В горах темнеет раньше

Ранним утром Антон высадился в аэропорту Сочи. Удивило многое, сразу. Во-первых, когда пассажиры, и Антон среди них, вышли из самолета, довольно долго было непонятно, что делать. Никакого автобуса не было. Никакого сотрудника не было. Пассажиры стояли у самолета, как бараны, и смотрели на горы. Было раннее весеннее утро. Вершины гор были покрыты снегом, снег светился розовым светом восхода. Было красиво, даже очень. В целом, Главный Кавказский хребет Антона удовлетворил своей величественностью.

Вообще-то Антон думал, и даже был уверен, что его встретит машина представительского класса — все-таки, в Сочи прилетел не пенис тойтерьера, а глава креативного штаба, VIP. Но никакого представительского кара не появилось. Вместо него к самолету подъехал просто кар — для перевозки багажа. Человек, который управлял каром — страшно удивился, заметив у самолета пассажиров.

И спросил:

— Это — что такое?!

Пассажиры переглянулись и ничего не ответили — не хотелось говорить о себе. Хотелось как-то проследовать куда-то.

Человек не стал выгружать багаж, потому что некому было выгружать. А сам он выгружать не должен был — это было явно то ли выше, то ли ниже его статуса. Человек сказал:

— Я этого Робика маму познал, где этот гандон? А?

С этим вопросом он обратился к пассажирам, но никто не смог дать ему ответ на этот вопрос.

Тогда оператор подошел к одной из пассажирок. Это была синтетическая блондинка, с жизненным опытом. На ней было вызывающее, зазывающее, белое, короткое платье. Бросался в глаза  алый педикюр. Все это высоко оценил оператор кара. И спросил женщину:

— Где остановишься, красавица, решила уже?

— Конечно, — ответила блонда и постаралась изобразить надменность.

Но оператор кара на надменность не обратил внимания.

И спросил:

— Где, скажи. Я скажу, тебе надо там жить, или нет.

— Пансионат «Светлана»! — с достоинством сказала блондинка.

— Пансионат старый, вообще! — сказал мужчина. — Зачем молодой девушке — старый пансионат?

Блондинке эта мысль понравилась.

Оператор кара повторно и внимательно осмотрел блондинку, снизу вверх, а потом, видимо, для надежности, еще раз, сверху вниз. И сказал:

— Слушай. «Светлана» — в Большом Сочи самом. Ужас вообще, что за место этот Большой Сочи стал, пробки-мробки, а у меня здесь рядом вообще, хороший гостиница есть. Новый гостиница. Бомба.

— Так называется? — удивилась женщина.

— Нет. Называется «У Андо». Андо — меня зовут. А тебя как зовут, моя хорошая? — и оператор снова осмотрел блондинку, как следует.

— Наташа, — сказала блондинка, стало ясно, что она подозревает, что с ней проделывает, сейчас пока мысленно, а по прибытию в гостиницу «У Андо» проделает фактически — этот крепкий человек. — А гостиница Ваша. Далеко от моря?

— Почему далеко? — удивился Андо. — Сто метров. Это что, далеко?

— А что за номера у вас? — заулыбалась Наташа. — Люкс?

— Суперлюкс, — сказал Андо. — Ты сама удивишься. Душ, туалет, холодильник есть в тумбочке, когда тебе не надо — вообще его не видно. Кровать двуспальная вообще новая. Мой брат кровати делает сам, кавказский каштан. Кровать сто лет простоит. Ты на сколько приехала? На две недели?

— А кондиционер есть?

— Зачем?! У меня такая роза ветров, сама увидишь — не жарко, свежесть все время, сильная свежесть от моря. И рядом кафе у меня — кухня вся домашняя, моя сестра с дочкой, сами готовят все, как для себя. Я сам там кушаю, все время. Люля, хашлама, хачапури, все домашнее, сама попробуешь.  

— И сколько стоит у вас такой. Суперлюкс? — спросила блондинка, сглотнув слюну в результате произнесенных названий, она уже была готова предать пансионат «Светлана».

— Две тысячи рублей — ночь.

— В смысле — ночь? А день?

— И день. Все включено у меня. А тебя — вообще себе в убыток возьму тебя. Тысяча семьсот — сутка тебе сядет.

— В смысле — сядет? В смысле — встанет?

— Да, да, встанет, — убежденно сказал Андо, глядя на педикюр Наташи. — Ну, что, едешь?

— Прямо сейчас? — удивилась Наташа. — Вы же… — она указала на погрузчик.

— Позвоню Робику, все сделает пацан. Что, едешь или нет? — решительно сказал Андо.

— Ну, я не знаю. У меня в пансионате забронировано. Там процедуры, — посыпалась блонда.  

— Какие процедуры тебе нужны, скажи, я все сделаю! — предложил дружелюбно Андо.  

— Ну. Всякие, — блондинка помялась. — Массаж. Спа.

— Проблем нет. Массаж, спа, что хочешь, почему нет. Едешь или нет? А то другому, — Андо указал на толпу пассажиров. — Твой номер отдам.  

— Ну. Если близко от моря, — сказала Наташа, и вся отдалась Андо.

В это время показался автобус.

Когда пассажиры сели в него, снова Антона кое-что удивило. Автобус поехал сначала по прямой, потом повернул влево, снова поехал по прямой, снова повернул влево, и так несколько раз. Он ездил по замкнутому контуру. Если бы такой номер проделал самолет перед посадкой, пассажиры бы запаниковали. Но тут все были уже на земле. И тем не менее, многие пассажиры явно задались тем же вопросом, что и Антон — что происходит? Антон даже специально пробрался вперед и посмотрел на водителя — такой хмурый старый дядька-армянин — по его виду нельзя было понять, зачем он ездит по замкнутому контуру пять минут. Среди пассажиров раздавались не только смешки, но и версии — например: водитель хочет, чтоб мы думали, что аэропорт большой. Больше «Шереметьево», откуда мы прилетели.

Когда затем Антон оказался в здании аэропорта, он снова удивился. «Сочи — рожден удивлять» — пришел Антону в голову такой дикий креатив, и он даже записал его на свой жесткий диск в голове. Антон удивился, потому что на пассажиров вдруг напали мужчины в черном. Некоторые пассажиры метнулись испуганно к выходу, видимо, им, как и Антону, тоже показалось сначала, что это — террористы. Это были таксисты. Они набросились на пассажиров, преграждая им путь своими грудными клетками и суровыми взглядами, и стали убеждать ехать с ними, недорого. Кто-то из пассажиров сумел отбиться, кто-то — обмяк, сдался и его тут же увели.

Антону несколько раз делали эксклюзивные предложения, пакетного характера: не только отвезти очень далеко очень дешево, но и поселить там у сестры, и отвезти в Пасть Дракона. Таксисты, как волки, действовали стайно. Один–два самых рослых — преграждали путь, двое–трое самых шустрых — заходили с боков, и парочка самых коварных — отрезала путь к спасению — сзади. Насилу Антон отбился от стаи таксистов, сказав, что его будут встречать. Встречать Антона должны были представители штаба. И все равно, один из стаи таксистов — не отходил от Антона далеко, на случай, если его не встретят, не упускал Антона из виду, и мог в любой момент достичь его парой прыжков. Антон даже подумал, что, пожалуй, надо учиться такой настойчивости у таксистов Сочи, что-то в этом есть — хищное, правильное, что-то от эволюции и самой жизни. Так подумал Антон.

Потом Антон ждал багаж. Пассажиры нервничали, возмущались, говорили, что в Египте все быстрее, и лучше. Антон тоже немного нервничал, потому что подумал, что вдруг Андо не смог вызвать никакого Робика себе на смену, а сам увез Наташу сношаться в номер без кондея, и багаж вообще никто не выгрузил из самолета, и он куда-то дальше улетел, в Египет.

Наконец, появился какой-то суровый дядька. Попытки с пятой он сумел запустить ленту подачи багажа, прокляв некоего Арутика, который в последний раз ленту подачи чинил, какой-то древней армянской клятвой, полностью поражающей не только Арутика, но и его потомство. Лента сначала крутилась со скрипом, долго, оставаясь пустой. Пассажиры стали снова нервничать, а Антона, напротив, даже успокоил вид этой бесконечной пустой ленты — это настраивало на буддистскую волну, что-то в этом было тоже, от самой жизни. Наконец, выполз багаж. Антон забрал свой, и снова им овладело беспокойство. Человека с табличкой не было, а куда ехать — Антон не знал. Он видел, что таксисты издали уже приметили его, как больного лосенка, и собираются отрезать Антон от стада, и полакомиться им.

Когда Антон уже прикидывал, как достойно достаться таксистам — он вдруг услышал громкий выкрик:

— Антон-олимпиада, кто?!

Рампо обернулся. Ему нагло улыбался молодой долговязый парень кавказской наружности.

Антон сказал, усмехнувшись:

— Я.

— Здарова, Эдо меня зовут. Извини, пробки-мропки, пошли быстрей, а то стоянка бесплатная кончится, — сказал парень весело.

Они пошли к машине. По пути к ним вдруг подошла тетка, высокая, худощавая, с густой кудрявой черной шевелюрой, крупными чертами лица, похожая на вежливую ведьму, с умными глазами, и спросила Антона:

— Ты Олимпиаду у нас будешь делать?

— Ну. Не то чтобы я. Ну да, вхожу, в общем, в команду, — скромно ответил Антон, готовясь принимать поздравления.

— Сказано в Экклезиасте: каждому воздастся по делам его. На суд небесный все пойдем.  

Сделав такое заявление, худощавая ведьма ушла, на прощание взглянув Антону в глаза, нехорошо, своими темными, умными глазами. Антон остался как-то растерян.

— Это кто такая? — спросил Антон Эдо.

— Светик. С Имеретинки, — сказал Эдо. — У нее огурцы — бомба, отвечаю. Верующая, не обращай внимания.  

Антон ничего не сказал. Он решил, что надо меньше говорить, больше слушать, чтобы понять — культуру, и субкультуру, потому что явно столкнулся сразу с обеими.

Пришли к машине Эдо. Машиной оказалась черная, тонированная наглухо, «девятка». Антон хотел сесть на заднее сидение, как подобает VIP, но там лежали ящики, с какой-то зеленой массой.

Эдо сказал:

— Петрушка, первая. Сестра моя парник имеет, сейчас петрушка на рынке идет — только в путь. А что делать, кручусь, братка, как белка под колесами. Зарплата десять тысяч рублей. Можно жить на десять тысяч рублей, скажи, если спойлер пятнашку стоит?  

И Эдо указал на спойлер на своей девятке. Спойлер был мощный, и легко бы вписался в автомобиль Бэтмена. Но Эдо не был похож на Бэтмена. Антон послушно пошел к переднему сидению, но сесть сразу не смог, потому что на сидушке лежали «шашечки». Эдо закинул «шашечки» назад, и они поехали.

Эдо сразу закурил, Антону тоже курить разрешил. Панель в машине Эдо вся светилась разнообразными нештатными огнями — Эдо много сил и средств отдал тюнингу.

По дороге им встретилась семья из четырех человек — местные, армяне — отец, мать и два толстеньких пацана. Они безуспешно пытались влезть в переполненный автобус. Автобус уехал, а мать послала ему вслед, судя по жестикуляции, пожелание перевернуться. Завидев на обочине семью в затруднительном положении, Эдо попросил Антона подержать руль. Рампо удивился такому доверию, ведь ехали они быстро, и Эдо, следовательно, легко доверил Антону все, что имел, помимо петрушки и спойлера — свою жизнь. Пока Антон держал руль, Эдо очень быстро достал сзади «шашечки» и установил их на крышу. Остановил возле армянской семьи, и сказал:

— На Имеретинку еду.

— Ой, как хорошо! — обрадовалась мать семейства.

Семейство удивительным образом все влезло на заднее сидение девятки Эдо, правда, ящики с петрушкой пришлось переложить в багажник, поставив на стильный чемодан Антона Рампо, а один ящик не влез в багажник, и его взял на колени Антон — по просьбе Эдо.

Все происходящее начинало Антона забавлять, это было похоже на поездку в Зимбабве, или Берег Слоновой Кости — в этих странах, которые Антону нравились из-за названий, он давно мечтал побывать, и постоянно туда собирался, даже заезжал однажды в турагентство и чуть не выкупил тур в Зимбабве, но в итоге, из-за друзей все равно каждый раз отправлялся в Европу, кататься на лыжах, слушать орган и пожирать мокриц — из-за снобов-друзей отпуск Антона всегда превращался в туристический климакс, и до Зимбабве он так пока и не добрался. Но Антон примерно так и представлял себе — шумное, наивное местное население страны, с прикольным названием: Зимбабве.

По дороге Эдо зачем-то сказал семье, указав на кучу петрушки, которая теперь виднелась в салоне, вместо лица Антона Рампо:

— Человек из Москвы. Олимпиаду делать будет.

— Да? — сразу оживилась мать. — Так ты уже знаешь, да?

— Что сказано в Экклезиасте? — иронично ответила петрушка, то есть, Антон. — Да, мне уже сказали.

— Там, в этих документах, которые никому не показывают. Комиссии приезжают, все время документы какие-то смотрят, в сторону нашего дома уже два раза смотрели. Вы не знаете, что там в этих документах написано? Что хотят делать?  

— Местных будут выселять, — сказал один из толстых пацанов, лет двенадцати. — Пидарасы!

Отец тут же его ткнул в бок и что-то сердито сказал ему по-армянски.

— Раз Олимпиаду будешь делать, скажи, что, опять будут выселять армян? — спросила женщина.

Петрушка не нашлась сразу, что ответить. Вопрос был явно провокационный, а Антон был предупрежден, что возможны любые провокации, ведь известно, что некоторые темные круги, близкие к покойному Березовскому, не заинтересованы в успехах России и собираются успехам Путина помешать. Правда, эта семья не была похожа на темные каббалистические круги, близкие к зомбарю Березовскому. Но и совсем ничего ответить — нельзя было, это могли бы счесть косвенным подтверждением тревожной информации о выселении армян, а дальше информация просочилась бы в СМИ, причем возможно, что со ссылкой на Антона Рампо. Этого нельзя было допустить.

И Антон сказал:

— Кто вам это сказал?

— Ну так у нас тут, все говорят, — простодушно ответила женщина.

— Не нужно верить слухам. Ненадежный источник информации, — заявил Антон в своем дальнейшем кратком коммюнике. — Олимпиада — я думаю, принесет много хорошего. Инфраструктура, наплыв, туристов, привлечение инвестиций, а в конечном итоге — ну, рост. Благосостояния.

Женщина ничего не сказала Антону в ответ. Она отвернулась, и стала смотреть в окно. Некоторое время все молчали.

— Дороги хотя бы пускай сделают, скажи им, по-братски! Я передней подвески два раза уже маму познал! — сказал Эдо Антону, когда груженая людьми и петрушкой, «девятка» ухнула в рытвину.

Антон удивился, что Эдо так матерится при детях, но один из толстеньких пацанов только кивнул головой и посоветовал Эдо:

— «УАЗик» возьми себе. С военными мостами возьми, простой не бери — вообще слабый.   

Эдо — кивнул пацану, признав его совет дельным.

Через некоторое выехали на дорогу, ведущую к южной границе России. А потом — въехали на территорию Имеретинской бухты.

Антон заулыбался, когда увидел море, почему-то. И подумал. Что у человека рыбное прошлое. Люди — как шпроты. Очень зависят от воды. Без еды могут месяц, без воды — три дня. Без стихов Бродского — месяц, а многие и дольше продержатся, а без душа — уже через неделю воняют — и профессора МГУ, и бомжи, многие из которых, кстати, в прошлом — профессора МГУ. Когда идет дождь или снег, то есть, с неба вода — всегда меняется настроение. Появляется какое-то непонятное волнение. Вода приносит это волнение, происходит возбуждение центров, в мозге, которые помнят еще времена, когда у телочек на ногах были не босоножки, а перепонки. Людей тянет к воде, как новорожденных крокодильчиков. Крокодильчики — как только покинут яйца, сразу чапают к воде, а по дороге чайки их численность регулируют, то есть, фигачат их нещадно. Но крокодильчики ползут. Им надо. Вот так и мы, люди.

Так думал Антон Рампо, когда они ехали по петляющей дороге, вдоль побережья Имеретинской бухты.

По дороге высадили семью армян. Петрушку удалось убрать с колен главы креативного штаба. Женщина поблагодарила Эдо за то, что подвез, а Антону сказала:

— Чтоб вы были здоровы.  

Приехали к гостинице. Антон прочитал вывеску с названием гостиницы: «Бомба». Антон сразу подумал, что в номере — не будет кондея. Чтобы проверить свою версию, Антон спросил:

— Владельца гостиницы как зовут?

— Эдо меня зовут, — сказал Эдо. — Очень приятно.

— Ты — владелец? — Антон усмехнулся. — Для меня честь, что владелец гостиницы. Лично меня встретил.

— Перестань, братуха, какие вопросы, я всех так встречаю, — ответил Эдо скромно.

— А кондиционер в моем номере есть?

— Все есть, — кивнул Эдо.

— А почему гостиница называется «Бомба»? — спросил Антон, которому, как жителю мегаполиса, в этом названии чудилось что-то нехорошее, террористическое.

— Посмотришь, какой ремонт сделал — сам скажешь, бомба или нет.

Прошли внутрь. В вестибюле за стойкой сидела девушка, пышного телосложения. Сидела она на коленях у крепкого парня, со сросшимися бровями, голого по пояс, очень волосатого, он одной своей мощной волосатой рукой подергивал девушку за волосы любовно, а второй руки не было видно, она была где-то внизу и тоже явно девушку где-то подергивала, потому что девушка была красная, как томат.

При виде Эдо пара нехотя распалась.

— Кондер сделал? — спросил Эдо парня.

Тот нехотя кивнул.

— Унитаз заклеил?

Тот опять кивнул.

— А шкафчик?

— Да все нормально! — сказал нехотя парень.

— Ты почему небритый? — спросил сурово Эдо. — Я тебе сказал, какие люди приезжают? — Эдо указал на Антона Рампо. — Что ты как дагестанец выглядишь, а?

Парень действительно был покрыт равномерной щетиной, вероятно, жесткой, как щетка для удаления остатков цемента.

— Щас сделаю, — согласился парень.

— И чтоб я тебя всегда бритым видел! — сурово заключил Эдо и переключился на девушку. — Постель после гаишника поменяла?

— Поменяла, до, а что я тут делала? — грубовато и громковато ответила девушка.

Антон подумал, что Эдо слишком демократичен со своим персоналом и надо будет ему как-то об этом тактично сказать.

— Пацан дзюдо занимался с пяти лет, — сказал Эдо Антону, указав на парня с заволошенным торсом. — Чемпион края два раза был. Потом травму получил. Перелом обоих менисков. Стальные мениски имеет. Двенадцать или сколько операций перенес. Арто, сколько операций перенес?

— Двенадцать, — мрачно кивнул Арто — так звали заволошенного.

— Хотел на тренера пойти, но на тренера молодой еще, жизненный опыт надо, сказали через год подойти, — продолжил рассказ Эдо. — Ну я его устроил. Пускай работает пацан. Арто, как мениски?

— Пойдет, — кивнул Арто, уходя куда-то вглубь гостиницы.  

— Пропылесоcила? — спросил затем Эдо — девушку за стойкой.

— Пропылесосила, до! — так же громко ответила девушка, Антон понял, что «до» в конце фразы — означает что-то вроде — а как же, конечно, само собой, fuck off. — И бумагу туалетную положила, два рулона, хватит ему?

— Два рулона хватит тебе? — спросил Эдо. — Бумаги много имею, еще дать могу.

Антон сразу подтвердил, что хватит.

— Ну, все. Идем, номер покажу, — сказал Эдо.

По дороге — Эдо не смог отказать себе в удовольствии, и показал Антону свою гостиницу.

— Короед! — гордо заявил Эдо, указав на декоративную штукатурку, покрывающую все стены подтеками, похожими на сталактиты. — Две тысячи рублей — квадратный метр, такой короед садится. Бомба?

— Бомба, — согласился Антон, который уже понял, что у местных слово «бомба» означает не ужасы ваххабизма, а наоборот, высшую степень комфорта, а про затраты принято говорить — не «встанет в такую-то сумму», а — «сядет», в нее же.

Эдо показал Антону все плюсы своей гостиницы.

— На каждом этаже 21 номер имею, и кладовку. Кладовки, когда сезон, тоже как номер делаю. Вентилятор и раскладушку туда ставлю, на такой номер скидку хорошую делаю, за то, что окна нет, если твоим друзьям кому надо, скажи, скидку сделаю, довольные уедут.

— Скажу, — согласился Антон.

Поразили Антона картины. На стенах в коридоре были картины, сделаны они были фломастерами, кончающимися. Это был настоящий дадаизм, а Антон всегда любил дадаизм.

Антон так прямо и спросил Эдо:

— Дадаизм?

— Да, — неуверенно согласился Эдо. — Хотел купить картины, что в городе продаются, «Все для дома», у нас есть магазин, там и сантехника, и обои, и картины, все что хочешь. Но там что за художники, не знаю, что эти люди рисуют? Везде голые женщины, или моются, или по лесу бегают.

— Античные мотивы, — сказал Антон.

— Пидарастия, — гневно согласился Эдо. — У меня же отдыхающие с детьми приезжают. Хотя щас дети стали — с трех лет в интернете порнуху качают. Но я это не поддерживаю, братан, чтоб ты знал. Ну, я что буду делать? Гостиницу без картин тоже не оставлю. Один день настроение хорошее имел, эмоциональный момент поймал, взял, нарисовал сам. Бомба?

Антон кивнул. Так он понял, что слово «бомба» имеет и искусствоведческий смысл. И стал изучать картины подробнее.

Сюжеты картин были самые простые и честные. Был нарисован восход над морем, в небе летали две большие чайки, а в море были видны плавники дельфинов, а один дельфин даже выпрыгнул из воды целиком, в порыве веселой игры. Это на одной картине. На другой — были нарисованы горы, на одной горе сидел орел, а на другой — какая-то кошка. Когда Антон попытался понять, что это за кошка, и как она попала на гору, Эдо пояснил:

— Снежный барс. Если свободен буду, в один день тебе покажу барса, но он высоко в горы уходит, скотина, чтоб его увидеть, идти в горы три дня надо. В горы ходишь?

— Ну, так вообще, был, да. На Тибете, — сказал Антон.

— В Осетии? В Осетии тоже горы, я ничего не говорю. Но у нас вообще — горы! — сказал с гордостью Эдо и указал на другую картину. — Два часа рисовал.

На картине была нарисована зеленая поляна. На ней, в несколько противоестественных, но выразительных позах, были бараны. Их пасли два косматых коричневых существа, сначала Антон подумал, что это медведи и усомнился, что медведи могут пасти стада, слишком уж дурна их хищническая слава. Эдо сказал, указав на косматые существа:

— Кавказские овчарки. Мощные собаки, я тебе скажу, братан. Волков — маму имеют. Отвечаю!

— А что, здесь есть волки? — спросил Антон.

— Есть, только волки не поместились, братан, — засмеялся Эдо.

Далее, на любимой картине Эдо, на краю поляны, стояло дерево. На дереве были огромные плоды. Похожие на дыни, оранжевого цвета. В тени дерева сидел пастух. Он играл на дудуке. Привлеченные звуками его игры, откуда-то из-за дерева выходили две косули. В небе парили птицы, судя по форме, утки. Фауна Кавказа была представлена Эдо достаточно подробно. Наконец, вдали были нарисованы заснеженные шапки гор. На одной из гор, очень, очень далеко, стоял человек. Фигуру его едва можно было рассмотреть, но было видно, по силуэту, что он в бурке и с ружьем.

— Это я, короче, — сказал Эдо скромно.

— Я узнал, — кивнул Антон. — Автопортрет?

— Да. Ты же в картинах шарить должен, раз в Москве живешь?

— Хорошая работа, — признал Антон. — Много. Героев.

— Два часа рисовал, говорю тебе, — сказал Эдо, глядя на любимую картину. — От души делал.  

В конце коридора Антон вдруг увидел еще одну картину, небольшого формата, столь любимого малыми голландцами. На картине была нарисована желтая дорога. Она уходила куда-то далеко, в сторону гор. Горы были очень далеко, в прозрачной дымке, достигнутой последним издыханием фиолетового фломастера. По желтой дороге шел один человек. Шел явно давно, о чем свидетельствовала сутулая, усталая фигура. Больше на картине ничего не было, что смотрелось довольно непривычно, на фоне других, густонаселенных работ Эдо.

Антон спросил, указав на человека на дороге:

— Тоже? Автопортрет?

— Нет. Рамка одна оставалась. Это я сделал. Один. Человек, короче.

Антон долго смотрел на картину. Этот одинокий человек, идущий по желтой дороге, о многом заставил задуматься его. И Антон сказал Эдо:

— Сильная вещь. Бомба.

— Нравится?  — удивленно спросил Эдо. — А я хотел ее выбросить уже.

— Не смей выбрасывать, — сказал Антон. — А ты — вообще философ.

— А что делать? Приходится,  братан, — вздохнул с грустью Эдо.