Шалва Бреус: Главное, чтобы политика не победила художника

СПочему под новый музей вам понадобился именно «Ударник»?

В пользу «Ударника» есть несколько важных аргументов. Это удобная транспортная и пешеходная доступность, а также история здания и тот факт, что «Ударник» входит в число главных топонимов Москвы. Но, скажем откровенно, выбор был невелик. О приобретении участков в центре города под строительство музея с нуля на рыночных условиях не могло быть и речи: компании, строящие коммерческие объекты, все равно платили больше. В числе минусов можно назвать жесточайшие ограничения на любые изменения в конструкции, что, однако, естественно для памятника архитектуры такого уровня.

Практика перепрофилирования исторических зданий в музейные пространства имеет долгую и счастливую историю. Лувр и Уффици, Эрмитаж и Тейт Модерн. В Москве это гараж архитектора Мельникова, ныне Еврейский музей и Центр толерантности, здания Провиантских складов, где сейчас Музей истории Москвы, городская больница, превращенная в Музей современного искусства на Петровке. В этих превращениях есть элемент чуда, как в победе Давида над Голиафом, потому что это пример парадоксальной виктории иррационального над практическим, убыточного над прибыльным.

В 90-е в «Ударнике» перестали крутить кино и начали торговать автомобилями. С 2000 года здесь открылось казино. К счастью, игорное заведение приказало долго жить, и «Ударник» вернулся в культурную жизнь Москвы.

Кстати, небольшие кинозалы есть во многих современных музеях. Например, в Стокгольмском музее современного искусства — там часто читал стихи Иосиф Бродский.

СЗачем нам новый музей современного искусства? Ведь есть «Гараж», ЦДХ, Центр фотографии братьев Люмьер и десятки других музеев. Как вы будете с ними конкурировать?

Музеев много не бывает. Существующих музейных площадок для мегаполиса с населением 11 миллионов человек и с миллионом приезжих в день недостаточно. Именно поэтому существует крупный проект развития ГМИИ им. А. С. Пушкина, планируется строительство нового здания ГЦСИ на Ходынском поле.

Существует множество пустых ниш, которые можно и должно занять. Как это сделал «Гараж», развиваясь как выставочная площадка, специализирующаяся в первую очередь на выставках зарубежных художников. Кем мы видим себя в этой достойной компании? В «Ударнике» будет музей — именно музей, а не выставочная площадка, и это будет музей современного русского искусства. Но концептуально он будет отличаться от музея на Петровке, Мультимедиа-арт-музея и ЦДХ.

СИзменилось ли отношение к российскому современному искусству на Западе по сравнению с 90-ми?

В 90-е наше искусство пережило краткосрочный бурный роман с Западом. На волне энтузиазма тех лет — Горби, перестройка, падение железного занавеса — появился и интерес к современному искусству. Но, увы, роман не вылился в серьезные долгосрочные отношения.

Сейчас пыль осела и стало ясно, что для продвижения национального искусства на мировую сцену необходима огромная, я бы сказал, институциональная работа: открытие новых музеев, принятие законов, стимулирующих меценатов и спонсоров, международные издательские программы и т. д. Эта работа в итоге приведет к расширению культурного ареала страны. Нас перестанут воспринимать как страну, в которой когда-то были Чехов и Кандинский, а сейчас есть только «Газпром» и автомат Калашникова. Надеяться, что за рубежом будут «поднимать» российское искусство, глупо. Этим мы сами должны заниматься. И государство должно этому всячески способствовать, как это делается в США, Европе и Китае.

Нет ничего удивительного, что в мире нас плохо знают. Мы сами себя не знаем. Начинать надо с самих себя: целая плеяда больших современных русских художников признана в профессиональной среде, представлена в крупнейших музеях мира, однако в России они не воспринимаются как важная часть национальной культуры. Для профессионалов они, конечно, ею являются, но нации об этом ничего не известно.

Недавно, правительство Москвы объявило о программе строительства нескольких десятков новых станций метро, что само по себе очень здорово. Но почему бы не привлечь для оформления хотя бы части станций наших крупнейших художников? Это позволило бы уйти от ущербной практики открытия станций, похожих одна на другую, безликих, как в фильме «Матрица». Я уверен, что ведущие российские художники создали бы не меньшие шедевры, чем «Площадь Революции» или «Маяковская». Участие в таких проектах репутационно важно, и осмелюсь предположить, что художники работали бы с огромным вдохновением, но их вклад в проект не привел бы к значительному удорожанию строительства.

Мало кому известно, что панно работы Гриши Брускина украшает восстановленный Норманом Фостером Рейхстаг. Почему монументальная работа русского художника Брускина — в Рейхстаге, а не, например, в Белом доме? Должно быть ровно наоборот. Уверен, что произведения Орлова, Булатова, Брускина и других наших признанных во всем мире мастеров должны украшать наш метрополитен. Иначе он навсегда останется сталинским.

Международный состав жюри Премии Кандинского и регулярные зарубежные выставки номинантов тоже имеют целью разорвать локальный контекст и помочь нашему искусству выйти на международную арену. Как правило, иностранные члены жюри хуже понимают российский контекст, но лучше ориентируются в мировых тенденциях. В этом смысле российские и иностранные члены жюри очень хорошо дополняют друг друга. Кроме того, благодаря работе в жюри премии западные эксперты лучше узнают наше искусство и становятся его проводниками в мире.

СНеподготовленному человеку часто бывает сложно понять современное искусство. Можно ли этому научиться? Какими критериями лично вы руководствуетесь?

Научиться можно, но ошибки неизбежны. Чтобы отличить арт-объект от мишуры-симуляции, надо быть специалистом. Для широкой публики есть вспомогательные критерии: наличие работ художника в музеях, премии, участие в серьезных выставках, критика и, далеко не в первую очередь, цены на рынке. Что касается меня лично, то, как говорил Набоков, «поэзия — способность выражать иррациональное рациональными средствами». Для меня самое важное — иррациональное впечатление, на уровне тонкой энергетики. А потом все остальное: смыслы, сюжет, оригинальность, техника исполнения. Но точно не политическая актуальность. Хотя сейчас это стало мейнстримом: молодые художники бросились делать политически актуальные вещи.

СПо сравнению с 2011–2012 годами мода на политическое искусство спала.

Ну и слава богу. Если это делается, как говорил поэт, «для раздражения художественного нерва», то тогда все ОК. Неважно, это политика или эротика. Главное, чтобы политика как инструмент не победила художника. Данте Алигьери активно занимался политикой во Флоренции. В «Божественной комедии» чистилище и ад просто кишат политическими противниками поэта. Но как только политика становится самоцелью, она побеждает художника. И это приводит к печальным последствиям. В качестве примера я не в первый раз привожу судьбу Владимира Маяковского. Его творческую, а затем физическую смерть. Противоположный пример — Иосиф Бродский. Политика просто ломилась в его дверь, однако не смогла пролезть даже в замочную скважину.

СДавайте поговорим о самих художниках. У нас почти нет меценатов, коллекционеров, система грантов развита плохо. Как им выживать?

У нас мало художников, недостаточно музеев и галерей. Остро стоит проблема академического искусствоведческого образования. В сознании молодежи, чтобы быть искусствоведом, достаточно закончить курсы «Кристис» или «Сотбис». Увы, это не так. Замечательно, что при каждом музее сейчас есть разные обучающие курсы, однако это не может заменить фундаментального академического образования.

Но пример Поднебесной показывает, что выход из заколдованного круга есть. Всего за десять лет китайское современное искусство буквально взорвало художественный мир. Сегодня у них самые большие объемы продаж на аукционах, притом что они нередко индустриально копируют западных, а иногда и российских авторов. Поддержка современного искусства в Китае возведена в ранг государственной политики, направленной не только на политическую и экономическую, но и на культурную экспансию в мире. В результате в Москве около 50 галерей, в Нью-Йорке – около 1200, а в Пекине около 1500.

СВы сами никогда не думали попробовать себя в качестве художника?

Несколько лет назад куратором украинского павильона на Венецианской бьеннале был боксер-тяжеловес Кличко. На вопрос журналиста, как это случилось, он ответил: «Я художник. Только я рисую на лицах людей». Я, к сожалению, такими способностями не обладаю. Профессия художника требует высокого профессионализма и безоглядного служения.

Во время учебы в аспирантуре я тесно сдружился с группой начинающих художников. С Айдан Салаховой мы остались друзьями до сих пор. Я баловался литературными переводами и писал диссертацию, а они учились в Суриковском и мечтали открыть свои галереи. Каждому свое: кто-то создает произведения искусства, кто-то открывает галереи, а кто-то учреждает премии.С