Диагноз и материнство

— Мы с моей дочерью, Зоей, когда-то были у вас, два или три раза. Но это было очень, очень давно. Вы, конечно, не помните…

Я, конечно, не помнила. Вгляделась в лицо женщины. Глубокие морщины на нем не столько от возраста, сколько от какого-то хронического напряжения. Но поверх этого напряжения сейчас еще что-то — ситуативное. И очень, очень серьезное.

— У вашей дочери — проблема или диагноз?

— Диагноз, — сказала женщина и тут же добавила. — И проблема.

— Сколько сейчас лет Зое? Какой основной диагноз?

— Двадцать шесть. Слабоумие.

— Рассказывайте.

— Зоя училась в спецшколе с другими такими же ребятами. Она общительная, ей нравилось, она там даже шефство взяла над двумя мальчиками с ДЦП, помогала им одеться-раздеться, тетрадки разложить… Учителя у них в спецшколе были прекрасные, низкий им поклон — с такими-то детками годами возиться, это ведь Зоя-то моя в общем тихая, хотя и она в детстве могла раскапризничаться и упереться: не буду делать и все! А ведь были и агрессивные ребята, и злобные, и просто замороженные какие-то, которым вообще ничего не надо. Так учителя-то, говорю, замечательные. Но Зое все равно учеба очень плохо давалась. Не понимала она. Особенно математику. Где вызубрить можно, там еще ничего — память у нее неплохая, но вот где понять надо хоть что-то, выделить главное… Там — увы. За все время только за аккуратные тетрадки ее и хвалили. И англичанка еще ее любила: Зоя у нее всегда за первую парту садилась, слушала внимательно, за ней повторяла, слова аккуратно выписывала и учила, всякие конструкции целиком запоминала, да и в целом язык английский ей хорошо давался, она и сейчас вполне может объясниться, например, когда в Финляндию ездим, мы сами удивляемся…

В общем, к шестнадцати годам она смогла только 7 классов закончить. И сказала: мама, папа, я не хочу больше в школе учиться, я работать хочу, денежки в семью приносить. Я буду рекламу в метро раздавать, это у меня получится. Мы подумали: может, она права?

У них в школе психолог был. Мы к нему пошли. Он сказал: вы что, с ума сошли?! Слабоумную девочку на улицу выпускать! Никто вас из школы не гонит, пусть учится в своем темпе, это хоть какая-то социализация, смотрите, у них праздники бывают, экскурсии, вот на той неделе планетарий согласился для всех закрыться и их утром принять. А уйдете вы сейчас из нашей школы — и что? Обратно ее не возьмут. Действительно полноценно работать и жить самостоятельно она со своим диагнозом практически наверняка не сможет. Учиться дальше — тем более. Господи, да если бы вы только знали, сколько таких никому не нужных тихих идиотов сидит дома, в четырех стенах, со своими престарелыми родителями! Так что пользуйтесь, пока вам государство хоть что-то предлагает!

Мы понимали, что психолог, скорее всего, прав. Но Зое-то объяснить все это было невозможно, она плакала, не хотела делать уроки и даже ходить в школу. Вот тогда мы к вам и приходили.

— Ага. И что же было дальше?

— Вы говорили с Зоей, а потом сказали нам, что она вроде как действительно уже взяла из этой школы все, что могла взять. И теперь ей нужно идти дальше. «А дальше — это как тот психолог обещал?» — сказала я и заплакала. «Ни фига подобного!» — сказали вы и долго рассказывали нам с мужем, как адаптировали слабоумных в русских крестьянских общинах 18-19 веков…

Это был явный сарказм. Я несколько приободрилась. Юмор во всех его видах — это всегда адаптационный резерв. Если мать Зои может шутить, значит, не все потеряно.

— Вы сказали, что с листовками действительно опасно, но можно через знакомых найти для Зои какую-нибудь несложную работу на подхвате. И стали расспрашивать про ресурс…

О! Значит, это точно была я! Я всегда про ресурс расспрашиваю. Без него — никак.

— А какой у нее ресурс, если она в школе ни по одному предмету, кроме английского, не успевала? Переводчиком ей не быть… Но потом мы вспомнили, что Зоя всегда, с раннего детства, любит мыть полы, прибираться, вытирать пыль и все такое. Пока все не уберет, не успокоится. Ей важно, чтобы все лежало стопочками, по порядку. Вы сказали: отлично! Уборщица — очень нужная везде специальность…

— О! Я вспомнила! — вдруг воскликнула я и действительно вспомнила толстую и крупную слабоумную девочку, которая мыла дома полы, а у меня аккуратно расставила по полочкам все игрушки, вытерла пыль с подоконника и постелила мокрую тряпочку у входа…

— С тех пор Зоя всегда работала. Уборщицей. Сначала у мужа на заводе. Потом в магазине рядом с домом (ей было трудно рано вставать, а в магазине — близко идти и неполный день). Ей все нравилось, и ее любили. Потом я ее как-то спросила: Зоенька, о чем ты мечтаешь? А она сказала: я бы хотела не в магазине, где все в уличных башмаках, а в квартирах убираться. А тут как раз моя знакомая и говорит: да пусть она ко мне раз в неделю приходит, я буду ей деньги платить. Я твоей Зоеньке доверяю больше, чем приезжим каким. Так и пошло. Сначала одна, потом та другой рассказала, потом еще… Зоя в магазине работу оставила, стала ходить по квартирам, это ей просто ну очень нравится, ее только один раз проводить нужно, а потом она уже сама дорогу запоминает. И денег больше, и ею все довольны, она такая педантка в уборке, пока хоть пятнышко есть, не успокоится…

— И? — я ощутила, как мои пальцы вцепились в ручки кресла: по всем законам жанра за такой благостностью должно было последовать что-то ужасное.

— И теперь Зоя беременна.

— Черт! И кто же это воспользовался…

— Она не говорит, а мы и не очень докапываемся. Что нам к нему? Ясно, что он никогда этого ребенка не признает. Не в суд же идти, и так проблем хватает… Нам надо решить, что дальше делать. Я к взрослому психологу ходила. Он как увидел Зою, так сразу сказал: аборт, однозначно. Вы только представьте, как будет расти этот ребенок, как его будут из-за матери дразнить сверстники. А если с вами что-то случится? Его судьба…

— Да, если он не родится, его не будут дразнить, это точно, — поддакнула я. — Некого будет дразнить… Зоино слабоумие — что такое?

— Врачи говорили: перинатальная травма, асфиксия, органическое поражение головного мозга… Мы с Зоей теперь пришли к вам, потому что это вы тогда говорили: ресурс, и она же и вправду работает, и ей люди рады…

— Так Зоя здесь? Сидит в коридоре? Что же вы молчали!

Я вполне спокойна. Эта семья уже приняла свое решение. Теперь выбрали меня и ко мне пришли просто так. Вроде как завизировать у проверенного в реакциях специалиста уже решенное. Но взглянуть на Зою не помешает.

***

Зоя. Еще крупнее и толще, чем помню. Благодушное круглое лицо, диагноз и вправду виден. Ну вот какой же все-таки козел этот будущий папаша! Хотя…

— Зоя, ты понимаешь, что теперь будет, как изменится твоя жизнь?

— Конечно, понимаю. У меня будет ребеночек. Я буду за ним ухаживать, кормить, менять пеленки, учить его всему. Потом он в садик пойдет, потом в школу…

— Да, все верно.

— А чего это у вас игрушки разбросаны? Давайте, я приберу!

— Прибери, Зоя, мои дети разбрасывают, а я не люблю прибираться.

— Вот вы какая! И другие, знаете, тоже не любят. А я как раз люблю. Мне за это денежки платят, чтоб я у них все мыла и чистила.

— Это счастье, Зоя, когда за любимое дело еще и деньги платят.

— Конечно, я счастливая. А теперь у меня еще и ребеночек будет… Как вы думаете, он будет игрушки разбрасывать?

— Обязательно будет!

Зоя наморщила низкий лоб и немного подумала.

— Ну, это ничего! Я за ним приберу. А потом, может, он и сам научится…