Наталия Почечуева: Домик Карлсона на Шаболовской

Коллекционерами не становятся, ими рождаются. Это я знаю точно. Сама этим болею. Просто сидит внутри какой-то неугомонный бес, щекочет, щиплется и заставляет каждую субботу в дождь и снег, бросив все дела, а главное, теплую постель, спешить на барахолку или аукцион (кому что по карману, хотя по сути атмосфера и персонажи различаются не сильно) и вести охоту за сокровищами.

Ксения Никитина и ее муж Алексей охотятся давно. Особенно Алексей. Но настоящая игра началась, когда в 2003 году они побывали в Вологодской области и там в подклети Ферапонтова монастыря впервые столкнулись с большим собранием предметов крестьянского быта, открыв для себя, какими красивыми и разнообразными могут быть прялки и сундуки. «В этот момент нас торкнуло, – говорит Ксения. – Советская агитационная машина сделала ставку на палех, гжель и хохлому – промыслы броские, но не единственные, а все изыски были на севере, куда монголо-татары не дошли. Там существовало порядка пятидесяти центров росписи. Наша коллекция позволяет всю эту карту Русского Севера изучить с точки зрения узоров. Вначале мы купили пятьдесят прялок и сундуков, но все раздарили друзьям. Заказали еще пятьдесят, а нам по цене пятидесяти привезли триста. И пошло­поехало…

Мы покупали, выискивали, выискивали, покупали… И только когда собрали довольно крупный пласт, открыли первую выставку и выпустили каталог, то поняли, что у нас полторы тысячи прялок, нас обгоняет только императорская коллекция Русского музея, зато уступает Исторический музей. А по конским дугам мы вообще впереди планеты всей. Расписные конские дуги – большая редкость, у нас их сто двадцать, и ближайший конкурент – опять же Исторический музей. Но там их около тридцати, и теперь нас вряд ли кто-то догонит. Раньше на деревню была только одна такая дуга. Если прялка для крестьянской девушки – все равно что сумка Gucci, то конская дуга – это Maserati. Еще один важный момент для нашего коллекционирования – русские узоры стали основой и для «Бубнового валета», и для Наталии Гончаровой, выставка которой сейчас открылась в Третьяковке, и для многих наших авангардистов. Кандинский в своей статье «Ступени. Текст художника» пишет, что его на абстракцию подвигло как раз путешествие к зырянам в Вологодскую область, где он черпал вдохновение».

Это замечательно, но лично меня всегда занимал вопрос: как вписать в современную жизнь прялку или сундук, какими бы красивыми они ни были? Как поженить город с деревней? Квартиры коллекционеров обычно напоминают лавки старьевщиков, что уж говорить о собирателях предметов крестьянского быта. Как страшный сон вспоминаю советские интерьеры семидесятых с исконно-посконными хохломскими ложками, холщовыми скатертями, глиняными горшками и самоварами. Некоторые доходили до лаптей с балалайками.

Но Ксения Никитина пошла от обратного. Легкая, минималистская, наполненная небом и светом трехуровневая квартира со сплошным остеклением и выходом на крышу ничем не напоминает китчевые интерьеры а-ля Надежда Бабкина и «Золотое кольцо». «Некоторые считают это пространство даже слишком холодным, – рассказывает Ксения, – но мне так не кажется. Просто у нас люди очень часто путают функциональность с холодностью».

Мне тоже так не кажется, а найденная Ксенией интонация – очень простой, сдержанный стиль с точечными вкраплениями теплых, рукотворных вещей – представляется единственно возможной.

Но Алексей поначалу никак не готов был оценить эту простоту: «Я не мог понять, почему все стены должны быть такими дико ровными и дико белыми, а стеллажи и шкафы такими лаконичными. Почему половая доска должна быть непременно тридцать с лишним сантиметров и стоить в три раза дороже, чем другая такая же, но более узкая. При этом визуально эффект неочевиден. Но потом, когда квартира сложилась, я постепенно понял, что эта простота и есть роскошь и стоит своих денег. Увидел, что Ксюша создала прекрасную рамку, основу для нашей художественной коллекции. И не только сундуков (их, кстати, она сюда очень дозированно впускает, они в основном хранятся в другом месте). Но, самое главное, для коллекции живописи – наследия большого русского художника Николая Загрекова, брата моей прабабушки. Он родился в 1897 году в Саратове, учился в Москве во ВХУТЕМАСе у Машкова и Кончаловского, потом эмигрировал в Берлин и умер там в 1993 году, пережив войну и гитлеровские репрессии».

Разумеется, квартира, в которой демонстрируются произведения такого уровня, – не просто домашняя галерея. Ксении пришлось учитывать в своем проекте не только специальные крепления на стенах для сменной экспозиции, но и способность помещения моментально трансформироваться. Один раз в рамках «Арт-Москвы» здесь даже организовали private view на сто с лишним человек. Хозяева мгновенно убрали все лишнее и сделали большое галерейное пространство. По мнению Алексея, эта возможность менять экспозицию – одно из главных достоинств интерьера. «Я получаю огромное удовольствие от того, что могу постоянно все менять и перевешивать. Сейчас еще прибавилось новое увлечение – театральная графика и работы других художников 20-х годов».

Но все же главное произведение – это сама жизнь обитателей дома. Особенно младших – сыновей Петра и Тимофея. Под них пространство трансформируется гораздо чаще. «Во время детских праздников тут все ходит ходуном, – говорит Ксения. – За пять минут можем построить вигвам, развести костер, как у индейцев. По мебели ползают и прыгают дети, на плите все шкварчит и пыхает. Чего мы только не готовим, а потом раз, убрал, и нет бардака. Вот что значит простая отделка – натуральный камень, натуральное дерево. Так я себе представляю квартиру для жизни. И дизайнерскую мебель я покупала специально, чтобы дети ее видели и пользовались, чтобы глаз и тело к ней привыкали. Кресло «Яйцо» Арне Якобсена мне с детства очень нравилось. Я помню книжку Бидструпа с картинками западной жизни. Там в этом кресле сидел господин в очках и черном костюме, нога на ногу, с бокалом в руке, очень он мне в душу запал…»

Это разглядывание картинок позднее переросло в профессию, но не сразу. Вначале был юрфак МГУ, и хотя к третьему курсу Ксения стала подозревать неладное, что не греет, но все же постаралась найти для себя творческую область – авторское право, и какое-то время проработала юристом в центре защиты интеллектуальной собственности. Ее клиентами были Большой театр, Третьяковка, группы «Тату», «Звери» и даже Чебурашка Эдуарда Успенского… До этого Ксения ездила в Мюнхен писать диссертацию, собиралась там дальше учиться, и чем больше училась, тем больше мучилась. А потом вдруг решила: хватит днем в офисе маяться и до трех ночи книжки по интерьеру штудировать, надо что-то в своей жизни менять, и пошла в Британскую школу дизайна в Москве, а потом в школу дизайна интерьера в Гамбурге.

«Мне хочется, чтобы в моих интерьерах люди чувствовали себя расслабленно, – рассказывает Ксения, – чтобы не пропали, если это будет слишком круто. И я не хочу пропасть на этом фоне, я не жертва моды. В современном мире ценности другие: общение, свободное время, его рациональное использование, возможность посвящать друг другу, забота об экологии. Мне кажется глупостью тратить огромное количество денег и сил, чтобы инкрустировать стенку какой-нибудь особенной штучкой. Конечно, если тебя это успокаивает, пожалуйста, но я не верю, что без этого нельзя жить. Шик в другом. Это свет, объем, живые цветы, огонь, люди приятные, которые к тебе приходят, диван удобный, набитый пером. Я против искусственного украшательства. Например, мне нравится ар-деко как исторический стиль, со всеми его дорогими материалами: пергаментами и перламутрами, кожами ската, но сегодня слепо копировать ар-деко в своем доме довольно странно. Я считаю, что можно воспринять и переработать то, что нам дало ар-деко, как это делала недавно ушедшая от нас Андре Путман, но это должно быть современное прочтение. Некий облегченный вариант. Мы ведь и ходим теперь по-другому, и разговариваем по-другому, и темп жизни у нас другой. Так что устраивать себе такое логово «три поросенка», тем более сейчас, когда человек получил возможность поездить по миру и примерить на себя разные роли, пожить в настоящем замке, в шато, попросту глупо. У нас люди почему-то выбирают либо то, что им привычно, либо играют в игры: у кого-то Прованс, у кого-то Новая Англия. Но, конечно, любая мечта имеет право быть реализованной, и мне не хотелось бы, чтобы мои слова звучали излишне авторитарно, просто я говорю о том, что органично моей природе. Ведь все равно каждый заказчик выбирает дизайнера, близкого ему по духу, как выбирал бы платье: «Ямамото – да, пожалуй, а вот Кавалли – никогда!» Я, наверное, в идеале хотела бы звучать как очень сдержанный, хорошо скроенный костюм от Жиль Сандер с каким-нибудь этническим пояском или сумкой.

Я ценю адекватность, соразмерность пространству и месту, в котором оно находится. Прекрасен классический итальянский интерьер, но у себя на родине. Даже бутылка оливкового масла, привезенного оттуда, здесь уже воспринимается иначе. Там кажется, что прямо боги тебе это подарили, а сюда привезешь – да, вкусно, но душа не поет. И потом, у нас ведь много своего прекрасного. Наш русский лен мне всегда нравился, серый цвет валенок. Красные вышитые полотенца, лубяные ларцы… – хрестоматийные вещи. У меня не было цели выступать с декларацией «Даешь русский интерьер!», но мы же русские люди. Это происходит само собой.

Хочу, чтобы дом был моим товарищем. Не хочу думать: «Ах, надо срочно полы натереть, а то в ненатертом состоянии они плохо выглядят!» Если изначально выбираешь природные, естественные материалы, не пытаешься что-то прикрыть, имитировать, то они и стареть будут  красиво, а трещины и патина только добавят благородства. И еще я не считаю, что дом непременно должен быть дорогим. Если денег немного, это, наоборот, рождает трепет, ты думаешь, как совместить дорогое с копеечным, и в этом совмещении есть аристократизм, элегантность. А если деньги есть, у тебя расширяется палитра, как у художника.

Мне всегда хочется обустроить для моих заказчиков эргономику жизни. А для этого не так уж много и нужно. Вычистить все, убрать лишнее, смоделировать пространство и наслаждаться им, потому что если оно правильно организовано, то этого вполне достаточно. И неважно, современный дом ты делаешь или классический, суть одна и та же. Потом остается только населить пространство несколькими предметами мебели и произведениями искусства и насытить несколькими вещами, которые тебе нравятся и адекватны твоему бюджету».

Именно так Ксения поступила в своей квартире. Но панорамные окна – основное достоинство квартиры, открывающие вид на всю Москву от юго-запада до проспекта Мира – неожиданно стали ее главной проблемой. Стены комнат попросту некуда было приводить, а открытый план семье с детьми не очень подходил. К тому же Ксению не покидало ощущение, что она находится в гастрономе, а в гастрономе, даже с самым красивым видом, жить не хотелось. Но дизайнер отлично справилась с задачей. Ей удалось, с одной стороны, сделать так, что главным действующим лицом интерьера является вид из окон, а с другой – вписать сюда достаточное количество помещений. Например, кабинет Алексея в зависимости от того, открыты или закрыты складные двери, становится то частью общего пространства, то его личной норой и офисом мечты, то кинозалом. Второй этаж – это спальня, детские и ванные комнаты, а третий этаж сейчас осваивается. Там у Ксении будет бюро. Но эксплуатируемой кровлей (семьдесят пять метров) семья давно и активно пользуется. Там нет никаких громоздких построек, только домик Карлсона, где дети занимаются рисованием, да пара скамей возле небольшого садика с растениями. В остальном только небо и ветер. «Любому русскому человеку, – рассказывает Алексей, – которому досталась дополнительная площадь, тут же хочется ее чем-то застроить, но Ксюша убедила меня этого не делать. В результате мы с конца апреля по конец октября постоянно устраиваем здесь вечеринки, праздники. После работы туда можно уходить смотреть  на город, приводить в порядок голову. Там можно полежать, выпить вина, на небо посмотреть – где еще в Москве увидишь небо?! Обычно ведь природу не замечаешь, но, оказывается, есть звезды, солнце, рассветы-закаты. К городу привыкаешь, а к небу – невозможно, оно всегда разное».

Разумеется, наша экскурсия по квартире плавно перетекла в домик Карлсона. Дети давно спят, и я пытаюсь выведать у Алексея и Ксении секрет, как им удалось так мирно пережить стройку и избежать участи «ремонт-развод». «Мы четко разделили полномочия, – делится Алексей. – Я занимался сроками и бюджетом, надежностью подрядчиков. И старался в вопросы красоты не вмешиваться. Ими занималась Ксюша. Ее творчество меня волновало только в тех случаях, когда мне казалось, что креативные решения стоят слишком дорого. Если же креативный цех доказывал мне, что все нормально, я с этим соглашался.

Мы не просто начали со сметы, у нас даже был финансовый аналитик, который просчитывал бизнес-модели для различных проектов. Он и помогал нам вести бюджет нашего предприятия, закупку материалов и т. д. Но все равно мы потратили на каждые ожидаемые десять копеек двадцать, хорошо еще, что саму квартиру проинвестировали в 2004 году».

Раз уж мы заговорили про инвестиции, мне захотелось вернуться к теме коллекционирования и узнать, может, я зря теряю время, может, в ближайшую субботу надо бежать скупать прялки, а не то, что я обычно собираю без какой бы то ни было системы?

Алексей лукаво улыбается: «Коллекционирование – это страсть, которая местами переходит в болезнь. Попытка структурировать какую-то область жизни с помощью тех предметов, которые собираешь. И играть здесь можно только вдолгую. Необходимо заложить не менее десяти лет. И ты не должен думать, сколько это будет стоить через полгода, год. Нужно быть очень упертым, заниматься научной деятельностью, выпускать каталоги, и тогда успех придет. Для меня учителем в этом смысле был Никита Дмитриевич Лобанов-Ростовский, который, прогуливаясь со своим сеттером в одном из парков Лондона, наставлял меня: «Нужно сначала самому страстно влюбиться во что-то, а потом в конце жизни ты обязательно получишь результат». Это заманчиво, но вторично. И мы, конечно, об этом даже не думали и не пытались разбогатеть, когда десять лет назад выгоняли из гаража на даче нашу машину, чтобы набить его прялками. Просто это был наш первый музейный запасник. И поэтому теперь, когда мы видим, какие замечательные работы создают молодые дизайнеры, опираясь  на сохраненные нами старые узоры, то радуемся, что эти инвестиции в культуру и красоту были сделаны не зря».С