Таша Карлюка: Киев. В первый раз

Сижу на бровке. Рядом останавливается велосипедист... в пижаме и тапочках. Смотрю на него косо. Отползаю от греха подальше.

– Не думайте, я не сумасшедший.

– А мне-то какое дело? – отвечаю я, отодвигаясь еще на пару метров.

– Перепутал даты. Слышали про велопарад в пижамах? Так вот, он уже прошел. А я думал, что это сегодня. Видите, как вырядился. Хотел поучаствовать…

– Вы быстро педали крутите?

– Ну не так, чтобы очень. А что?

– Наверняка придется сегодня удирать от кареты скорой помощи, а когда поймают – а поймают обязательно, – доказывать, что не псих.

Через полчаса за велосипедом этого психа едет второй велик. На нем сижу я. В смешных тапках с мордой лица Барта Симпсона. Псих – а зовут его Олег – велик взял напрокат в парке неподалеку, а тапки купил в магазине, что в двух шагах. Ну не бросать же человека, у которого есть мечта?! И вообще, день сегодня особенный, поэтому решаю не слушать здравый смысл.

– Надолго к нам? – интересуется Олег.

– На один день.

– С кем приехала?

– Сама.

Ехать в другой город с кем-то – это как состоять в браке с мужчиной – утесом или женщиной – бой-бабой. Ты за их спинами, они помогут в случае чего, возьмут за руку, если заблудитесь, но налево с ними не походишь и даже платонической любовью не обзаведешься на стороне. Вы связаны в единое целое. В новое место нужно ехать одному. Только наедине с этим городом можно по-настоящему узнать его и полюбить, а он вас проверит на вшивость и решит, остаться вам здесь или идти на все четыре стороны. Он как любовник, и третий лишний. Навигаторы, карты, экскурсионные туры и сайты – в топку. Лучшее, что можно сделать, – довериться своему сердцу и этому городу. Я в Киеве.

Покатавшись часа два, мы с Олегом прощаемся. Он крутой архитектор и сегодня еще должен представлять  проект отеля местным толстосумам.

Сажусь в старый трамвай № 12 и еду по кривым улочкам Подола через старый город.

– …В Киеве своих Гарлемов достаточно! Пусть там нет черных, но я – двух­метровая дылда – ночью даже с ножом не рискну там оказаться, – слышу я разговор троих ребят и двух девушек.

– А что это за районы? – спрашиваю.

Мне ответили четко и без промедлений: Троещина, Борщаговка, Дарница. Ближе всех оказался «третий Гарлем». Ножа нет, рост сто пятьдесят девять, но я рискую. Выхожу из метро, морально готовлюсь обороняться от маньяков, насильников и убийц. Проходя мимо плотно прижавшихся друг к другу маршруток, вижу необычного мужчину… Весь в белом: во фраке, цилиндре, белоснежных перчатках. Он водитель маршрутки. Я забегаю в салон его транспорта.

– Добрый вечер! Присаживайтесь! Могли так не бежать, я бы вас подождал.

Начинаю думать, может, что-то напутала с названием района – на Гарлем пока совсем не похоже. Оплачиваю  проезд, вместе со сдачей получаю от водителя конфету. Это у него такая традиция – угощать всех, кому он должен сдачу. И, как оказалось, он самый знаменитый в Киеве водитель маршруток, а вот известных маньяков в опасном районе я так и не встретила.

Как завороженная стою около витрины. На расстоянии вытянутой руки –молодой парень в поварском колпаке. Он тонко раскатывает тесто и начинает ловко крутить его над головой, отчего оно становится почти прозрачным. Я беспокоюсь – кажется, тесто вот-вот порвется. Но вот оно снова на столе, быстро наполняется тертым яблоком, изюмом, грецкими орехами и корицей, а потом скатывается, как ковер. Повар кладет штрудель на противень и ставит его в печь. Я захожу внутрь маленькой пекарни. Запахи ванили, шоколада, вишни одурманивают сразу. Бегу к единственному свободному столику, который только что покинула пожилая пара.

Пляцки. Это не плохое слово. Так здесь называют различную выпечку. У меня в тарелке одно из таких творений – вишневый штрудель, щедро посыпанный сахарной пудрой. Сладкая выпечка, ароматный кофе, смех посетителей и ноги в тепле. Желать большего от осеннего вечера – непростительная наглость. Слышу за соседним столиком разговоры о «Гогольfest» – международном фестивале современного искусства. Ежегодно его посещают сотни тысяч людей. Второй год действия происходят на Экспериментально-механическом заводе в промзоне.

Основатель «Гогольfest» Влад Троицкий сделал из фестиваля площадку, где в едином пространстве собираются современная музыка, танец, новаторский театр, живопись, дизайн, кино, аудиовизуальные, арт-представления... Вспоминаю свое интервью с Владом – человеком внешне очень похожим на Гоголя, кстати: «Молодежь должна быть внутренне протестной. Ее главным тезисом должно быть: взрослые все козлы, всё, что они делают, – дерьмо. Формирование вашего жизненного пространства – это ваша история. Для вас никто ничего делать не будет. Вам нужно создать среду, в которой вы будете чувствовать себя достойными, свободными людьми». У Троицкого растет маленький сын, и я очень завидую этому парню. Его отец делает не просто фестиваль. Это уникальное явление, которое объединяет творческих людей, это массовое сумасшествие со знаком плюс, это освобождение  от своего рабства, это, в конце концов, взрыв мозга!

Мы сидим в холодном цеху, в теплых куртках и шапках, на мне – варежки. Над сотнями зрителей деревянные балки, пыльные, еще старые советские окна. Грязный от дождя пол. Перед нами сцена, на ней сто тридцать музыкантов симфонического оркестра в черных костюмах и белых рубашках, за их спинами пятьдесят хористов из академического хора. Они исполняют музыку композитора Эдуарда Артемьева (создателя культовых композиций к картинам «Солярис» Андрея Тарковского, «Сибирский цирюльник» Никиты Михалкова, «Гомер и Эдди» Андрея Кончаловского), который тоже сидит в зрительском кресле. Мне кажется, я в одной из сцен фильма Феллини «Репетиция оркестра» с той лишь разницей, что здесь все проходит мирно. В этом году на «Гогольfest» приезжал Кшиштоф Занусси, в которого я давно и тайно влюблена. Он показывал свой фильм «Сердце на ладони» и говорил, общался с нами как добрый знакомый.

Днем была в планетарии, смотрела на звездное небо. Теперь иду по ночному Киеву и пытаюсь найти среди бесчисленных звезд созвездие Лиры, Лебедя, Орла, о которых рассказывал лектор.

– Мужики, как можно? Там Вовка с этим чахлым дерется, а вы здесь?! – слышу крик из дворика неподалеку.

– Такая у нас работа!

На первом этаже лысый мужчина в майке и спортивных штанах. Он мечется с балкона в комнату и обратно. Под окнами рабочие. Прорвало трубу, ремонтируют. Мужчина снова на балконе.

– Наш эту тумбу с ушами в нокдаун, но тот, зараза, встал!

Вновь исчезает. Я сажусь на лавочку. Балконный комментатор уж очень симпатичный человек. Что будет дальше у него с рабочими, меня интересует не меньше, чем Кличко с Поветкиным. Мужчина опять появляется на балконе.

– Мужики, ну хотите, идите ко мне! Посмотрите как люди.

– Я тебе сейчас зайду! – доносится женский голос из квартиры.

– Жена, – вздыхает мужчина.

Вдруг на его лице появляется улыбка, он исчезает и возвращается с телевизором. Бой в самом разгаре, пятый раунд. Поветкин резко бьет левой, Кличко пропускает. Комментатор в спортивках и рабочие матерятся, с верхних этажей на них орут женщины, которые пытаются уложить своих детей спать.

Бой окончен. Около балкона начинает собираться народ. Кто-то с пивом, один – с бутылкой водки и пластмассовыми стаканчиками. Пьют даже не очень пьющие. Иногда стадное чувство может быть прекрасным. Как сейчас. Правда, трубы в этот вечер так и не отремонтировали.

Город – это люди. Ведь так говорят?! Что ж, тогда Киев – прекрасный город. И почему я раньше этого не замечала, хоть и живу здесь с рождения? Да-да. А я не сказала, что киевлянка? Просто иногда полезно притвориться чужой, чтобы в результате стать по-настоящему своей. Когда мы слишком долго находимся в одном месте, то перестаем видеть детали, оттенки, чувствовать и различать запахи. Все смешивается, становясь привычным и однозвучным. Масса интересного чаще всего остается вне круга нашего внимания, мы идем по первому слою. Когда такое случается, нужно что-то менять, в первую очередь в себе. Я попробовала, и, мне кажется, у меня получилось. И завтра, говоря, что Киев – мой город, я буду говорить правду. Впервые. МОЙ город.С