Карима Нигматулина: Больше всего я боялась попасть в бюрократическую структуру

Про жизнь в Америке, наивный патриотизм и возвращение на родину

Многие знакомые на меня смотрели как на сумасшедшую – бросает такую перспективную работу и едет в Россию. Сама я прекрасно понимала, что такое Россия. Но она меня все равно тянула. Во мне всегда был этот внутренний патриотизм. Многим, возможно, он кажется наивным. Даже в Америке я пыталась не отрываться от своих корней – в Массачусетском институте, например, была председателем русского клуба. Я там жила, училась, работала, но всегда ждала момента, чтобы вернуться. Отец мне говорил: «Ты из России, ты должна вернуть что-то своей стране».

В девяностые, когда я приезжала сюда на каникулы, было видно невооруженным глазом, что творится что-то непонятное. И отец, и брат оканчивали МГУ, я помню как мы в конце девяностых гуляли по этим коридорам – все унылое, где-то свет не горит. Было так грустно и обидно. Уже тогда хотелось что-то сделать.

И сейчас у меня наконец по­явилась такая возможность: в России можно сделать что-то даже за более короткий срок, чем в Европе или в Америке. Когда уже есть система, новую создавать не надо. А здесь можно заново взять и создать что-то совсем новое. Именно это меня и мотивировало вернуться.

Хотя, признаюсь, страх был – боялась, что приеду в иерархическую бюрократическую структуру, где невозможно будет ничего изменить.

Про Институт Генплана

На работу я вышла 2 апреля (а 3-го у меня день рождения). Первый день начался с совещания в Стройкомплексе. Собралось много начальников. Перед началом совещания ко мне подошел какой-то мужчина, вручил стопку бумаг и сказал: «Отнесите в приемную». Я отнесла, затем вернулась, села, меня представили. Тот мужчина покраснел. Многие, конечно, удивились – все-таки я не похожа на типичного человека из этой сферы. Потом я приехала в институт – мне выделили кабинет и сказали: «Вот, есть направление «транспортно-экономическое моделирование» – разбирайся!»

Поначалу было очень тяжело сориентироваться. Начиная от таких мелочей: а где брать ручки или бумагу для принтера?

Направление мне дали необычное, было не совсем понятно, как собрать команду. В первый же месяц я устроила небольшую конференцию – пригласила человек тридцать из транспортно-математической сферы – и там начала искать своих первых сотрудников. Мне сказали: «Бери людей из института», – но я подумала, что нужно привлечь и свежие мозги.

У меня такая философия – в любой хорошей команде должны быть дебаты: круглый стол, все собрались, все что-то эмоционально обсуждают, спорят, а уже потом принимают решения. Когда есть дебаты – есть доверие в команде, значит, никто не держит язык за зубами. Но в России этому мешает иерархия, люди думают: «Это начальник, с ним ничего не обсуждается». А начальник говорит: «Я начальник, ты дурак». И это сидит в голове. Поначалу приходилось заставлять высказываться по очереди: «А какое у вас мнение? Расскажите». Но потихоньку привыкают.

Я очень строго отношусь к дисциплине. Сотрудникам часто не нравится, что я заставляю их сидеть до 9-10 вечера и обсуждать очередные схемы Москвы. Но я считаю, что люди должны работать – не просто приходить, смотреть в потолок и уходить, а реально трудиться. А еще я считаю, что сотрудник должен нести ответственность за то, что сам разработал. Русский человек думает: вот есть начальник, он подписался, пусть сам и разбирается. И мне тоже иногда приносят проекты, где помимо грамматических ошибок есть даже неточности в вычислениях. Я, конечно же, начинаю возмущаться: «Вы понимаете, какая серьезная у нас работа? И как это может повлиять на город?». В этом плане я могу быть очень жесткой.

Про новый Генплан, новый город и новое поколение чиновников

Если даже внешне посмотреть на наш институт – висит какая-то маленькая табличка, в кабинеты страшно зайти, все засекречено. И вот такое учреждение нам предстоит повернуть к людям – рассказать, что мы делаем, в каком направлении работаем.

Сегодня, например, был международный Park(ing) day – и мы тоже рядом с институтом постелили искусственную травку, раздавали прохожим кофе, играли в шахматы. Это нетипичная для Генплана практика. Многие скажут «а зачем?». Но мы пытаемся модернизироваться. Потихоньку с новой командой, мне кажется, нам удастся трансформировать свой имидж.

Самое сложное для меня сейчас – публичные слушания. Я искренне верю в наши проекты, но люди все против: «оставьте как есть, не трогайте». Какое-то тотальное недоверие. В России, что очень обидно, непопулярно поддерживать власть. Это уже сидит в подсознании: «Вы здесь нарисовали так, но мы знаем, что вы по-другому построите». Когда люди так себя ведут, это очень усложняет ситуацию. И я очень уважаю нынешнее правительство за то, что оно принимает реально сложные решения - когда есть столько плюсов и минусов и обязательно кто-то будет недоволен.

Я надеюсь, что молодые люди наберутся терпения и начнут переходить в такие вот бюрократические структуры. Именно терпение здесь больше всего необходимо. В правительстве и в Стройкомплексе уже есть молодые – Сергей Кузнецов яркий тому пример. В команде Собянина много молодых: Ликсутов, например, Сергунина, Ракова. Это новая команда, новые люди. Система меняется. Но потребуется какое-то время, пока она заработает.

Про воспитание, танцы и любовь к науке

Еще с детства я знала, что обязательно получу техническо-математическое образование, пойду в аспирантуру, стану доктором наук. В нашей семье иначе и не могло быть. Оба родителя – ученые-профессора. Всегда говорили: «Надо учиться, учиться и еще раз учиться. Ты должна быть как мы». И если по русскому еще можно было получить четверку, то я даже боялась представить, что будет, принеси я домой тройку по математике, физике или химии. Эти науки у меня в крови.

Часто говорят, что математика неприменима к другим сферам. Но градостроительство - очень математическая наука: геометрия, формулы, балансы. Даже Генплан Олега Баевского 2010 года (который сейчас действует в Москве) построен на формулах.

Но у меня есть и другая сторона – и в школе, и в институте я занималась танцами. В Принстоне – каждый день по два часа, а то и дольше. У меня даже есть сертификат. Многие друзья сейчас в Нью-Йорке танцуют профессионально, и я, когда оканчивала Принстон, тоже думала: «Мне же это так нравится, это для души, это мое». Но я знала, что в танцах никогда не буду номер один. А я человек амбициозный, скрывать не стану, и хотелось заниматься тем, где можно добиться реального успеха.

В Москве танцую уже редко. В моем спортклубе есть отдельный зал для танцев, и я время от времени там запираюсь, включаю музыку и надеюсь, что никто не зайдет. Это хорошая психологическая разгрузка.

Про русское образование и студентов

По средам я еще преподаю в Физтехе. Хочу сказать, уровень образования я видела и повыше. Ребята, конечно, соображают, но часто ленятся  – привыкли, что они самые умные и что им можно расслабиться. Но эта лень очень опасна. Чтобы что-то сделать, нужно уметь пахать.

Меня научили работать в аспирантуре в Массачусетсе. До этого у меня всегда все получалось: и в школе, и в Принстоне. А тут я была моложе всех и при этом единственная девушка. Экзамены были очень сложные. Я так мучилась. Именно там я научилась сидеть до шести утра, а на следующий день – еще раз до шести утра. Стараешься, но все равно не получается. Тогда я первый раз поняла, что такое «не получается»: я сижу дольше – не получается, сижу еще – без толку. Ощутить на себе это «не получается» очень важно. И чем раньше, тем лучше. Важно из этой ситуации себя поднять, не сломаться, найти решение и двигаться дальше. У этих же ребят все получается, и они не хотят работать. А на меня еще обижаются, что тройки ставлю.

Про Билла Гейтса и собственные начинания

Билл Гейтс меня поражал тем, что какая бы тематика ни была, он всегда во все вникает. Мозг гениальный. Память обалденная. И что мне в нем очень нравится – он не боится задать глупый вопрос. «Не понял, объясните!». У него есть внутренняя уверенность, что он все способен понять. Он мог спорить даже с моими иммунологами.

Помню однажды у нас было совещание, и я ему что-то докладывала. Говорю: «Эти расчеты тяжело проводить. Потребуется вот такой компьютер, а на него надо 20 млн долларов. Ни у кого таких денег нет, так что это невозможно». А он: «Погоди, что такое невозможно? С чего ты решила, что это невозможно? Кто тебе сказал, что невозможно?»

Я даже осела от удивления. Я думала: в бюджет не укладывается, значит невозможно. А так мыслить нельзя. Для людей, которые строят будущее, этого «невозможно» не существует. Может быть сложно, долго, но невозможного нет. Я осталась без слов. Он научил меня думать в первую очередь «как» – как невозможное сделать возможным.

Когда я увольнялась, он говорил: «Ты понимаешь всю серьезность своего решения? Это будет странно смотреться в твоем резюме - вдруг ни с того ни с сего уехала в Россию, да еще и в такой институт» Но мне кажется, что иногда надо принимать такие решения. Дерзать.

Он понял, что я хочу сделать какой-то большой проект. Не для того, чтобы все знали, что это я. А для того, чтобы я сама это знала. Все-таки масштаб решений, которые принимаются здесь (взяли и присоединили территорию, которая в полтора раза больше Москвы), ни с чем не сравним. У кого еще в мире хватит дерзости принять такое решение?

Про комфортную жизнь в мегаполисе

Я не люблю много времени тратить на передвижение. Я специально арендую квартиру поближе к работе, чтобы не тратить время в пробках. В этом плане у меня западный менталитет – могу поменять место проживания, чтобы быть поближе к работе.

Как у любой девушки, у меня должно быть свое любимое кафе, где я могу посидеть одна с чашечкой кофе и со своими бумажками, почитать, подумать. Ну, и такие простые вещи, как иметь своего парикмахера и свой спортзал поближе к дому. Для меня это очень важно – выйти и дома и не садиться в машину. У меня, кстати, здесь даже своей машины нет. И если так жить не получается – значит, город не очень комфортный.

Сейчас в Москве мне уже более-менее комфортно – я нашла своего парикмахера, есть любимое кафе, хожу в спортзал. Но когда у меня возникают какие-то сложности или проблемы, которые я не могу сразу решить, я привыкла выходить на улицу и гулять. В Бостоне во время аспирантуры, когда что-то не получалось, я выходила на улицу и гуляла по городу туда-сюда по два-три часа. Как-то проветришься, приходишь домой, и все спокойно. Но в Москве я для себя таких трехчасовых маршрутов еще не нашла. Этого мне не хватает.

Про российское и американское

Когда я приезжала из Америки в Россию, все замечали: «много американского», а в Америке, наоборот, говорили: «точно из России». Наверное, во мне гремучая смесь России и Америки.

Американцы открыты поверхностно, но они не раскрываться до конца, а у нас наоборот – внешне человек очень закрыт, но зато потом готов всю душу излить. Я довольно открытый человек, могу сразу и раскрыться и сдружиться, быстро нахожу единомышленников. Я привыкла доверять людям – посмотрим, чем здесь это для меня обернется.

И посмотрите на мои каблуки – такие только русские девушки носят. Американки любят майки и футболки. В Америке все всегда знали, что если придет Карима – будет на гигантских каблуках. Я всегда работаю с мужчинами, а они высокие, вот и мне тоже хочется повыше быть.

Про внутренний оптимизм и терпение

Если бы я не была оптимисткой, я бы не вернулась в Россию и не пришла на эту работу.

Бремя должности давит: за один год морщинок на лбу стало больше, и красить волосы я стала чаще. Не всем нравится, что я такая молодая и амбициозная, – многие думают, что я чья-то дочь. Мой отец одно время работал в Тюмени. И теперь люди считают, что отец вместе с Собяниным еще тогда (когда мне было три года) договорились о моем будущем. Смешно это слышать, когда они даже не знакомы. Признаюсь, я не думала, что в моей работе будет так много политики, – сейчас, когда я выступаю от имени института, многие воспринимают это как заявление мэрии Москвы.

Я понимаю, что ответственность на мне лежит колоссальная. Переживаю, принимаю все близко к сердцу. Сижу, думаю часами или хожу по городу – круги наворачиваю вокруг сквера у дома. Мне хочется видеть результат. Но все сразу сделать нельзя. Приходится терпеть. Вот смотрю на себя и думаю: неужели я превратилась в человека, который обложился бумажками и расписывает факсограммы? Неужели это я? Бывают моменты, когда все надоедает, хочется уйти. Но это то, что я выбрала сама, это мое решение. Конечно, можно отказаться, уволиться, но тогда внутренне я никогда не буду собой довольна.С