Резо Габриадзе:  Жалею, что я не крестьянин, что не с мотыгой стою

СВам предлагают участвовать в политической жизни?

Я не политик. Eе не надо искать. Она сама найдет вас. Она лезет через окна, через крышу, свистит в замочной дырочке.

СПолитики любят, когда выдающиеся люди принимают участие в их избирательных кампаниях, вступают в их партии.

Я человек не общественный.

СНо вас волнуют проблемы, связанные с обществом?

Я предпочитаю не высказываться на темы, в которых я так основательно дезинформирован. Давайте лучше перейдем на территорию, где я чувствую себя более уверенно.

СВ какое время вам лучше работается?

По утрам. Ночь и вечер обманчивы. Вечером тени длинные, они ломаются об пол, о потолок и снова об пол. Утро — самое хорошее время, чтобы писать или рисовать.

ССтаниславский создал систему управления вдохновением, которая помогает вызывать в себе необходимое для творчества состояние и удерживать его. Есть ли у вас, режиссера, художника и скульптора, такая система? Или какие-то способы поддерживать творческое состояние?

У меня такие моменты очень короткие. И приходит то, что вы назвали высоким словом «вдохновение», в самых неожиданных местах. И внезапно. Я ничего специально для этого не делаю, никакую систему не применяю. Длится такое состояние максимум десять секунд. Или даже одну секунду.

СВ эти секунды вы понимаете, о чем будет ваш новый спектакль?

Обычно это происходит во время беседы. Рассказываешь, вспоминаешь, пытаешься прояснить что-то не только для собеседника, но и сам для себя. И вдруг что-то мелькнет на одно мгновение — и ты уже знаешь, что пора начинать работать, чтобы выразить то, что родилось вот сейчас. Когда мы говорим о работе, я понимаю, о чем речь, а когда вы спрашиваете про вдохновение, я немного теряюсь. Для вдохновения надо иметь длинные волосы, вельветовые брюки и пепел на груди.

СНо какой все-таки первоначальный импульс? Вы хотите рассказать историю или вас волнуют образы, и потом появляется история?

После того как я побывал в музее, посвященном Сталинградской битве… Как будто пушкой меня переехало… Эти маленькие фотографии из документов – тысячи, тысячи лиц молодых ребят и глубоких стариков… Людей, которые защищали мир от фашизма. Эти портреты, эти лица меня долго не покидали… Сначала я решил сделать что-то документальное. Или, правильнее будет сказать, видения на основе документа. Вроде обзора тех времен. Там должны были быть приказы, письма участников боев, обращения военачальников к солдатам… Но получилось все иначе.

Не знаю, ответил ли я на ваш вопрос про первоначальный импульс? Волнение — в случае со «Сталинградской битвой» оно было причиной. Все в конечном итоге — простите, что я говорю об этом снова, — сводится к работе. Я, перед тем как начать работу, тщательно изучаю предмет, о котором собираюсь рассказать. Если я хочу нарисовать, например, кувшин, я досконально исследую все, что могу, читаю о кувшинах все, что могу. В вопросах, которые называются «творческими», я стараюсь твердо стоять на ногах. Хотя в моих спектаклях очень много полетов.

СВы как будто сознательно снижаете пафосную атмосферу, которая обычно сопутствует художнику.

Я не хочу отрицать романтический образ художника. Нельзя над этим смеяться. Более того, это надо беречь! Это артистизм конкретного человека и художника. Ему, чтобы заниматься творчеством, нужно быть таким — по неведомым нам причинам. Ведь говорят, были и такие писатели, в работе стояли на одной ноге.

Я совсем не склонен мистифицировать, не склонен говорить о какой-то особой роли художника.

В самом искусстве — в нем заключена красота. Кстати, я в скором времени хочу сделать спектакль, посвященный красоте Голливуда. Он будет называться «Воспоминания о Голливуде», в котором я никогда не бывал.

ССобираетесь вспомнить никогда не виденное? А говорите, что не склоны к мистике.

Я хочу сделать спектакль о красоте. Это будет благодарность Голливуду.

СВ Голливуде для вас заключена красота?

Безусловно. Многие американские фильмы, сам их кинематограф как явление, его цели, его мечты — это очень, очень красиво.

СЛюбой человек, когда думает о себе, о своих поступках, он рисует какой-то свой портрет: я добрый или не очень, смелый или не очень… Как вы сами себе отвечаете на вопрос: какой я?

Если я не работаю или у меня не получается что-то в работе, я расстраиваюсь.

СА чем вы занимаетесь во время отпуска?

Я не знаю, что это такое.

СЭто когда человек уезжает, например, на море и отвлекается от повседневных забот.

А как мне уйти в отпуск? Я же везде себя с собой возьму. Значит, я буду думать о том, как и что сделать, что нарисовать или поставить, буду искать решение.

В отпуск могут уйти, например, сварщики. Может быть, политики. Хотя тоже вряд ли. Крестьяне, наверное, могут изредка позволить себе отдохнуть. Но их в отпуск может отпустить только природа. На печку! Где тепло. Где любовь.

СА кроме работы чем вы занимаетесь?

Работой. Я художник. Мне надо постоянно что-то делать.

СЕсли в работе над спектаклем что-то не получается, у вас есть какой-то проверенный способ выхода из тупика?

Пока работаешь, ты все время находишься в тупике. Работа и есть поиск выхода из тупика, его преодоление. Что мешает в работе над спектаклем — это сложноподчиненные предложения. А проще говоря, болтовня. А есть ведь виртуозы в этом деле. Перед началом репетиций ими произносится столько слов, фразы на полстраницы... Зато с ними очень интересно беседовать, в кафе, например, или в поезде. Но до репетиций можно так никогда и не добраться. В итоге спектакль забалтывается, перебалтывается, он тонет в потоке слов. Сейчас появились такие творцы, профессионалы в создании концепций, высказывании идей, у них всегда есть уникальный взгляд на ту проблему или на другую проблему… Мне трудно поддерживать такие разговоры. В этом случае лучше соглашаться. И ему приятно, и дружба продолжается, легко пьется.

СВам кажется, что идея может потерять силу, если ее высказать?

Когда выговариваешь идею, она теряет энергию.

СНо актерам же неизбежно приходиться объяснять, о чем спектакль.

Актеры не такие глупые, как кажутся. Глупость они умеют играть, они на это особенно талантливы. Русские актеры начитанны, они умеют точно изъясняться. Еще Гордон Крэг заметил о русских актерах: «Они все до одного умницы... Ум у них живой, сметливый, истинно русский». Хотя, иногда подумаешь, ум — не первое достоинство актера.

СУ вас бывают конфликты с артистами?

Какие? Зачем? Я им доверяю, они мне доверяют. С артистами я общаюсь очень бережно. Очень доброжелательно, чтобы сохранить в них желание играть. Это ведь очень тонкая и в определенном смысле странная работа: взрослый человек должен выйти на сцену и изображать кого-то, которого, скорее всего, никогда не свете и не было, а родился он в чьей-то голове. С артистом надо быть очень деликатным, уважительным, надо уметь слушать его.

СЧем вы больше всего гордитесь и о чем больше всего сожалеете?

Сожалений много очень… Сожалею, что не в 18 веке живу, что не крестьянин, что не с мотыгой стою. Вот если бы мне выпало жить в прошлых столетиях и родиться не в Грузии, без которой мне трудно жить, то я бы очень хотел быть крестьянином, как мои предки, крестьянином 18 века около Зальцбурга. И чтобы мимо меня в карете пронесся Моцарт. Увидеть его — и продолжить работу мотыгой. Вот какой я скромный.

СА познакомиться с ним? Раз уж он в карете проезжает мимо?

Разве мы с ним не знакомы через музыку? Моцарт, проезжающий мимо в карете, — это красиво.

СВы сказали: «Приходится всю жизнь тенями и снами заниматься». Скажите, сны влияют на ваше творчество?

Если я и вижу сны, то я их забываю уже во сне. Утро их рассеивает, наверное.

СО чем вы чаще всего думаете? Есть мысли, которые вас не покидают?

Вот станете старым и поймете. Вдруг вспоминается из давнего-давнего времени куст какой-то. И бутылка под кустом. Где я видел этот куст? Почему я их вспомнил? Я не знаю. Или вдруг вспоминается какое-то забытое-забытое лицо. Или детали, крохотные, ничтожные, которые хранятся в мозгу. И почему они вдруг всплывают?

Я могу не помнить, с кем вчера встречался… Не помнишь номер троллейбуса. А детали из прошлого 50-летней давности — они все во мне остались. С годами все пронзительнее. Вот, скажем, вспоминается синяя табуретка из далекого прошлого. И сквозь синеву просвечивает розовый цвет, первый его цвет, от рождения… Откуда она явилась мне? Что это значит? Что за знак? В человеке все остается, все, что он видел в жизни, что чувствовал… И вот как тут сказать, как тут быть уверенным, что в жизни главное, а что нет? Если вдруг вспоминаются незначительные эпизоды и детали, и ты понимаешь, что в них есть и красота, и смысл. А мы живем размашисто, неряшливо, широко, небрежно, кое-как, не озираясь, ни для себя и ни для кого. А старость еще раз милостиво напоминает ту, в 1952 году виденную, ничтожную дырявую с побитой эмалью кастрюлю и посаженный в ней цветок без имени. Просто так, перед потуханием.

На дорогу туда. Маленький презент.С