Антон Сазонов: Удо Кир. Идол старой формации

Кир — актер-талисман фон Триера (в жизни — крестный отец дочери Ларса Агнес), «Нимфоманка» — их одиннадцатый совместный  проект. Раннюю «Эпидемию» (1988) стоит смотреть ради одной-единственной сцены продолжительностью каких-то пять минут: в ней Кир рассказывает о своем рождении 14 октября 1944 года в горящем Кельне, под бомбежками союзников. Неизвестно, от матери ли услышал Кир историю о людях, безуспешно прятавшихся от фосфорного пламени под водой и сгоравших заживо, или все это придумал Триер. Но в любом случае телесные метаморфозы — то, чему персонажи Триера подвергались чаще всех других актеров вместе взятых. Даже если они не объяты огнем, то всегда пылают изнутри, выбрасывая в ноосферу мегаджо­ули демонической энергии.

Кир — актер-талисман всего кинематографа прошлого столетия. Около двухсот ролей за более чем пятидесятилетнюю карьеру, тесное сотрудничество с Райнером Вернером Фассбиндером, подельником Энди Уорхола Полом Моррисси и немецким трэш-гением Кристофом Шлингензифом, участие в фильмах Дарио Ардженто, Гаса ван Сента, Вернера Херцога, Вима Вендерса, Гая Мэддина, появление в видеоработах Мадонны и Йеспера Юста. В истории кино — единицы таких актеров, с упоением игравших и в ширпотребе нижайшей категории, и в штучных произведениях искусства. Немец Удо Кир и англичанин Кристофер Ли. Как и Ли, Кир никогда не гонялся ни за режиссерами, ни за проектами. Игривым, но властным тоном он утверждает, что они всегда находили его сами.

— За свою жизнь я повстречал многих известных режиссеров. Но никого из них я никогда ни о чем не просил. Это важный момент. Как вы это себе представляете, я подхожу к какому-нибудь режиссеру и спрашиваю: «Можно я у вас снимусь?» Они терпеть этого не могут, и я их хорошо понимаю. Способ только один, они сами должны увидеть меня в той или иной роли, сами должны сказать: «Было бы здорово с тобой поработать». Я вот, например, давно мечтаю оказаться на площадке у Дэвида Линча. Но если бы я попробовал к нему напроситься, без сомнения, услышал бы что-нибудь вроде: «Ага, конечно. Все хотят. Ты не один такой». Знаешь, если Линч или Кроненберг сами захотят, ждать себя они не заставят.

Бог с ней, с шеей, — Кир совсем не похож на старика. Он подтянут, молодцеват, кокетлив. Похоже, его любимое занятие — травить байки из своей богатой на события жизни. Впрочем, и бает он без стариковской ностальгии. Ловлю себя на том, что разговариваю с хвастливым подростком — тем бродягой-космополитом, что в шестидесятые болтался между Лондоном, Мюнхеном и Сен-Тропе. Да и сегодня он, хоть и любит изобразить домоседа, неохотно выбирающегося из лос-анджелесского дома с собакой и чернокожим ассистентом, всегда легок на подъем и готов мотнуться хоть в Москву, которую любит еще с советских времен.

— Я мечтаю сыграть Воланда — мне бы очень хотелось побыть этим дьявольским путешественником с черным котом в свите. Я люблю Достоевского, мой любимый персонаж у него — игрок. Потому что всем известно о героиновой или кокаиновой наркомании, но никто не задумывается об игровой зависимости, о главном наркотическом притоне мира — казино в Монте-Карло. Я бы сыграл у Киры Муратовой — мы познакомились в Сочи. Она совершенно сумасшедшая! Мне дико повезло — обычно проблема в том, что, живя в Америке, вы ни черта не знаете о России. Те редкие фильмы, что доходят до США, — в них слишком много бархата и люстр, вы понимаете, о чем я. Это такая пережаренная классика — сады, костюмы... И никакой жизни или муратовского безумия. А мне нравится современность, молодые актеры — в Москве мы бы могли снять убойный фильм про диктаторов во главе со Сталиным. Они все вампиры, съезжаются на конгресс в одну из семи сталинских высоток. И она вся черная!

У Кира не так много неосуществленных идей. А из тех, что есть, можно составить отдельный, достойный Борхеса каталог фантастических проектов. Вот, например, упомянутый выше Дэвид Линч. Кир никогда с ним не работал, но в семидесятые должен был играть в экранизации романа Фрэнка Герберта «Дюна», которой занимался культовый мексиканский режиссер Алехандро Ходоровски, автор «Священной горы» и «Крота». За пять лет подготовки Ходоровски не снял ни кадра. Что произошло дальше, известно — фильм достался Линчу и с треском провалился в прокате. Но есть и «альтернативная» история, в которую рассказчик Кир превращает свои отношения с гениальным мексиканским визионером.

— Ходоровский, в жилах которого, между прочим, течет и русская кровь, — один из моих самых любимых режиссеров, даром что все наши совместные опыты заканчивались ничем. Первая наша попытка, не увенчавшаяся успехом, — «Дюна». Мне досталась роль Фейд-Рауты Харконнена, у Линча ее потом сыграл певец Стинг. Кастинг вообще был замечательный: Орсон Уэллс в роли дяди моего героя, Сальвадор Дали — Император. Но Ходоровски почти болезненно увлекся этой историей и потратил слишком много денег на подготовку к съемкам. Когда я говорю «слишком», то нисколько не преувеличиваю. Продюсеры тряслись от страха — и в итоге так испугались банкротства, что заморозили производство. Потом уже на горизонте появился Линч, но он снял абсолютно другое кино. Что закономерно, конечно, — если ты режиссер, то не можешь пользоваться готовыми идеями коллег. Следующая попытка, предпринятая нами с Алехандро, — «Святая кровь». Я пытался найти денег на фильм, но у меня ничего не вышло. Фильм все равно был снят, но уже без моего участия и с гораздо более скромным актерским составом. А ведь на роль моей матери мы хотели позвать Бетти Дэвис! Только представьте себе, она же одна из величайших актрис в истории Голливуда. Слишком смелая мечта, которой не суждено было сбыться. По сюжету у героини Дэвис не было рук, а я произносил такую реплику: «Я отдам тебе свои руки до конца дней». Два года назад все опять уперлось в поиск финансирования. Никогда, в общем, не знаешь, чему суждено сбыться, а чему — нет.

Во время этого диалога в роли Бетти Дэвис оказываюсь я — предлагая свои руки, Кир почти обнимает меня. Он, безусловно, демон. Актер, отрицательному обаянию которого трудно противостоять. Владелец проницательных голубых глаз, отливающих странным блеском, тонких губ, говорящих об эмоциональной холодности, и высокого круглого лба, свидетельствующего о вспыльчивости характера. С такой внешностью сам Бог (или черт?) велел играть злодеев, маньяков, психопатов, тиранов (да-да, и Гитлер тоже есть в фильмографии Удо). Сам Кир, впрочем, считает себя ангелом, ведь только ангел может изобразить дьявола, поскольку дьявол — это падший ангел. Это точно не тот случай, когда актер оказывается заложником собственного амплуа. Просто Киру очень нравится играть порок, ведь в таком случае нет границ дозволенного.

— За свою жизнь я воплотил на экране много разных безумцев — по-настоящему нездоровых людей, не вызывающих ничего, кроме ужаса. Для актера это всегда новый вызов. Но эти времена прошли, сейчас самое главное в кино — не актеры, а технологии. Голливуд — это от силы двадцать человек, Брэд Питт, Анджелина Джоли, Джонни Депп — на них можно сделать деньги, и оттого у них есть власть. Но есть сотни не менее талантливых актеров, у которых нет ни таких доходов, ни такого влияния. Потому что в Америке фильмы клепают как стиральные машины. А взять хотя бы одного из моих любимых режиссеров, Андрея Тарковского, — в России он не думал о деньгах и снимал великие фильмы, в которых было послание. Но вот он перебирается в Европу и снимает «Ностальгию», и в ней нет ничего, кроме денег и церкви.

Технологии, увы, правят миром, в том числе повсеместный, назойливый 3D. «Франкенштейн», в котором я снимался в семидесятых («Плоть для Франкенштейна». — Прим. ред.), тоже был трехмерным, но таких фильмов во всем мире тогда было штук пять. Знаете, чего я жду? Появления 3D-порно в широком прокате. Памела Андерсон была бы хороша в 3D. Представьте такую замечательную картину — пышные формы Памелы, наваливающиеся с экрана на зрителя! Но то 3D, что есть, лично мне неинтересно. Технологии и трехмерность позволяют добиться удивительной реалистичности, но в том же «Франкенштейне» и «Крови для Дракулы» гораздо больше правды, хоть и делались они без денег, с кетчупом вместо крови. И страха они больше нагоняют, чем современные фильмы ужасов. Только не подумайте, что я старый дурак, я не против технологий — интернет, например, очень люблю. Вот я остановился в московском отеле, и мне интересно узнать, во сколько мое пребывание обошлось приглашающей стороне, — хоп, вхожу в интернет и получаю всю необходимую информацию. Но я все-таки действительно старый — ну что это такое, куда ни глянь — каждый уткнулся в свой гаджет, ноль внимания на окружающих, написал что-то в «Фейсбук» и доволен: «Какие же все идиоты». Люди сексом через интернет занимаются: «Я в городе, мне двадцать пять, я хотел бы того-то и того-то, можем встретиться и потрахаться?» Это смешно. А представьте, что было бы, если бы интернет изобрели при Иисусе: «Привет, народ! Тут Иисус творит такое — ходит по воде и воду в вино обращает. Сейчас в вашу деревню пойдет!» О, Господи!

Без малого пятьдесят лет назад Удо дебютировал в кино ролью жиголо в «Дороге на Сен-Тропе», первым «большим» фильмом стал хоррор «Печать дьявола» — зрителям выдавались специальные пакеты на случай рвотных приступов. Но сам Кир на вопрос о первой настоящей роли вспоминает другое кино.

— У меня есть на этот счет отличная история. Я был очень молодым и неопытным, но уже считал себя великим актером. Так вот, я летел из Рима в Мюнхен, а рядом со мной сидел эффектный мужчина с бородой. Мы разговорились — меня тогда тянуло рассказать о себе каждому встречному, — и в какой-то момент этот прекрасный бородач спросил, чем я, собственно, занимаюсь по жизни. Пока я рассказывал, какой я замечательный актер, он меня сфотографировал, а потом еще и телефон попросил. Я, конечно, тут же продиктовал ему номер, который он записал на последней странице своего американского паспорта. Тогда я не выдержал и спросил: а ты-то кто такой будешь? «Я режиссер из команды Энди Уорхола», — ответил он. Потом мы наконец прилетели, друг с другом попрощались, и я решил, что это была шутка. Но спустя месяц мой телефон зазвонил, на другом конце линии я услышал голос этого человека — его звали Пол Моррисси. Он занимался фильмом для Карло Понти, речь шла о новой версии «Франкенштейна». «У меня для тебя есть небольшая роль». — «Ага. А что за роль?» — «Франкенштейна». Вот с этого разговора и начался мой путь в кино. Съемки, кстати, проходили на студии «Чинечитта», где работал Феллини. Но на этом все оборвалось, недели тишины, мне даже уже стало казаться, что, раз я достиг такой вершины, тут-то моя карьера в кино и закончится. Но вскоре Моррисси вновь материализовался: «Привет! Мы про Дракулу собираемся снимать». — «Угу», — мычу я, уверенный, что Дракулу играет другой актер. «Сыграешь Дракулу? С одним, правда, условием — придется сбросить двадцать килограмм за неделю». Я не мог не согласиться, сказал «О’кей» и перестал есть. Пил одну воду. Стал почти калекой — да вы же видели, я не просто так появляюсь в этом фильме истощенным и сидящим в инвалидном кресле. Я был таким худым и обессиленным, мог и умереть — вот был бы номер! Но не умер, и именно эти два фильма считаю началом своего пути в кино. Хороший заголовок для текста обо мне — «Я больше не властен». Обязательно используйте.

Кир играет со словом power — это и сила, и власть. Про силы, как и про многое другое, Удо, разумеется, шутит («Я актер. Я не шучу никогда», — говорит он с непроница­емым лицом). Его бодрости можно позавидовать. Несмотря на то что он уже давно не играет главных ролей, фильмы с его участием всегда привлекают особое внимание. Так произошло и в прошлом году с финской фантастической комедией «Железное небо», где Кир сыграл предводителя лунных нацистов. То есть фактически Гитлера, которого Кир воплощал на экране и ранее, но никогда — в серьезном ключе. Возможно, потому, что чуть не погиб от бомбежки на следующий после своего рождения день.

— Я играл нациста у Роба Зомби, дважды изображал Гитлера в комедиях. Если ты немецкий актер и живешь в Америке, продюсеры всегда будут звать тебя на роли нацистов. Спилберг и другие режиссеры сняли прекрасные драмы о том времени, но я никогда не хотел играть нациста в серьезном кино. Я хорошо знаю историю, поэтому мне становится не по себе, когда мне делают подобные предложения всерьез. Немцы вообще всегда ассоциируются с этим темным пятном в мировой истории, и мне это не нравится. Поэтому я готов играть кого угодно, но только не «настоящих нацистов». Когда ко мне попал сценарий «Железного неба», я скривился, но после прочтения изменил свое мнение — наци на Луне, вы серьезно? Это же очень смешно и к холокосту не имеет никакого отношения. Это скорее побратим «Великого диктатора» Чарли Чаплина или «Продюсеров» Мела Брукса. А такие вещи я как раз очень люблю.

С «нацизмом» Кира связывает еще одна громкая история. В 2011 году на каннской пресс-конференции фильма «Меланхолия», где Кир сыграл роль распорядителя свадьбы, актер сидел рядом с Триером, в шутку признавшимся, что является немцем, а значит, нацистом. Шутка за сутки вызвала мировой скандал, Триера на фестивале объявили персоной нон-грата. Досталось и Киру, который приходится крестным отцом дочке Ларса Агнес.

— В мировой киноиндустрии много евреев, и как только они слышат слово «нацист» — совсем неважно, в каком контексте, — тут же звереют. После пресс-конференции я сказал Кирстен Данст: «Так и вижу завтрашние газеты». Она не поняла: «Ты о чем?» Я говорю: «Ларс фон Триер: «Я — нацист» — вот такие будут заголовки». И конечно, все, даже The Hollywood Reporter, так и написали. После этого инцидента ко мне часто подходили люди, что характерно — в основном американцы, и задавали один и тот же вопрос: каково мне было на протяжении двадцати лет работать с нацистом? А я что мог им ответить? «Ага, ага», — кивал и смеялся. (Рассказывая эту историю, Кир тоже все время смеется.) Мне-то подобная конфронтация ни к чему. А то, что Триер тогда сразу же ударил по тормозам, никого не волновало. Но в любом случае Ларс — великий человек, он выше всего этого. И сейчас он сделал такое кино, которое потрясет весь мир. Это будет лучший эротический фильм всех времен и народов, доверьтесь мне.

Довериться несложно, чего стоит один только синопсис «Нимфоманки». Главную героиню зовут Джо, она понимает, что страдает болезненной зависимостью от секса, но ничего не может с этим поделать. Фильм начинается с конца, с эпизода, в котором герой Стеллана Скарсгора находит Джо в переулке — избитую, без сознания. Придя в себя, она рассказывает ему историю своей жизни. Джо в молодости играет французская дебютантка Стэйси Мартин, взрослую героиню — Шарлотта Генсбур, любимая актриса позднего Триера. В ролях второго плана задействованы как европейские, так и американские актеры: Шайа Лабаф, Кристиан Слейтер, Конни Нильсен, Жан-Марк Барр, Ума Турман, Джейми Белл, Уиллем Дефо.

— Да, много великих. Это не всплывало в связи с фильмом в интернете, но в «Нимфоманке» должен был сыграть Кристоф Вальц. Если вам интересно мое мнение, то он лучший актер в своем поколении. Но, видимо, что-то не срослось. Если уж честно признаться, откровенной эротикой этот фильм не будет. Но будет красивым — в этом не сомневайтесь. Вы услышите Баха и Бетховена. Красота же, да? Люди, занима­ющиеся сексом под Баха. Бетховен, Бах и секс — вот что я люблю. То, что будет две части, вы, наверное, уже сами зна­ете. Слишком уж много материала получилось. Да, признаюсь, сценарий «Нимфоманки» до сих пор не выходит у меня из головы. Получите еще один шедевр, точно говорю. Два шедевра, если быть точнее.

Не могу удержаться от того, чтобы не поинтересоваться: «А вы там тоже будете сексом заниматься?»

— Ну уж нет. Давайте будем реалистами, я же не машина для удовлетворения женщин. Больше нет. Конечно, я все еще занимаюсь сексом. Но вот чтоб как машина — нет, это в мои годы было бы странным. Моя роль в «Нимфоманке» очень символическая, но запоминающаяся. В «Антихристе» вот я готов был сыграть хоть дерево, но Ларс уперся, мол, это кино для двоих, пусть дерево и говорящее. Мы же с ним близкие друзья, поэтому я не держу зла и надеюсь, что когда-нибудь он напишет что-то специально под меня. Загадывать, впрочем, не буду. Триер, не перестану повторять, один из трех самых крупных авторов за всю историю кино. Другие два — Фассбиндер и ван Сент. Я нежно люблю всех троих. Никто из них не снял ни одного неудачного фильма. Они просто на это неспособны. Они могут сделать фильм, который не примут люди, такое возможно: «Слава Господу, меня не интересуют дела «Антихриста». Но вот чтобы плохой фильм — немыслимо. В будущем их картины по кадрам будут изучать в институтах как авангард, опередивший свое время. Вот помяните мое слово.С