Собчак & Красовский: Завтра була вона

– Сука. Ты вот настоящая москальская сука, – Красовский, чуть не плача, натягивал клоунские казачьи шаровары, привезенные Собчак с киностудии им. Довженко. – Я ж сказал тебе днем, что на Грушевского сейчас напряженно, «Правый сектор» что-то там мутит. А тебе лишь бы поиздеваться над свободолюбивым украинским народом. Вот замочат тебя в сортире, узнаешь.

– Почему поиздеваться? – Собчак невозмутимо нахлобучила на голову торжественный пластиковый венок, видимо, украденный костюмерами с Байкова кладбища. – Наоборот, я как сестра приехала поддержать украинских братьев и в знак уважения надела национальный костюм. По-твоему, если бы ты на Болотную пришел в картузе и с гармонью, тебя побили бы? Если ты считаешь, что традиционные ценности могут кого-то унизить, то тебе в итоге точно наваляют. И справедливость восторжествует. Не ссы, поехали.

У ЦУМа машина уткнулась в пятиметровый обугленный айсберг. В айсберг вмерзли горелые покрышки, доски, ящики, обрезки труб. Из его вершины торчал флаг Евросоюза.

Внезапно нахлынувшая на Украину теплынь подтачивала ледяную гору. Растворенная в воде сажа черным потоком уходила вниз по Крещатику, а вместе с ней исчезала и революция. Казалось, сама земля противилась протесту. «Идите пахать, сеять, доить», – кричали людям почва, река, копченый туман. «Янукович уже надоил», – отвечали природе люди, продолжая мастерить заграждения.

Москали решительно пошли вдоль вымокших палаток, около которых хмурые тени помешивали что-то в дымящихся котелках. То и дело из-под навеса выныривал какой-нибудь усатый сыч в такой же, как у Красовского, шутовской папахе.

– Ой, Оксаночка, и ты до нас? – пожелтевшие усы в нечистом камуфляже засеменили рядом с Собчак. – На Майдан подывытыся прыихалы? Малахов вже був, йому сподобалося (понравилось. – Прим. ред.).

Не получив ответа, усы растворились в плотной толпе, окружившей гостей украинской столицы перед массивными ампирными дверьми, прегражденными декоративным турникетом. Под табличкой, сообщавшей, что здание принадлежит Киевской городской администрации (КМДА), черной краской по граниту было написано: «Штаб революції».

КМДА

Источники сообщают, что 1 декабря 2013 года в это здание ворвалась группа вооруженных членов группировки «Правый сектор» во главе с бывшей активисткой УНА-УНСО Татьяной Чорновил. Очевидцы же говорят, что в этот момент на Крещатике одновременно стоял миллион человек и кто именно захватил «будынок» – непонятно. Так или иначе, вот уже семьдесят дней мэрия Киева была одним из центров сопротивления.

Навстречу Собчак с Красовским вышел улыбающийся парень лет двадцати пяти.

– Евгений Карась, комендант. Будемо спілкуватися українською?

– Ой, можна российскою, – с западенским акцентом захныкал выросший в Ровенской области Красовский, – а то дівчинка у нас не вчена, нічого не зрозуміє.

– А, ну без проблем.

Прикусив губу, Собчак искоса поглядывала на окруживших коменданта парней. В них не было ничего отвечавшего ее представлениям о революции: ни лент, ни воздушных шариков. Только штыки на поясе, спецназовские берцы и рации, по которым они перебрасывались непонятными цифрами: «Второй, второй, я пятерка, восьмого видишь?»

– Ребята, а вы откуда вообще? – наконец решилась Собчак растопить лед.

– Львовский ЧОП, – последовал краткий ответ.

Пройдя мимо караула, москали очутились в мраморном вестибюле. Стены, колонны, двери были исписаны какими-то лозунгами, под лестницей сидел студенческого вида юноша с гитарой.

– Принимает продукты, – с пановатой гордостью сообщил комендант Карась. – Пойдемте наверх.

На втором этаже, в огромном колонном зале, где еще недавно проходили заседания горсовета, столпилась сотня человек. Пара десятков сгруппировалась где-то у сцены, еще человек тридцать стояли в очередях к сидевшим за столами молодым людям. Оставшиеся окружили москалей.

– Шапку сними, – тихо, но настойчиво потребовала коротко стриженная женщина у Красовского, – в нормальных странах шапки в помещениях снимают.

– А уже все нормально со страной, да? – недоверчиво поинтересовался Красовский у женщины, косясь на огромный портрет Степана Бандеры над входом. – А вам, кстати, не надоело всем Бандерой в морду тыкать? Вы же знаете, как к нему относятся на востоке страны, в России? Был у Познера в программе Кличко, и Познер ему задает вопрос…

– Про гомиков? – с понимающей ехидцей спросил в ответ полнеющий хлопец, похожий на прижившегося в доме стареющей купчихи дьячка.

– Гомики в России уже не в моде – о Бандере. И о ветеранах УПА, которых хотят уравнять в правах с партизанами.

– Я однозначно считаю ветеранов УПА героями, боровшимися за независимость Украины, – по-хозяйски протискивался сквозь толпу невысокий, комиссарского вида юноша – Юрий Ноевый, партия «Свобода». – А вы лучше поинтересуйтесь, где был Степан Бандера с 1941 по 1944 год. В фашистском концлагере.

– Ну или посмотрите, – подхватил комендант Карась, – с кем воевали части УПА на западе Украины до 1944 года? С Красной армией? А откуда она там взялась в эти годы? УПА воевала с вермахтом.

– Если Бандера герой, то Богдан Хмельницкий кто? – не отставала Ксения. – Тоже герой?

– Герой.

– Он же говорил, что Украина навеки с Россией? Я думала, теперь будут его памятники валить.

Из разноголосых возмущенных реплик стало очевидно, что снос памятников гетману не входит в список первоочередных дел собравшихся в зале.

– Хорошо, ребят, – поправляя поминальный венок, встряла в общий гомон Собчак, – давайте не о прошлом, а о будущем. Вот когда вы придете к власти, кто для вас будет идеальной фигурой на пост президента?

Ноевый (гордо приосанясь): Мы – свободовцы, то есть для нас такой человек – Тягнибок, но речь же сейчас не о персоналиях.

Собчак: А вот учитывая националистическую направленность вашей партии, скажите: может быть еврей допущен к управлению страной?

Ноевый: Мы основываемся на том, что вся европейская демократия сейчас строится на довольно странных принципах замалчивания и неучитывания национального фактора, что как раз мешает равноправию.

Красовский: Боже, неужели так трудно прямо ответить: еврей такой же человек, как и украинец, или нет?

Ноевый: Ну, Господи, конечно же, да. А возвращаясь к персоналиям, мы хотим поменять не людей, мы хотим поменять систему. В нормальной системе даже Януковича можно было бы вписать в рамки. Мы боремся за новый порядок, где бы не было коррупции, где бы правоохранительная система защищала людей, где бы суды справедливо разбирали дела.

Собчак: Как же вы этого добьетесь?

Ноевый: Будем проводить люстрации.

Собчак: Отбирать собираетесь? Грабить награбленное?

Ноевый: Нет, будем запрещать финансово-криминальные группировки, которые пришли во власть, чтоб пилить деньги.

Красовский: А к России у вас есть претензии?

Ноевый: Дело в том, что Украина – постколониальное государство, поэтому вся эта воровская власть Януковича эксплуатировала среди своих избирателей пророссийскую идеологию. Все эти речи Азарова, колорадские ленточки.

Красовский: Какие ленточки?

Ноевый: Колорадские, которые у вас георгиевскими называются. Весь «Беркут» с лентами ходит. Партия регионов – это креольская колониальная элита, которая засела тут и сидит уже двадцать лет. Ничем их не вытравишь, как вот этого колорадского жука. Так что будем сидеть здесь до победы.

– Пойдемте, мы вам наш спортзал покажем, – обрадовался комендант Карась какой-то логической точке. – Там как раз сейчас тренировка. Вот вы спрашивали, как это все финансируется. Все это самоорганизация. Люди знают, что нам надо, и привозят. Вот мы сказали: нам нужны тренажеры, и женщина какая-то на следующий день привезла маты, турники, гантели.

В небольшом зале на первом этаже действительно шла тренировка. Десяток крепких парней, встав на колени кверху задницами, образовывали кольцо.

– А зачем они жопы-то оттопырили? – испугавшись провокации, спросил Красовский.

– Это они шеи разминают. А попой давить хорошо. Не хотите присоединиться?

– Нет, спасибо. Я, во-первых, попой, как вы говорите, уже все, что мог, раздавил, а во-вторых, меня утром Ксения Анатольевна записала в спортзал «Хаятта».

Украинцы застенчивые, смеются, как бы извиняясь, прикрывая рот рукой. Матом стараются не ругаться, рассказывая всем, что мат – это чисто москальское изобретение, которым Сталин пытался заразить нестойкую до языковых вирусов нацию. «У вас, – говорят русским украинцы, – вся ругань через секс, а у нас – через жратву». Но когда приходит время, застенчивый украинец берет АКМ, прячется за платан и стреляет на поражение сперва в левую щеку врага. А потом – контрольным – в правую и в глаз. Это свойство украинцев, хорошо знакомое советским солдатам времен Второй мировой, известно нам с вами как национальная черта других наших соседей – чеченцев.

В ночь, когда герои нашего рассказа бродили по туманному Майдану, об этой национальной черте мир еще не знал.

Москали вышли из КМДА и пошли вдоль рядов палаток.

– А можно нам на баррикаде-то сфоткаться? – спросила Собчак у юного коменданта.

– Ну что вы спрашиваете? Нужно! – улыбнулся Женя и, обернувшись к охраннику в бронежилете, приказал: – Пидтрымай Ксюшу.

Так они остались на карточке – два клоуна и два солдата, чудом уцелевших в наступающей битве.

Порошенко

Петро Порошенко – бывший министр иностранных дел и секретарь Совбеза, миллиардер, заработавший состояние не на нефти и газе, не на лесе, не на металлах. Ему принадлежат «Пятый украинский телеканал» и знаменитые кондитерские фабрики Roshen. В его фирменном магазине, всю революцию не закрывавшемся на Майдане, продаются самые вкусные киевские торты.

Собчак: Ваша компания не собирается угостить всех на Майдане киевским тортиком?

Порошенко: Вы знаете, мне кажется, сейчас это не самый важный вопрос, который мы с вами можем обсудить. Я не хотел бы, чтоб создавалось превратное впечатление, что Майдан имеет своего спонсора.

Красовский: А вы разве не спонсор Майдана? Я лично никогда не поверю в самоорганизацию двухсот семидесяти тысяч порций еды. Кто-то же за все платит.

Порошенко: Нет такого человека. Есть, например, компания «Фестиваль борща», она традиционно уже семь лет проводит фестиваль в одном районе Киева. Вот она поставила свой котел и непрерывно на Майдане варит борщ, сама закупает продукты. Это не Бог весть какие деньги, смею вас уверить.

Собчак: Должны же быть какие-то спонсоры.

Порошенко: Хорошо, есть пятьдесят тысяч спонсоров. Подойдите к коменданту Майдана, и он вам прокомментирует, какие там расходы и как это все координируется.

Собчак: Давайте тогда на другую тему поговорим. Есть несколько основных олигархов, которые, лоббируя свои интересы, спонсируют те или иные политические силы.

Красовский: Ахметов, Фирташ, Пинчук, Коломойский, ну и вы, собственно.

Собчак: Здесь все знают об этом, все говорят: это Фирташа человек, это – Коломойского, это – Ахметова. Но на политическом уровне все это отрицают. Вам не кажется, что это странно? Что это создает ощущение обмана?

Порошенко: Есть человек Коломойского, есть человек Ахметова, а назовите мне человека Порошенко?

Красовский и Собчак (в один голос): Порошенко.

Порошенко: Это первая позиция отличия. Вторая позиция: мне с командой удалось создать одну из прозрачных и эффективных компаний на территории СНГ. И в России тоже.

Красовский: Получается, что вы сейчас самый удобный для России украинский политик.

Порошенко: Я бы ушел от слова «удобный». Вообще, мне кажется, сегодня уже очевидно, что, вопреки всем разногласиям между украинскими политиками, последние события показали, что на Украине нет удобного для России политика. Перед лицом общей угрозы мы смогли закрыть глаза на наши противоречия и делаем все, чтобы не допустить самое худшее. Что касается меня лично, у меня есть опыт общения с целым рядом представителей российского истеблишмента. Мои контакты с ними были достаточно регулярными и эффективными.

Красовский: Почему тогда русские ударили по вашим заводам «Рошен» сразу же после первых выступлений?

Порошенко: Я думаю, что это лучше обсуждать с русскими. Тут важно их понимание эффективности инструментов воздействия на украинскую политику.

Красовский: А не проще было газ отрубить в очередной раз? Вот русские считают: а что мы с хохлами нянчимся, давайте им газ отрубим, и все!

Порошенко: Газовые взаимоотношения России и Украины – это все-таки взаимоотношения не просителя и дающего, а взаимоотношения двух равноправных субъектов – покупателя и продавца. И за три или четыре года действия российских контрактов Россия потеряла здесь более половины рынка. Раньше она продавала пятьдесят четыре миллиарда кубов, сейчас – меньше тридцати.

Красовский: А куда они делись, эти объемы?

Порошенко: Украина стала меньше потреблять за счет повышения энергоэффективности. И такая динамика невыгодна русским. Извините, ребята, ваш газ не нужен. Тогда начинается, конечно: наш газ не нужен по пятьсот? А по четыреста нужен? А по двести пятьдесят? Это не значит, что Украина побеждает или Россия побеждает: должен быть баланс цены. Если бы российский газ был рыночным товаром, а не инструментом политического воздействия, все было бы намного проще.

Красовский: Вот честно, вы в это верите? Что на вашей жизни…

Порошенко: Я в это верю. Я считаю, что Украина должна построить конкурентную экономику для того, чтобы гарантировать свое стабильное развитие. Сейчас на Украине вообще нет экономики.

Красовский: Давайте чуть-чуть поговорим о ваших коллегах и конкурентах. Вот вам на одной трибуне с такими людьми, как Тягнибок, не западло стоять?

Порошенко: Я не во всем согласен с Олегом Ярославовичем. Но он политик, у него есть свой избиратель. Ведь проблема не в том, с кем я хочу стоять или не хочу, а в том, что избиратели «Свободы» – это такие же украинцы, и они имеют право быть услышанными. В конце концов, мы можем победить только тогда, когда все оппозиционные силы научатся слышать, слушать и понимать друг друга.

Собчак: Вы же знаете, что, как правило, революция выбрасывает вперед людей, которые готовы играть на самых низменных инстинктах толпы.

Порошенко: Честное слово, если бы я верил в эту логику народного протеста, у меня была бы возможность в нем не участвовать.

Собчак: Представьте себе, что происходит революция. За кем пойдет больше людей – за вами с вашими рассказами про энергоэффективность или за Тягнибоком, который будет кричать: «Вешаем жидов и москалей, всех геть»?

Порошенко: Вы знаете, я думаю, вопрос вообще так не стоит. Этот Майдан – это не Майдан 2004 года, когда страна искала мессию. За девять лет украинцы выросли, и те, кто сейчас стоят на площадях, не готовы слепо верить в слова. И события последних дней – яркое этому подтверждение! Ведь падение режима Януковича – это прямая заслуга людей. Хочу вам напомнить, что лидеры оппозиции подписали с Януковичем соглашение и готовы были терпеть его еще десять месяцев. И если бы люди действовали по вашей логике и пошли за кем-то из политиков, мы бы с вами до сих пор называли Януковича президентом.

Вы просто недооцениваете этот Майдан. Хочу вам рассказать, как во время переговоров со Штефаном Фюле, в полпервого ночи, он говорит: «Поехали на Майдан». Мы заходим на Майдан, подходим к бочке, люди греются. Стоят шесть ребят и одна девушка. Рядом с Фюле был посол, который не говорит по-русски. Посол говорит: «Ты можешь мне перевести, я хочу понять, кто эти люди, зачем они стоят?» Представьте, все семь человек внезапно отвечают ему на английском, переводчик не нужен. Все семь человек блестяще говорят на английском. И вы считаете, что эти люди не способны сделать выбор или они не знают, что хотят построить в своей стране?

Собчак: Но для вас Бандера – герой?

Порошенко: Любой человек, который боролся за независимость моей страны, для меня герой. Но это не предполагает, что для меня не являются героями какие-то другие люди. Оба моих деда воевали на войне, оба были ранены. За Советский Союз воевали, безусловно.

Собчак: А те, кто сделал что-то хорошее для Украины, – герои? Хрущев, например. Такой подарок сделал – Крым. Почему не считать его героем?

Порошенко: Потому что и на его совести сотни тысяч замученных украинцев. У кого-то в голодомор 1932–1933 годов умерли близкие родственники.

Красовский: А вам не кажется, что на самом деле Украина сейчас разделена на две части? На ту, для которой герой – Бандера, и на ту, где герои – ваши деды.

Порошенко: Нет, это не так. Майдан – не война востока с западом. Это противостояние народа и власти, и основным движущим фактором является фактор «достали»: достали коррупцией, несправедливостью, невозможностью себя защищать. И вопрос Ксении о Бандере – это вопрос с точки зрения «давайте поковыряем».

Собчак: Мне кажется, что если сейчас не расковырять, то потом, когда произойдет победа, вдруг окажется поздно.

Порошенко: Ксения, выгляни в окно. Те люди, которых еще вчера сталкивали лбами, сегодня едины в стремлении защитить свою страну. Даже не думай! Существует технология отвлечения внимания от коренной проблемы. Что говорить сейчас о кризисе, давай поговорим о языке! Насколько русскоязычные в Украине защищены. Давай о Бандере поговорим. Ведь людям сейчас неважно, что им есть нечего, им неважно, что у них справедливого суда нет, зато им очень важно сейчас о Бандере поговорить! Вот уважаемой мною Ксении очень важно сейчас расковырять Бандеру. Моя позиция: будет день – будет пища.

Красовский: Что сейчас самое главное, три главных вопроса для Украины?

Порошенко: Еще вчера я думал, что нашей главной проблемой будет экономика и то, что страна фактически парализована. Но, к сожалению, сегодня главное – это территориальная целостность и суверенитет моей страны. Вот главный вопрос.

Красовский: Что будет с Януковичем? Вы лично хотели бы, чтобы он сел?

Порошенко: Я бы хотел, чтобы наказание было неотвратимо.

Майдан

На следующий день Красовский отправился на Майдан в одиночестве. Собчак, снимавшаяся одновременно в двух проектах на украинском телевидении, написала SMS: «Все-таки хохлы жулики. Обещали восьмичасовой день, в результате рабство с утра до ночи. Иди без меня. Гепа в Киев на интервью не полетит, ему лень. Извинялся и прислал самолет. Летим в Харьков. Встретимся в Жулянах».

Выйдя из дипломатического квартала на Софиевскую площадь, Красовский нырнул в переулок и обомлел. Перед ним сотнями дымных клубов дышал лагерь кочевников. Посреди шатров грандиозной палицей торчала колонна независимости. Под определенным углом могло показаться, что все стоящее на Майдане живое соединилось в кулак, выкинув в небеса огромный средний палец: не дождетесь.

У входа в Дом профсоюзов стояли примелькавшиеся уже за пару дней подростки в камуфляже.

– Доброго ранку, можна українською? – седой бодрый человек по-хозяйски вышел из здания.

– Та ради бога, будь ласка, тільки тоді без диктофона, бо в редакції в Москві все одно не зрозуміють.

– Ну дуже гарно. Я – Степан Iванович.

Степан Кубив был заместителем председателя комитета Верховной рады по финансам и банкам, а когда народ пришел на Майдан и остался, был делегирован оппозицией координировать жизнь нового огромного города в городе. Кубив и был тем самым комендантом Майдана, о котором говорил Порошенко.

– Сколько стоит Майдан?

– В среднем, наверное, пятьдесят-семьдесят тысяч долларов в день.

– Это спонсорские деньги? Партии?

– Ну, скажем так, это тысячи разных доноров. Тут есть компании, которые привозят еду. Помните, был день, когда тут одновременно оказался почти миллион человек и нужно было хотя бы половину из них обеспечить едой. Мы тогда приготовили пятьсот тысяч порций горячего.

– Это что ж была за еда?

– Гречка с сардельками. Все на кухне Дома профсоюзов приготовили. Восемьдесят поваров-волонтеров. Дрова другие компании привозят, мусор вывозят еще одни.

– Слушайте, ну я никогда не поверю в самоорганизацию тысяч независимых компаний и людей.

– А вы поверьте, – Кубив спокойно шел по огромной площади и по-свойски пожимал руки идущим ему навстречу поселенцам. – Привет, слушай, сбегай мне за сигаретами. В такой красной пачке, знаешь?

– А охрана? Медицина?

– Волонтеры. Медиков сейчас пятьсот человек, охраны – побольше. Вон ребята стоят.

– Это ж дети совсем.

– Ну какие они дети? Восемнадцать-двадцать лет, уже в состоянии сами решать, в какой Украине им жить.

Кубив и Красовский стояли на смотровой площадке. На казавшейся с высоты игрушечной сцене в очередной раз заголосили западенские попы: «Отче наш, що єси на небесах, нехай святиться ім’я Твоє». Площадь запела вместе с ними.

За три месяца противостояния вместе с единой – пока еще неведомой – украинской нацией на Майдане начала зарождаться новая христианская вера. В начале революции в стенах принадлежащего украинскому патриархату Михайловского собора укрылись от «Беркута» протесту­ющие студенты, потом там же был развернут госпиталь. Пока в Киево-Печерской лавре, подчиняющейся Москве, привычно торгуют иконами и крестами, в незалежном соборе будут перевязывать, оперировать и отпевать убитых. Как ни крути, а моральная победа независимой православной церкви над Москвой пока была, возможно, главной победой над Россией в этой маленькой войне.

При расставании Кубив вручил Красовскому визитку: «А вообще я финансист, имейте в виду. Я по банкам специалист, а не по протестам».

Дорога

Над самолетом масляной лампадой мерцал расплывшийся огрызок месяца, украденного когда-то в этом самом месте проклятым чертом. Лениво раскинувшись в кресле Bombardier, присланного за ней учтивым харьковским мэром, Собчак подзуживала своего спутника:

– Ну что, Красовский, это тебе не у нищеброда Прохорова работать. Когда за тобой джет посылали?

– Ну, один раз не посылали, а давали. Я тогда летел перед избирательной кампанией в Куршик к хорошим людям посоветоваться. Но вот так, чтоб в гости – нет.

На заднем кресле стюардесса лениво листала журнал.

– Слушайте, – обратился к ней Красовский, – а я вот когда сюда влезал, видел там при входе фрукты в пленочке.

– Ой, да, – оживилась стюардесса, – предложить вам?

– Ну конечно, – включилась в разговор Собчак. – Может, у вас еще и шампанское найдется?

– Найдем, – ответила стюардесса, доставая из тумбочки бутылку розового «моэта». – Только попрошу пилота открыть.

– Жулики, все-таки дикие жулики, – прошипела Собчак.

– Да, я вообще никогда не видел, чтоб в джетах приходилось выпрашивать хавчик, – ответил Красовский. – А еще ты заметила, что они постоянно врут? Когда русский врет, ты точно знаешь, что это вранье, а у хохлов это суть существования. Не объегоришь москаля, он тебя пустит на сало.

Тем временем самолет плавно плюхнулся на харьковскую взлетку.

К двум слегка дрожащим от ночной прохлады фигурам подкатил тонированный внедорожник размером с самолет. Огромные бритые люди выскочили из машины, подхватили чемоданы и галантно распахнули перед гостями двери. Джип сорвался с места и умчался в ночь, в едва угадыва­емую за темными стеклами лесопарковую зону.

– Куда они нас везут, – подумала Собчак, от ужаса и усталости забыв поставить в конце вопросительный знак.

– Геннадий Адольфович велел отвезти вас на источник, – не оборачиваясь, произнес с водительского сиденья ясновидец с бритым затылком.

– Какой источник? Сейчас два часа ночи.

– Шеф вас там уже ждет.

Гепа

– Привет, ну что, купаться будем? – маленький человек в спортивном костюме Abercrombie & Fitch выпрыгнул из соседней машины.

– Я буду, – обреченно, с лживой готовностью в голосе ответил Красовский.

– А я как-то нет, – сказала Собчак. – Вы, мальчики, сами.

Герои пошли вниз по лестнице, окруженные взводом автоматчиков. Навстречу им от источника шли люди, которые приветливо здоровались с мэром, он им вежливо отвечал. Если б не охрана, могло показаться, что путешественники шли в компании мэра Роттердама.

– Это вот мы тут свалку убрали и сделали купальню. Крест – видите – сценки нарисовали. – Над крестом, заполненным ледяной водой, действительно были фрески.

Пока Красовский, морщась от холодрыги, стягивал штаны, Кернес лежал под водой. На берегу охранник осторожно, словно раненую колибри, поглаживал мускулистым пальцем экран айфона.

– Тридцать две секунды, – торжественно объявил он вынырнувшему Гепе.

– Еще нырну! – мэр восточной столицы вновь скрылся в ледяной воде.

Собчак поняла, что высокотехнологичный продукт доверен гиганту с единственной целью – засекать время купания шефа, – и почувствовала в сердце теплоту материнской любви. Но Красовский нещадно мерз.

– Да вы не стойте босичком на холодном-то, – прошептал Красовскому охранник, – на полотенчико встаньте.

Кернес вынырнул из проруби, моментально влез в спортивную фланель, нахлобучил огромную вязаную шапку, и уже спустя десять минут гости ходили по ночному парку культуры имени Горького.

– Я, когда стал депутатом, называл это парком аттракци­онов и шашлыков, – Кернес не по росту так стремительно обходил свои владения, что автоматчики не успевали держать периметр.

– То есть здесь все было в аттракционах, шашлыках? – спросила Собчак.

– Тут было все говно, короче.

– Надписи все по-русски, – заметила Собчак.

– Я вам скажу по поводу русского языка, тут не надо рассуждать: тут говорят по-русски. Все. – Кернес гордо посмотрел на облепленное светодиодами дерево, словно бы украденное им с Тверского бульвара. – Вот же, красиво, да?

– Ужасно красиво, Геннадий Адольфович, – подхватили гости.

– Смотрите, – делегация подходила к центральному входу, – здесь стоял памятник Горькому, у него птицы склевали голову, потому что он был из гипса. Сейчас здесь стоит символ парка.

– Белочка? – обомлела Собчак.

– Да, – ответил Кернес, – белочка. У нас здесь очень много белочек, поэтому белочке и памятник.

В речи мэра, столь очевидно гордящегося вверенным его попечению парком, явно звучали капковские нотки. В какую-то минуту полусонным гостям даже показалось, что они расслышали слова «культурное пространство».

Еще час гости ездили в ночи по пустому вылизанному городу, мэр останавливался у каждого здания, рассказывая, где было гестапо, где находится его кабинет.

– А это вот памятник Шевченко, второй по красоте после Марка Твена, который в Америке стоит.

– А это что за баба на шаре? – зевая, спросил Красовский.

– Это памятник независимости Украины, там ведь даже написано: «Слава Украине».

– Героям слава, – по привычке ответил Красовский.

– Не героям слава, а Украине, – резко поправил Кернес. – Не надо тут вот бандеровских паролей.

– А если б сейчас вас попросили проголосовать за СССР или против, вы бы как проголосовали? – поинтересовалась Собчак, глядя на пустую, выложенную брусчаткой площадь со светящимся в глубине памятником Ильичу.

– Конечно за. Такая была страна мощная, а сейчас что? Вот все говорят: Европа, Европа, а что Европа? Там тоже работы нет.

По всему было видно, что мэр искренне предан городу, и город отвечал ему взаимностью, приветливо подмигивал зелеными светофорами, мерцал новенькими фонарями площадей, хрустел брусчаткой под резиной.

– Это ваша гостиница, а завтра можем встретиться на завтраке у меня. Я тоже в гостинице живу.

– Зачем? – удивилась Собчак. – Это же ваш родной город.

– Хочется иногда. У меня там собаки, завтрак хороший.

Готель «Националь», где обитал мэр, являл собой длинную кирпичную пятиэтажку, служившую когда-то, видимо, гостиницей облисполкома. У входа встречать гостей выстроился весь штат. Было похоже, что сцену приезда принца Уэльского в аббатство Даунтон пытаются поставить в миргородской оперетте. Геннадий Адольфович Кернес был облачен в идеально сидящий черный приталенный костюм, белоснежную рубашку и узкий галстук. Так одеваются охранники модных показов, похоронные агенты и премьер-министр Медведев.

Красовский: Вы знаете, что сегодня в Киеве начались массовые протесты? «Правый сектор» повел людей к Раде.

Кернес: Нет, не знаю. Да пусть ходят.

Собчак: А что будет, если все-таки Майдан победит и революция случится?

Кернес: Я никогда не подчинюсь тем, кто придет к власти незаконным способом.

Красовский: Тем не менее кто из лидеров оппозиции был бы приемлемым для вас, для Харькова? Кличко? Порошенко?

Кернес: Вы знаете, я человек, у которого есть свои жизненные постулаты, а также я делаю выводы из тех обстоятельств, в которых нахожусь. Один из таких выводов – должна быть преемственность власти. Понимаете, любой, приходя на должность высокую, начинает критиковать то, что было раньше…

Собчак: Чем это плохо?

Кернес: Я считаю, что та неконструктивная критика, которая сегодня льется со сцены Майдана, никакого отношения к преемственности власти не имеет. Она имеет отношение к разрушению тех устоев и традиций, тех возрожденных уже достижений, которые есть у нашей страны. Мне чай сделайте, пожалуйста.

Красовский: Мне тоже чай.

Кернес: Бамбуковый ему сделай чай. Вот, вы смотрите на сцену Майдана. Там выступает Кличко и что-то говорит. Что он говорит – он сам не понимает. Удар слева или справа – вот это он понимает.

Собчак: А кто понимает из них, кстати?

Кернес: Я считаю, что понимает Порошенко. Но не Кличко и не Тягнибок.

Красовский: Тягнибок – проект Коломойского? Правда ли, что Украина – единственная страна, где за нацика платят евреи?

Кернес: Вы знаете, Коломойский Игорь Валерьевич – хороший парень. Я думаю, что как у человека, который входит в список «Форбс», у него есть определенные механизмы влияния и участия, он, конечно, раскладывает яйца не в одну корзину. Поэтому, знаете, как мы говорим, свечку не держали, пусть они сами женятся между собой.

Собчак: А Кличко – это человек Фирташа?

Кернес: Ну, слухи, которые сегодня на Украине, да, что Кличко – человек Фирташа. Это слухи. Вот пусть Кличко признается в этом со сцены Майдана.

Собчак: Если бы вы были Фирташем, вы бы поддержали Кличко?

Кернес: Я не Фирташ. Меня зовут Кернес Геннадий Адольфович, и я являюсь приверженцем сегодня того курса, который избран президентом страны. И я выступаю открыто и публично в поддержку Януковича Виктора Федоровича. Вы должны понимать, что я не являюсь олигархом.

Собчак: У вас вон часы за миллион долларов, мои любимые – Patek Philippe Sky Moon. У меня было всего три мужчины, которые посылали за мной самолет: Саакашвили, Кадыров и теперь вы.

Кернес: То, что касается часов, вы глубоко ошибаетесь… Вы глубоко ошибаетесь в стоимости этих часов.

(Кернесу, конечно, хотелось признаться, что Собчак слегка недооценила часы, но природная застенчивость помешала это сделать.)

Красовский: Ну Бог с ними, с часами. Я вот не могу не спросить: все на Украине знают вас как главного борца с пидорами.

Кернес: Вот ты правильно сказал – с пидорами, а не с геями. Вот Армани – великий гей, я в костюме Армани сижу, на нем даже написано «Армани для Кернеса» (в доказательство градоначальник демонстрирует подкладку). Но я против пидоров. Против тех, кто выходит на трибуну, что-то там несет, а когда его спрашивают: «А ты гей?» – отвечает: «Какая разница?» А какая тогда разница, много у чиновника денег или мало? Врет этот чиновник или нет? Если ты людям врешь, то почему тогда в этой лжи обвиняешь других?

Красовский: То есть вы просто против лицемерия выступаете.

Кернес: Вот правильно говоришь, Антон, дай руку пожму. Я же вот свое прошлое не скрываю. Да, я сидел, да мне из-за этого как-то неловко всю эту тему даже обсуждать. Но вопрос тот, что касается людей, у которых, как мы говорим, сзади есть дырка, то мы должны четко понимать, где здесь мораль. Мораль той басни такова – в гондоне дырочка была. Потому что вы поймите: потом явным станет, что политик пидор, да, или гей, а он это скрывал.

(Тем временем в столовую заводят огромную пушистую и дико вонючую собаку.)

Кернес (оживляясь): Хорош, а? Крас-савец!

Красовский: Это американская акита, да?

Кернес: Ага, японскую привести? Давай веди японца быстрей.

Собчак: Вот я знаю, что у вас есть еще одна такая менее известная кличка, чем Гепа, – это кличка Синяя Борода, за то, что у вас очень много женщин.

Кернес: По поводу Синей Бороды вы не правы. Знаете, есть хороший анекдот по поводу бороды. Приходит мужчина в ресторан, заказал еду, ест. И тут приходит другой, лысый, с огромной бородой. Садится, все заказывает, поел. Ему несут чек. Он говорит: «Я из банды “Черная борода”». Официант: «Извините, пожалуйста, извините». Тот, что первым пришел, доел, попросил чек и говорит: «Я из банды “Черная борода”». Официант ему: «А где ваша борода?» А он штаны снимает и говорит: «Я тайный агент».

(В комнату вводят рыжую акиту, Красовский, у которого точно такая же, начинает теребить собаку за ушами. Десять человек прислуги, умиляясь, смотрят на эту картину.)

Собчак: Слушайте, скажите, а вот эта прекрасная кличка – Гепард, Гепа – откуда у вас появилась?  

Кернес: Просто гепард быстро бегает, а я в свое время очень быстро бегал.

Собчак: То есть вы хищник?

Кернес: Я не хищник, я хлеб ем и фрукты. Вы поймите, у каждого в детстве... Я вообще не знаю, откуда это взялось.

Красовский: Это уменьшительное от Гены, да?

Кернес: Думаю, конечно, это от Гены. Потому что тогда я и не думал, что будет интернет.

Собчак: Вы когда-нибудь женщин били, скажите честно?

Кернес: Вы знаете, в свое время была такая история, якобы я кого-то побил…

Красовский: Да, и извинились, повесив в городе плакаты.

Кернес: То, что я сделал на тот момент, думаю, не делал ни один мужчина в городе Харькове. Я развесил много плакатов с признанием в любви. И многие, назовем так, «добрые люди» начали распускать определенные слухи.

Собчак: А это было просто признание в любви вашей жене?

Кернес: Это было просто выражение моего отношения к ней. Вот и все. Тем более что там было написано: «Оксана, я тебя люблю», и там было нарисовано сердце. Поехали лучше я вам свой кабинет покажу.

Кабинетом анфиладу комнат, расположенную на втором этаже харьковской горадминистрации, назвать можно лишь в порыве аморальной скромности. Парадная комната при­емов: антикварная мебель из карельской березы, портреты предшественников. В оранжерее волею судьбы встретились беговая дорожка, чучело льва и мини-гольф; последний размещался на ступеньках, так что играть в него не было решительно никакой возможности.

Кернес: Ксюш, это коллекция фарфора, выбирай. Хочешь олимпийского мишку?

Собчак: Ой, Геннадий, давайте уже быстрее отправляйте нас в аэропорт. Возьму вот эту, девочку с косой.

Кернес: Хороший выбор. Пусть коса летит в Москву.

Через пять дней Юлия Владимировна Тимошенко вылетела из Харькова в Киев.

Эпилог

Геннадий Кернес после победы Майдана бежал в Россию, но на следующий день вернулся, заявив, что будет заниматься хозяйством и не собирается лезть в политику.

Петр Порошенко претендовал на должность премьер-министра, но она досталась Арсению Яценюку.

Татьяна Чорновил решительно возглавила антикоррупционный комитет.

Степан Кубив назначен председателем Нацбанка Украины.

Евгений Карась и Юрий Ноевый живы и по-прежнему состоят в партии «Свобода».

Юлия Тимошенко вышла на свободу, объявила, что будет баллотироваться на пост президента Украины, и уехала на лечение в ФРГ.

В столкновениях на Майдане погибли девяносто четыре человека.С