Испанские страсти: двести евро за ночь за решеткой

Реклама на спинках кресел в «Аэроэкспрессе», курсирующем между Павелецким вокзалом и аэропортом Домодедово, призывала совместить полезное с приятным. Да, подумала я, именно это я и собираюсь сделать, предвкушая три дня на Коста-Браве, среди цветущих глициний, свежей травы и неизменно зеленых сосен.

В Барселоне из самолета я вышла первой и быстрыми шагами прошла на паспортный контроль, протягивая свой краснокожий документ в окошко, за которым сидела миловидная девушка с пестрой копной кучерявых волос. «Бон диа», — поздоровалась я на каталанском. «Бон диа», — ответила мне девушка, беря в руки паспорт. «Вам придется подождать, — неожиданно заявила она мне, не отдавая паспорта. — Присядьте вон там», — показала она рукой на  сидение, где с выражением обреченности на лице сидел яркий представитель Центральной Африки. «Что случилось?» — я  попыталась прояснить ситуацию. «Не волнуйтесь, простая формальность», — успокоила она меня.

Я села. Пропустив через себя всех пассажиров московского рейса, кучерявая вышла из кабинки, держа в руке мой паспорт, и велела следовать за ней. Мы доследовали до полицейского отделения. Мой паспорт перекочевал в руки начальника. «Вы задержаны, — объявил он мне, — за нарушение... статьи кодекса города Барселоны. Подпишите здесь», — и он протянул мне бумагу на испанском. «Не понимаю, — отказалась я от подписи. — Можете объяснить мне по-английски?». С английским у начальника было плохо. Равно как и у нескольких сотрудников вокруг него.  «Я не могу подписать бумагу, содержание которой не понимаю», — настаивала я. «Но ведь вы говорите на кастельяно», — парировал он. «Говорю, но не знаю юридических терминов, с такой ситуацией столкнулась впервые». Начальник потыкал в компьютере: «Албанский, арабский, китайский, а вот и русский», — и, обрадовавшись находке, протянул мне распечатанный документ, который гласил, что я задержана за участие в предполагаемом правонарушении, и далее были перечислены мои права: не давать против себя показаний, вызвать адвоката,  переводчика, сообщить в консульство, сообщить о задержании и месте пребывания, а также подвергнуться медицинскому обследованию. Против нужных пунктов предлагалось поставить галочки. Я выбрала сообщение в консульство и «звонок другу».

Мой мобильный, как назло, не ловил сеть. Начальник набрал мне номер офиса местного застройщика, с которым у меня были многолетние деловые отношения и который ждал моего приезда через пару часов. «Сальвадор, меня задержали в аэропорту, — сообщила я. — Поговорите с полицейским, узнайте, в чем дело». Начальник взял трубку и стал объяснять ситуацию простыми словами, которые поняла и я. «Судья наложил на сеньору штраф в двести евро, а она их не выплатила. И вот ровно вчера вышло постановление о задержании сеньоры в связи с уклонением от уплаты. Если судья сейчас на месте, мы позвоним и спросим, можно ли оплатить штраф в аэропорту, и тогда она оплатит, и мы ее освободим, а если судьи на месте нет, нам придется задержать сеньору до завтра и везти в суд, потому что у нас такой приказ — в случае обнаружения сеньоры на территории Испании доставить ее в суд. Хрень какая-то, — добавил он от себя, употребив широко распространенное слово “мьедра”. — Но мы ничего не можем сделать. Мы обязаны следовать указанию судьи».

Кучерявая надела на меня наручники. «Протокол, сеньора, мы обязаны». — «Понимаю». Далее мой чемодан и сумку несла она, а я гордо шагала по аэропорту в наручниках и надетой так кстати куртке революционного цвета и чувствовала себя Че Геварой. Этот образ был мне ближе и понятнее, чем образ перевозчика наркотиков или нелегального иммигранта. Да и ситуация, в результате которой образовался неизвестный для меня невыплаченный штраф, была близка к революционной…

Это случилось в июле прошлого года. Моим друзьям, гостившим в нашем доме на Браве, захотелось вкусить красот Барселоны. В частности, парка Гуэль — этой жемчужины творчества Антонио Гауди, откуда к тому же открывались захватывающие дух виды на город. С этим парком одна проблема: парковка, вернее, полное ее отсутствие. Ехали на трех машинах, пока парковались — растерялись. Отправив всю толпу любителей прекрасного бродить по парку, я осталась у входа, дожидаясь подругу, которая, высадив детей, без навигатора и какого-либо языка, кроме русского, отчаянно пыталась понять, куда она уехала и где теперь искать парк Гуэль. Помочь я ей ничем не могла. Оставалось ждать. Я зашла в кафе слева от входа и выбрала свежевыжатый апельсиновый сок в пластиковом стаканчике с крышкой и трубочкой, который стоял в ряду себе подобных, прохлаждаясь среди мелко накрошенного льда. Протянула на ладони мелочь бармену — молодому симпатичному арабу с сережкой в ухе. Он отсчитал положенные три пятьдесят, а потом сгреб у меня с ладони оставшиеся несколько центов и бросил в кассу. Клиент-каталонец рядом со мной зацокал языком, осуждая такую фривольность. «Это чаевые», — засмеялся бармен и подмигнул мне. «Наглость, конечно», — вяло подумала я, но не возразила. Потянув сок через трубочку, я осознала, что он прокис. Вот этого я уже спустить не смогла. «Сок плохой», — заявила я, водружая стаканчик на барную стойку. «Хороший, — возразил бармен. — Денег назад я все равно не отдам», — добавил он. «Хороший, говоришь? Тогда выпей его!» — предложила я. «Нам запрещено употреблять наш товар». — «А это подарок от меня. Пей!» — я сняла крышку и подтолкнула стаканчик бармену. На его лице отразилась буря чувств. Но он выпил. Я бросила крышку на барную стойку, вышла из бара и села за столик под зонтиком. Сзади возник злополучный бармен. «Здесь нельзя сидеть!» — объявил он. «Почему?» — «Это места для наших клиентов». — «Я заплатила три пятьдесят за право посидеть здесь». — «Я вызову полицию». — «Отличная мысль, — поразилась я его нахальству. — Зови!»

Двое полицейских, дежуривших у входа, не заставили себя ждать. «Эта сеньора облила меня соком», — заявил араб. «Он врет! — возмутилась я. — Он продал мне испорченный сок, и я заставила его выпить, это правда!» — «Ваши документы, сеньора!»  Я достала свой паспорт. Полицейский стал заполнять протокол. «Ваш адрес в Испании». Я назвала. «Вы потребовали мои документы, а почему не требуете его?» — поинтересовалась я. «За него отвечает менеджер». — «Давайте позовем менеджера, раз уж он за него отвечает». На зов выпорхнула девица с множественным пирсингом и проколотым языком. «Вы менеджер?» — «Типа того». — «Покажите мне ваш документ», — потребовала я. «Вы не имеете права смотреть ее документ, — заявил полицейский. — Она защищена правом о персональных данных». — «Замечательно! А ваши документы я могу увидеть?» — поинтересовалась я у полицейских. «Наши?!» — поразились они. «Ну да, откуда я знаю, что вы настоящие полицейские? Может быть, вы просто надели полицейскую форму?» — «Вы с ума сошли, сеньора? У нас в Испании это невозможно. У каждого полицейского есть персональный номер!» Номер был, но только один на двух полицейских. «Пишите объяснительную», — потребовали от меня полицейские. — «Я буду писать по-английски». — «Нет, вы знаете кастельяно, пишите на моем языке!» — «Это не ваш язык. Ваш язык — каталанский. И вы, не разобравшись в сути конфликта, встаете на сторону плута!» — «Вы плохо воспитаны, сеньора! У вас будут проблемы в следующий раз, когда вы будете въезжать в страну!» — «С какой стати?» — «Ваше дело будет разбирать судья, и если вы не явитесь в суд в назначенное время, у вас будут проблемы в аэропорту». — «Минуточку! Отсюда — поподробнее, и не мне, а объясните моему испанскому другу». И я набрала номер и протянула трубку. Мой испанский спаситель, коренной каталонец, долго выспрашивал полицейских. Суть конфликта они объяснить ему отказались. Сказали, что к сеньоре есть претензии у менеджера бара. По итогам разговора мой друг заключил, что все это очень странно, но ситуация пустяковая, и посоветовал мне не брать в голову.

Но, как показали дальнейшие события, он сильно ошибался…

Кучерявая дотранспортировала меня до камеры. Все шло по протоколу.  Меня попросили снять украшения, очки, вынуть шнурки из кроссовок, выключить так и не нашедший сеть мобильный телефон, пересчитать наличные деньги (это единственное, что не отобрали, а всунули в карман брюк), потом кучерявая завела меня в закуток и попросила раздеться. «Совсем?» — уточнила я. «Совсем», — подтвердила она.  «Бюстгальтер положу в чемодан», — сообщила она, протягивая назад остальные предметы гардероба после тщательного прощупывания. «А теперь присядьте, как на унитаз, — скомандовала она и заглянула в промежность. — Это положено по протоколу».  

Гинекологического осмотра и проверки прямой кишки не последовало. Кучерявая заперла меня в камере и удалилась, бренча ключами и громко напевая песню про судьбу-злодейку. Вернулась  в сопровождении молодого бородача, мурлыкавшего по мобильнику со своей девушкой. Домурлыкав, он вывел меня из камеры и стал снимать отпечатки пальцев и ладоней, перемазав мне все руки черной краской. «А вот в арабских странах используют электронные тачскрины», — просветила я молодого криминалиста. «Так надежнее», — заверил он меня, протягивая бутылку с растворителем. А потом затеял фотосессию. Как положено по протоколу. Фас, профиль, в полный рост. Лишенная бюстгальтера, я выпячивала грудную клетку, втягивала живот и улыбалась, чтобы оставить привлекательный образ в полицейских анналах.

Развлечение закончилось быстро — и снова за решетку. На  бетонной скамье лежал мат, похожий на гимнастический. Мне выдали одеяло. Легла, подложив под голову свою революционную куртку и закрыла глаза. «Наталия, — позвал меня молодой офицер из-за решетки. — Плохие новости. Судья сегодня не работает. Придется ждать до завтра». — «Может быть, можно внести залог? Или оставить паспорт?» — «Нет, нельзя». — «А могу я поговорить с вашим шефом?» — «Я и есть шеф».— «Понимаете, я даже не успела сообщить семье, что благополучно приземлилась. Мой мобильный не ловит сеть. Можно мне позвонить в Москву?» — «Можно, выходите». Начальник протокол не соблюдал. Видимо, не счел меня особо опасной, поэтому в кишащий полицейскими офис я вошла без наручников.

«Вы звоните абоненту, которому все по фигу, — услышала я по громкой связи привычный отзыв мужниного телефона. — Вы ему звоните, а ему по фигу. Вы переживаете, места себе не находите, может с ним что случилось …» — «Что говорит эта девушка?» — спросил полицейский. Я перевела. Он озадаченно посмотрел на меня. «Это такая русская шутка», — пояснила я. «Ну-ну. Может, еще кому-нибудь хотите позвонить, которому не все по фигу?» Я представила, как звоню домой и объясняю ситуацию дочерям. «Нет, пожалуй».

Меня экскортировали обратно в клетку. Бородач за столом напротив снимал пальчики с всхлипывающей миловидной девушки с круглой попой. В моей клетке был разостлан второй матрас. «Неужели соседка?» — обрадовалась я. Но увы. Девушка умыла руки, и ее увели обратно на свободу. Я погрузилась в дрему. «Наталия, — разбудил меня голос с воли, — ваш муж звонил. Мы ему все объяснили, сказали, что у вас все хорошо, что в камере вы одна и завтра все разрешится. Он спокоен».

Утром нас вывели всех. Всех, то есть троих: высокого молодого человека европейской внешности, пухлого китайского подростка и меня, годящуюся и тому, и другому в мамы. «Руки за спину», — скомандовала нам кучерявая. Затянула наручники потуже. Китаец начал кривляться. Один из молодых полицейских на него замахнулся. Публично. В присутствии еще четверых коллег. «Да, вот вам и человеколюбивая Европа, — подумала я. — На подростков замахиваются. А значит, и бьют при случае». Нас всех посадили в автозак и повезли. Дорога была извилистой, судя по количеству поворотов. «Вы откуда?» — поинтересовалась я у молодого человека напротив. «Из Албании». — «И за что вас?» — «Я хотел в Англию уехать, медбратом поработать. Закончил в Албании мединститут, а работы нет. И пяти тысяч евро нет, чтобы место купить. Хотел в Англию, подзаработать. С фальшивым паспортом загребли». Он помолчал, а потом кивнул на надпись, нацарапанную на стене автозака. «Нас, албанцев, всего три миллиона, а куда ни поедешь, везде есть». Китайский подросток в это время изображал жестами и кунфуистскими движениями ног, как мы можем  победить охрану и бежать. «Безрассудный тинейджер», — охарактеризовал его Фарид — так звали албанца. «Сядь, а то упадешь», — предупредил китайца несостоявшийся медбрат. Но китаец явно не понимал европейских языков, не унимался,  прыгал по скамейкам, заглядывал за решетку. И не упал, когда машина резко остановилась.

Фарида отделили и увели в соседнюю камеру, а нас с китайцем поместили вместе. Китаец был невероятно галантен. Предложил мне свою куртку для согрева. Потом пачку галет, выданных на завтрак. Все мои попытки отказаться от его услуг и подарков не имели никакого эффекта. Попрыгав по камере и продемонстрировав офигительную растяжку и приемы кун-фу, подросток сел наконец в угол и стал петь китайские песни. Песен он знал много. «Не мешает?» — поинтересовалась у меня кучерявая. «Нет, забавный мальчик». — «Это не мальчик. Мы не сажаем разнополых в одну камеру. И мы не имеем права задерживать несовершеннолетних. Это взрослая женщина...»  Шок — это по-нашему. Как женщину  и тем более взрослую я ее воспринять никак не могла.

А соседка напелась и стала мяукать, гавкать, мычать и блеять. Нет, она не создавала впечатление безумной. Ей было скучно. Скучно было не только ей. Охранники из коридора отвечали на ее потявкивания и повизгивания, показывая блестящие способности к звукоподражанию. Натешившись, она начала перечислять все блюда, которые она съест, и напитки, которые она выпьет, как только освободится: пиццу, бигмак, кофе латте, колу, капучино… Понять, что она имела в виду, удалось далеко не сразу. Она настолько искажала слова, что мне пришлось сгрести в кучку весь свой лингвистический слух и опыт. Девушка перечислила все английские фразы, которые знала. Их было немного. И с таким запасом она отправилась в Европу! Я в который раз прониклась глубоким уважением к жителям Серединной страны. Из ее объяснений я кое-как поняла, что она из Сианя, летела в Италию, но ее туда не пустили, оказалась в Барселоне и здесь была задержана.

Время шло, мы сидели, никого не вызывали. «Вам точно нужен переводчик? — поинтересовалась у меня кучерявая. — Переводчика долго ждать». — «Я подожду», — уверила ее я и решила занять время ожидания обучением китаянки английскому языку. Со всеми смычными и межзубными согласными у девушки была полная беда. Конечные согласные в словах она не могла произнести вообще. Мы долго практиковались. После каждого нового слова она отвешивала мне поклон. А потом предложила сделать массаж шеи. Мой отказ не был принят. Массаж был очень профессиональным.

Ближе к полудню пришла кучерявая и забрала китаянку. Из комнаты, где через переводчика ей оглашали приговор, раздался неподдельный детский рев. Потом она вернулась, ей сняли наручники, отдали вещи, и она удалилась, утирая слезы. Кучерявая вернулась за мной.

— Там ваш друг прислал своего адвоката. Она говорит по-английски. Она готова вам перевести.  

— Отлично.

На меня снова надели наручники, на сей раз в позиции спереди, и ввели в комнату для допросов.

— Я — Мария, адвокат Сальвадора, рада познакомиться, — представилась молодая девушка и по каталонскому обычаю расцеловалась со мной. — Это ужасно, — прокомментировала она мне ситуацию. — Процедура по подобным конфликтам в Испании следующая. Судья вызывает обе стороны в суд для дачи показаний. Но поскольку вас в стране не было, а правонарушение было незначительным и могло быть классифицировано как «фальта», судья принял решение без вас и оштрафовал вас на двести евро. Но вас не было в стране, и вы не знали о том, что на вас наложен штраф. Через шесть месяцев, а это случилось ровно вчера, судья издал распоряжение, чтобы задержать вас при обнаружении и доставить в суд для выплаты штрафа. Вот вас и доставили.

— Я могу оплатить штраф и быть свободна?

— Нет, наличкой они штраф не возьмут. Сейчас Сальвадор оплатит в банке, и вас освободят.

В комнату вошла женщина-судья и — аллилуйя! — переводчик, мне огласили приговор: двести евро или десять дней тюремного заключения. Я выбрала двести евро. Подписалась под своим выбором — подписывать в наручниках довольно забавно — и снова отправилась за решетку — ожидать, пока Сальвадор съездит в банк и оплатит штраф. Интересно, а если бы у меня не было друзей в Испании, как бы оплачивали штраф?

И вот, наконец, меня отпустили. На прощанье моя кучерявая охранница, которая уже знала, что я — писатель, поинтересовалась, буду ли я описывать эту историю в книжке и как я ее назову. «И не забудьте упомянуть, что вас обыскивала вот такая симпатичная чика, — и она со смехом встала в позу модели. — И вообще у нас очень хорошая полиция». Я не стала спорить.

Через гаражную дверь меня выпустили на улицу. Солнце, цветущие глицинии, пение птиц… Из бара напротив мне радостно и призывно махала моя бывшая соседка по заключению — мол, пойдем, отметим освобождение. Но меня ждали Мария и Сальвадор…

Через полтора часа я была в родном доме на Браве. А еще через пять минут на пороге нарисовался полицейский наряд, который хотел арестовать меня и доставить в суд. Я с улыбкой предъявила им копию судебного документа, который судья предложила всегда иметь при себе вместе с паспортом. То есть наш дом был под полицейским надзором на случай, если я появлюсь! Но в маленьком городке, где все знают друг друга, для полиции не было проблемы получить мой московский адрес. Да и приходят же мне в Москву испанские штрафы за превышение скорости. В последнее время даже с объяснениями на русском, как их оплачивать. Но доведение информации в данном случае, видимо, не было предписано протоколом.

Солнце, море, сосны, запах глициний. Все дела сделаны в ускоренном темпе — после двух часов деловая жизнь в Испании останавливается (даже в суде, как вы теперь догадываетесь) — и я лечу обратно в Москву. В самолете открываю журнал «Компания» — и первое, на что утыкается мой взгляд, — это душераздирающая история про то, как одного новозеландца на российской границе арестовали на сутки, лишили российской визы и отправили обратно на далекую родину за два неоплаченных в России дорожных штрафа. И моя испанская история уже кажется маленькой безобидной шуткой в сравнении: и визы не лишили, и в страну впустили, подумаешь, после 24 часов ожидания.

Доезжаю до дома. Вхожу в подъезд. Охранник с улыбкой: «А вам тут штрафик принесли». Открываю конверт. Три тысячи рублей за несанкционированную стоянку у ВВЦ на Красной Пресне. Надо срочно оплатить, а то в следующий раз родное государство не выпустит меня из своих крепких объятий.