Кино на «Снобе»: огнестрельные ранения и воля Аллаха в криминальной драме «Немезида»

Василию Буйлову 30 лет. Прежде чем поступить во ВГИК, он прошел долгий жизненный путь от столяра третьего разряда до композитора, а свой первый фильм, как когда-то Люк Бессон, Буйлов увидел только в старшем школьном возрасте. За свои ранние режиссерские работы ему не стыдно, но интереснее всего говорить про дипломную «Немезиду». Онлайн-премьера — у нас.

«Нужные работники — столяры и плотники»

Учился я сначала в гимназии города Дивногорска в приличном классе. Учиться мне не нравилось, так что в седьмом за прогулы и двойки меня перевели в школу УПК (что расшифровывается как учебно-производственный комбинат), считай, школу для трудновоспитуемых подростков. Для меня это был идеальный вариант, там была хорошая библиотека (единственное полезное место) и профориентация. Я выбрал столярное дело, так что окончил школу я столяром третьего разряда. Столярное дело у нас вел Валерий Васильевич Мицкевич — очень крутой мужик. Он учил нас жизни. Рассказывал, как выбраться из машины, которая упала с моста в реку, или что делать, если обрушится ЛЭП рядом с вами. Потом я учился в Красноярском музыкальном училище по классу фортепиано и хорового дирижирования. Там моим педагогом была Ольга Николаевна Мартынова, женщина с потрясающим характером. Про нее можно сказать: чем громче она кричит на ученика, тем сильнее любит его. На тех, кто ей не нравился, она вообще голос не повышала. Но в меня могла даже ключами швырнуть. Видимо, очень любила. Затем была Москва, Литературный институт им. Горького, факультет прозы. Учился у Сергея Николаевича Есина. Правда, только три года. Теперь вот уже пятый курс ВГИКа заканчиваю, летом диплом должны вручить. Мастерская Владимира Ивановича Хотиненко и Владимира Алексеевича Фенченко.

«Те, кто музыку не любят, очень злятся, ну и пусть»

Мне было 15, когда я впервые увидел кино. У нас в доме телевизор был запрещен (за что я безмерно благодарен родителям), только книги и устные беседы, телевизора до сих пор нет. Кинотеатр в нашем городе закрыли, когда мне было лет девять. Уже в конце девяностых стали появляться видеомагнитофоны. Однажды наш сосед Юра Кузьмин позвал меня смотреть кино со стереозвуком. Тогда были огромные телевизоры, сколько в ширину, столько и в глубину. «ГАО 50 ПАНАСОНИК», как сейчас помню. Это был фильм «Семь лет в Тибете» Жана-Жака Анно. Я был потрясен. Особенно музыкой. Я больше всего тогда захотел быть композитором, чтобы писать музыку для кино. Именно поэтому я и начал заниматься музыкой тогда. О режиссуре не думал, я не понимал, кто за этим всем стоит. Вначале хотел быть оператором, а потом увлекся музыкой и забыл о кино. Вернее, стал просто зрителем. И уже здесь, в Москве, учась на третьем курсе Литературного института, я случайно попал на съемочную площадку в качестве настройщика пианино. Меня вызвали настроить пианино, которое на следующий день будет в кадре. Так получилось, что на следующий день пианист не смог быть на съемках и снова позвали меня. Я тогда первый раз увидел кинокамеру, и она на меня произвела такое впечатление, что на следующее утро я не пошел в институт, просто перестал туда ходить и решил попробовать поступить во ВГИК. И поступил. Но я до сих пор не знаю, хочу ли я быть режиссером. Вернее, смогу ли я снимать то, что мне будет не по душе, сериалы, к примеру. Одно точно знаю, что буду все-таки писать музыку для фильмов. Уже пишу.

«В мире слов разнообразных, что блестят, горят и жгут, золотых, стальных, алмазных — нет священней слова “труд”»

Самая первая из законченных работ — «Звуки». Один день из жизни настройщика пианино. Думаю, что это хорошая работа. Она не выглядит  наивной. Во всяком случае, если я ее случайно где-то смотрю, то не возникает желание забиться в угол от стыда. Вторая работа «Книга желаний» меньше пользуется успехом у зрителей, но в процессе работы над ней было отработано много технологий, в том числе главная — работа в павильоне. В угол тоже не забиваюсь, а некоторым она даже нравится. По ней даже больше отзывов присылали в интернете. 

«И вот он начал свой рассказ: “Они ползут, а он им — раз. А тут как раз она ползла, а он как даст ему со зла! Они ей — раз! Она им — раз! Но тут как раз ее он спас”»

В «Немезиде» собраны три разные истории. Одну из них я видел в ютубе, две другие рассказали знакомые представители закона. История с местью действительно была, с той лишь разницей, что до стрельбы так и не дошло, все обошлось в итоге, парня вызволили свои. В любом случае реальные события — это всего лишь толчок. У меня для диплома был другой сценарий, но мастер счел его не слишком конфликтным и посоветовал найти что-нибудь более острое и актуальное. 

«Тучка с солнышком опять в прятки начали играть»

Актеры для студента-режиссера — это большая проблема. По настоящему выбрать и попробовать мне удалось только Юру Тарасенко и Диму Гриневича (они играют в первой сцене). Были пробы, репетиции, все как положено. Они студенты, им проще вырваться на съемки. Про некоторых ребят я уже на стадии сценария понимал, кого возьму. Но с главными героями было сложно. Мы зажаты в точных съемочных сроках, плюс нужно подстраиваться к графикам всех актеров. Наши съемки для них второстепенны. Поэтому я не могу сказать, что именно этих актеров я видел изначально. В первую очередь — они дали согласие и смогли физически. Другое дело, что в итоге такое сложение Ромы Синицына и Владимира Епископосяна оказалось вполне удачным. Может быть, нам не удалось добиться максимального эффекта, на который я рассчитывал, но все сложилось, история возникла. 

«Мы бежим сегодня в школу, прямо в школу, в первый класс»

Владимир Епископосян принадлежит к профессионалам, что называется, старой школы. С ними легко работать. Они всегда что-то предлагают, но никогда не настаивают на своем. Они тебе доверяют и никогда не покажут, что они старше, опытней. Я говорю «они», потому что на «Книге желаний» я работал с Сергеем Варчуком — тоже из старой школы, и там было такое же отношение. Особенно это впечатляет на озвучании. Владимир Арустамович встал перед микрофоном и не сошел с места, пока мы не записали последнюю реплику. С Романом Синицыным было работать сложнее. Тут, я думаю, сыграло важную роль то обстоятельство, что у нас были очень эклектичные съемки. Соседние кадры — в разные дни, никак не получалось снимать все последовательно. Это очень сложно для всех. Для актера в первую очередь. Так что и ему было тяжело, и нам. 

«Бьют его, а он не злится, он поет и веселится»

К правдоподобию стремились. Изучали анатомию. Наш гример, Елена Лучина, изучала настоящие пулевые ранения, имитировала их на своей руке, присылала фотографии. Очень боялись, что будет упрек от врачей. У меня есть знакомый врач, который может по походке определить, что у человека с почками. Он смотрел фильм, сказал, что все в порядке. Особенно сложно было работать с «актером по телефону». Катя, моя супруга, играла жену главного героя, и мы слышим ее только в телефоне, когда Андрей разговаривает с ней. Нужно было создать, с одной стороны, тревожное чувство, а с другой — показать, что она в относительной безопасности. Много пришлось работать над интонацией и подачей. Если правдоподобие получилось, то это во многом и благодаря ребятам — не актерам. Они очень органично существовали, особенно Рамиль Нуриманов, который бьет Андрея в машине. Кстати, милейший человек в жизни. 

«Мы в светлый зал гуськом вошли,
 там, выстроившись в ряд,
 жужжат машины, как шмели, таинственно гудят»

Съемки основной сцены проходили на заброшенном заводе по испытанию реактивных двигателей. Вернее, он не заброшенный сейчас, там половина помещений уже переделали в офисный центр, но основные помещения, где проходили, собственно, испытания, пока не отремонтировали, там настоящая разруха. Залы специфические, они никак под офисы не подходят. Мы использовали только маленький участок одного из залов, где были эти замечательные ворота. Нам нужно было создать атмосферу пригородного схрона для угнанных автомобилей, какой-то жуткий гараж на периферии Люберецкого района. Две сцены у нас сняты просто на улице и одна, где Андрей едет в машине, на автоплатформе. Это когда машину целиком ставят на прицеп, ставят свет и возят по улице, а мы репетируем и снимаем на ходу. 

«Прибежала к ним лисичка, принесла свою отмычку, зайка даже грыз замок, но разгрызть его не смог»

Еще не могу не рассказать о замках, хотя в фильме их всего две секунды. Замки на воротах мы снимали как раз в Люберецком районе. Мой друг Тимофей Журавлев открыл для меня эти места. Там можно часами ходить по тесным улочкам садовых товариществ, и вы не встретите ни одного повторяющегося замка на воротах. Мне всегда казалось, что можно увидеть портрет хозяина в каждом замке, точнее, кто как закрывается, прячется от других в современном мире. Я когда-то жил в Ивановской области в довольно глухой деревне и много ездил на велосипеде по деревням в округе. Так вот, старые сохранившиеся дома отличаются тем, что у них нет заборов, даже палисада нет, огорожены только посадки на заднем дворе, чтобы скотина не поела и не потоптала урожай, поэтому и называется — огород. Никто ни от кого не закрывался, и сейчас такое встречается в далеких деревнях. И это дает ощущение доверия, за этим настоящая свобода. Здесь же на каждый маленький сарайчик по три огромных замка и никакого доверия. Добровольная тюрьма. Это портрет современного общества: пароли, замки, сигнализации и сплошные разговоры о свободе. Что-то с нами не так.

«Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу»

Есть и смешная и грустная история. Саша Муриев, его персонажа убивают в конце фильма и он падает возле ворот, так вот с ним случилась жуткая история. Он замечательно все сыграл, упал, посадки взорвались вовремя. Дальше мы снимаем следующий по хронологии кадр, где он лежит, а мимо него пробегает другой персонаж, который, собственно, и стрелял. Все это на общем плане. И вот Гриша, который вбегает, наступает ему на руку со всего маху. Рука лежит на камнях в это время. Три пальца оказались между тяжелым ботинком и крупным гравием. Все это прямо в кадре. Конечно, съемки остановились, побежали за аптечкой, кровь хлещет, Саша чуть сознание не теряет от боли. Вызвали скорую, а сами взялись останавливать кровь. Дали ему успокоительное, обработали чем-то раны, ждем скорую. Пробки. Тут Саша спрашивает, получился ли у нас хоть один дубль? Я признался, что нет. В общем, в таком состоянии с вывороченным нервом на одном из пальцев он ложится возле ворот и мы снимаем замечательный дубль. Мы пытались его отговорить, но он настоял. Профессионально. Но на этом история не закончилась. Мы продолжили снимать, а девочки  повели его к дороге навстречу скорой. Ему стало лучше от таблеток, он стоит, опираясь на столб, и курит. И тут подъезжает скорая. Не надо забывать, что у него два огнестрела и все брюхо в крови, она как следует растеклась к тому времени. Я сам не видел, но лицо у медсестры, говорят, побелело еще в машине. А первые слова ее были: «Как он еще на ногах-то стоит!!!» Потом объяснили, что мы кино снимаем. Ей в самый раз было успокоительные принимать. А с рукой все обошлось, перелома не было, пострадали только мягкие ткани. Мы тогда ясно ощутили, что смерть в кадре — это что-то такое сакральное, с этим надо быть осторожными. 

«Народ толково и не зря расставил буквы словаря»

Не отношусь к ограничениям как к чему-то плохому. Напротив, ограничения либо останавливают напрасный пыл, сохраняют время и здоровье, либо заставляют включиться в полную силу и преодолеть препятствия на пути. В короткометражном кино само время становится главным ограничением, это и заставляет учиться его экономить. Я не хочу больше снимать короткометражное кино именно потому, что оно научило меня сокращать масштабы представления о мире, сводить все к минимуму, понять, наконец, что я выражаю не себя, а свое время. Я не говорю, что достиг успеха в короткометражном кино, но теперь я понимаю цену времени, экранного времени. Это главный урок ВГИКа — ограничения. Теперь свобода для меня не опасна. 

«Того ж, кто раньше с нею был, я не прощаю. Того, кто раньше с нею был, я повстречаю!»

Лично мне эта история совсем не близка. Для меня главное в ней — возможность вырваться за пределы стереотипов кинематографической безнаказанности. Мне кажется, что бесконечная стрельба по людям, которую мы видим в кино, приучает нас к мысли, что это не страшно, всегда погибает кто-то. Нас это не касается. Чем больше мы на это смотрим, тем сильнее притупляется смысл жизни, не с философской точки зрения, а непосредственно с бытовой. Мы часто видим в сети рассуждения о том, что надо валить, резать, истреблять те или иные группы людей. Но как вы себе это представляете? Вы сами это будете делать? Почему именно наказать — главное для социума? На этом ведь строится драматургия большинства массовых фильмов — реваншизм. Уже давно не добро побеждает зло, эта модель уже заменена на другую. Маленький, несчастный человек отбирает у огромной, злой корпорации деньги. Зрителя заставляют встать на позицию оскорбленного меньшинства, а затем стать соучастником мести, и на этом пути можно оправдать любое зло, косвенно причиненное сотням случайных прохожих. У меня нет пока четкого видения на этот счет, просто мне хотелось столкнуть две одинаково настроенные стихии свободы действий, переросших во вседозволенность, и задать вопрос об ответственности. С одной стороны, это кавказский парнишка, который берет все, что ему понравилось, а с другой стороны, девушка, которую научили стрелять во все, что ей угрожает, потому что потом ее муж сможет все «разрулить» с законом. И то и другое породила безнаказанность или иллюзия безнаказанности, которая и внушается нам сегодня развлекательным кинематографом и компьютерными играми. Многие мои знакомые после просмотра фильма выразили свое недоумение, что здесь некому сопереживать, что они не получили эстетического удовольствия и никакого удовлетворения от просмотра. Я думаю, что слишком дорого дается нам кино, чтобы быть просто развлечением. Сегодня кинематограф, как никогда раньше, стал частью общечеловеческого мышления. И хороший этому пример — оскаровские номинанты этого года. 

«В задачнике жили 
один да один.
 Пошли они драться 
один на один. 
И скоро один зачеркнул одного, и вот не осталось от них ничего»

Люди, которые всех убили в конце, сюжетно никак не раскрыты или, скорее, не вписаны основательно в сюжет. С одной стороны, это Deus ex machina, а с другой — это именно те люди, которые в начале фильма считали деньги, собираясь обмануть Толика. Это и есть тот самый Толик, именно он стреляет в конце, он уже продвинулся на этом пути вседозволенности. Эти люди показывают нам, что насилие порождает насилие. Собственно, не возмездие является темой фильма, это лишь яркая ширма — в названии, в эпиграфе, в финальной метафоре. Хочется понять, когда человек переступает черту. Вот он живет не запирая дверей, не строя заборов, и вдруг он уже за семью замками спрятался. Он уже боится ходить по улицам, потому что все вокруг чужие. Это ли не война? 

«Чего не может только наделать капитал!»

Бюджет примерно 800 тысяч. 500 тысяч были предоставлены ВГИКом. Это государственные деньги, большая часть которых потрачена на аренду оборудования учебной студии ВГИК. Порядка 150 тысяч вложила компания «Амальгама студио» Андрея Феофанова. Они также взяли на себя юридическое сопровождение фильма. Около 85 тысяч выделил Фонд поддержки правообладателей в качестве приза за мой первый фильм «Звуки» на фестивале «Будем жить». И порядка 70 тысяч — это собственные деньги. 

«Им плевать на разные бумажки»

Большая часть производства в студенческом кино ложится на самого режиссера. У нас официально продюсером выступила Оля Гурома, студентка ВГИКа, все как положено. Но проблема в том, что во ВГИКе отсутствует школа продюсеров как таковая. Основным препятствием здесь является сама учебная киностудия, в которой в советский период не было такого понятия, как продюсер. Если наш официальный продюсер приходит о чем-то говорить с начальством, ему задают вопрос: «Где режиссер? Мы будем говорить только с режиссером!» Приходится бегать и подписывать каждую бумажку самому. Получается, ВГИК создал продюсерский факультет номинально, на практике у продюсера нет никаких полномочий внутри ВГИКа. Нет ни одной бумаги в документообороте, на которой бы подпись исполнительного продюсера хоть что-то значила бы. Эта система требует коренного пересмотра. По-хорошему, именно продюсер должен учиться вести весь проект, давая возможность режиссеру заниматься творческими и техническими задачами. Но Оля нам очень помогла вне стен ВГИКа, с поиском объектов, с недостающим реквизитом и оборудованием. Так что отношения имели положительный результат.

 «Драмкружок, кружок по фото, хоркружок — мне петь охота»

Сейчас работаю над сценарием полнометражного фильма «Вниз по реке». Это драма трех людей 25-30 лет, любовный треугольник, история о том, каким разным может быть видение любви в зависимости от прошлого, от воспитания в семье. Надеюсь закончить до конца года. Пишу музыку. Помимо «Вниз по реке» есть заготовки еще трех сценариев. «Реинкарнация» — в некотором смысле альтернативный взгляд на перерождение человека. «Путешествие» — это история Глеба Травина, легендарного путешественника, проехавшего 85 тысяч километров на велосипеде вдоль границ СССР в конце 20-х годов прошлого века. И также фильм по мотивам повести Гоголя «Портрет». Вот такой план на 10-12 лет вперед. 

Другие фильмы проекта:

Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.

50 ПРЕМЬЕР 2013 ГОДА

Если вы хотите стать участником проекта, присылайте информацию о себе и своей работе по адресу koroche@snob.ru.