Хаз барагаз. Краткий курс внутренней эмиграции
Какое письмо «деятелей культуры» подписывать — в поддержку действий Путина или наоборот? Далеко не все могут и хотят совершать политический камин-аут, да и уезжать тоже не собираются. Кажется, единственный способ сохранить свою внутреннюю свободу — это уйти глубоко в себя. Если вы так считаете, то этот краткий курс внутренней эмиграции — для вас.
Де Жироден и щеголи эпохи Империи
Внутренняя эмиграция существует столько же, сколько и власть. Но сам термин в 1838 году впервые предложила французская писательница Дельфина де Жироден. Она употребила словосочетание «внутренняя эмиграция», описывая события Июльской монархии, и применила его к легитимистам, которые сохранили верность ушедшим Бурбонам. Они отказывались от участия в придворной жизни и, по мнению де Жироден, прозябали в тщетности и попросту уходили от реальности:
«Бал Мюзара можно уже назвать старинной забавой, она освящена временем и сделалась привычной. Молодые люди хорошего рода, наследники самых знатных родов являются туда, чтобы растратить хотя бы часть той силы, которая по причине их внутренней эмиграции и политических предрассудков остается совершенно невостребованной; они танцуют, галопируют, вальсируют исступленно, страстно, так, как сражались бы, веди Франция войну, как любили бы, сохрани Франция в своем сердце хоть каплю поэзии. Они не ездят на балы во дворец; как можно! Ведь там они рискуют встретить своего нотариуса и своего банкира; зато они ездят к Мюзару; там они наверняка встретят своего камердинера и своего кучера — но это пустяки! Танцевать в обществе этих людей — не значит себя компрометировать. Дух партий изобрел тысячи неслыханных аргументов, причудливых отговорок, в которых мы, к счастью, ровно ничего не смыслим; согласно новым понятиям о политической щепетильности, служить своей стране в качестве офицера, дипломата или чиновника — значит предать веру отцов и честь собственного рода; зато дни напролет курить, играть и пить до умопомрачения, рвать шпорами канапе танцовщицы, злословить с нею насчет женщин из высшего общества, которым хватает ума над вами смеяться и которые предпочитают вам старых щеголей эпохи Империи; хладнокровно изрыгать самые грубые проклятия; одним словом, не служить ни науке, ни любви, ни славе — это называется сберегать свои убеждения, хранить верность правому делу, наконец, исполнять все, чего требуют ваше звание и ваше имя».
Герцен и царство мглы
Через двадцать лет примерно о том же явлении размышлял Александр Герцен. Не выдержав «царства мглы» и «мучений с платком во рту», он эмигрировал и написал книгу «С того берега». Там можно встретить следующее рассуждение о «внутреннем отъезде»:
«Мысль сосредоточиться в себе, оторвать пуповину, связующую нас с родиной, с современностью, проповедуется давно, но плохо осуществляется; она является у людей после всякой неудачи, после каждой утраченной веры, на ней опирались мистики и масоны, философы и иллюминаты; все они указывали на внутренний отъезд — никто не уехал. Руссо?— и тот отворачивался от мира; страстно любя его, он отрывался от него — потому что не мог быть без него. Ученики его продолжали его жизнь в Конвенте, боролись, страдали, казнили других, снесли свою голову на плаху, но не ушли ни вон из Франции, ни вон из кипевшей деятельности».
Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.
Особой популярностью внутренняя эмиграция пользовалась в нацистской Германии. Многие путают внутреннюю эмиграцию и диссидентство. Между этими понятиями есть существенная разница: диссидент активно и открыто заявлял о своем несогласии с режимом, внутренний эмигрант же помалкивал — его протест не выходил за пределы кухни. Эту ситуацию в 1933 году описал Франк Тисс в переписке с министром пропаганды Германии. Тисс не был согласен с происходящим в стране, но не уехал из нее. О том же писал и Клаус Манн в романе «Вулкан». У него Третий рейх — это «внутреннее», но внекультурное пространство, земля, населенная «чудовищами». Нахождение в этом аду сродни эмиграции.
Однако отец Клауса Манна, нобелевский лауреат и просто великий писатель Томас Манн ставит такую позицию под вопрос. По его мнению, нельзя, будучи немцем, отделить от себя темное нацистское прошлое, тем более если ты безбедно пережил его и бок о бок стоял с нацистами, хоть и не зиговал им в ответ:
«Нет двух Германий, доброй и злой… Злая Германия — это и есть добрая, пошедшая по ложному пути, попавшая в беду, погрязшая в преступлениях и стоящая теперь перед катастрофой. Вот почему для человека, родившегося немцем, невозможно начисто отречься от злой Германии, отягощенной исторической виной, и заявить: “Я — добрая, благородная, справедливая Германия; смотрите, на мне белоснежное платье. А злую я отдаю вам на растерзание”».
Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.
Природу советских внутренних эмигрантов желчно описывал Лев Троцкий в работе «Литература и революция». Он прошелся по многим неугодным авторам и пренебрежительно навешивал ярлык «внутренний эмигрант» на многих их них. «Трусость перед жизнью и трусость перед смертью» — так описывал ушедших в глубь себя авторов Троцкий.
«Кроме эмиграции заграничной есть и внутренняя. И путь к ней — отчужденность от революции. Кому незачем больше гнаться, тот и есть кандидат в духовные эмигранты. А это означает неизбежно и художественную смерть, ибо незачем же себя обманывать: привлекательность, свежесть, значительность молодых — вся от революции, к которой они прикоснулись. Если это отнять, на свете станет несколькими Чириковыми больше — и только».
Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.
Знаменитый российский логик и писатель Александр Зиновьев не любил, когда его называли диссидентом. Однако действовал в соответствии с представлениями о советских бунтарях. После того как он опубликовал на Западе свой первый серьезный ненаучный труд, он, как сам утверждает, оказался в вынужденной внутренней эмиграции. Только она оказалась не метафорой, а реальной изоляцией:
«Я с семьей оказался выброшенным из моей привычной среды обитания и оказался в положении внутреннего эмигранта, но не в смысле моего внутреннего (идейного, морального, психологического) состояния, а буквально был выброшен из общества, но удержан внутри страны. […] Мои бывшие друзья, с некоторыми из которых я дружил по несколько десятков лет (с некоторыми — еще с довоенных лет), перебегали на другую сторону улицы при виде меня или моей жены».
Зиновьев вспоминает о приставленных к нему агентах КГБ, странных звонках и небольшом кружке инакомыслия, который начал формироваться вокруг него. В итоге советская власть механически поменяла статус внутреннего эмигранта: Зиновьева просто выслали из страны.
Померанц и мелкие пакости
Выдающийся русский философ Григорий Померанц не употреблял термин «внутренняя эмиграция». Но в «Записках гадкого утенка» он описывает прямые ее последствия:
«Допустим, вы хотите быть учителем, врачом, артистом. Для этого вы должны лгать, сдавая экзамены по некоторым специально придуманным предметам. Потом — лгать на собраниях. Или по крайней мере молчать, когда хочется возразить. Эти привычки легко становятся натурой. Учитель, врач, режиссер начинает помалкивать и подвирать не только в отношениях с большим начальством, но и с малым, способным на малые пакости. И в конце концов, ничего не остается не только от гражданской этики, но и от врачебной, и от всякой».
Еще одно последствие внутренней эмиграции описывает Елена Иванова:
«Проблема внутренней эмиграции имеет не только историческое значение и смысл, она актуальна и сегодня. Людям, единожды ушедшим в это состояние, трудно из него выходить, даже когда внешняя ситуация меняется. Оно становится привычным, как "вторая кожа". Сформировалось специфическое сознание, тип поведения, взгляд на мир. И если в ситуации большей свободы это состояние как бы "дремлет" и находится в латентной фазе, то при тоталитаризации государства оно актуализируется и проявляется более явственно…»
Пелевин и хаз барагаз
Закончить этот небольшой экскурс во внутреннюю эмиграцию хочется цитатой Виктора Пелевина. В романе «Чапаев и Пустота» он рассказывает об одной румынской идиоме — «хаз барагаз», которая, пожалуй, наилучшим образом характеризует предмет нашего поверхностного изучения:
«[…]в румынском языке есть похожая идиома — "хаз барагаз" или что-то в этом роде. Не помню точно, как звучит. Означают эти слова буквально "подземный смех". Дело в том, что в средние века на Румынию часто нападали всякие кочевники, и поэтому их крестьяне строили огромные землянки, целые подземные дома, куда сгоняли свой скот, как только на горизонте поднималось облако пыли. Сами они прятались там же, а поскольку эти землянки были прекрасно замаскированы, кочевники ничего не могли найти. Крестьяне, натурально, вели себя под землей очень тихо, и только иногда, когда их уж совсем переполняла радость от того, что они так ловко всех обманули, они, зажимая рот рукой, тихо-тихо хохотали. Так вот, тайная свобода, сказал этот румын, — это когда ты сидишь между вонючих козлов и баранов и, тыча пальцем вверх, тихо-тихо хихикаешь. Знаете, Котовский, это было настолько точное описание ситуации, что я в тот же вечер перестал быть русским интеллигентом. Хохотать под землей — это не для меня. Свобода не бывает тайной».