Режиссер Игорь Волошин: Всем не хватает любви сегодня. И любовь приходит через онлайн

С«Скорый» идет в прокате с прошлого четверга. Для тебя это кино — дебют в качестве продюсера. Доволен результатом?

Очень доволен. Для первого раза — это более чем офигенно. В первый четверг мы собрали столько же, сколько собрал «Первый мститель», у которого, надо понимать, были совсем другие ресурсы и реклама. Мы вышли одновременно на Украине, в России, в Казахстане. В идеале нужно делать так, как делают наши заморские партнеры, — выходить во всем мире. Но пока невозможно, к сожалению.

СИдеальная реакция на фильм для тебя какая?

Премьеры в регионах начались до Москвы, с 4 апреля мы показали фильм в Рязани, Ярославле и других городах. Я видел реакцию людей. Она была очень классная — и смех, и слезы. Простые люди, которые не имеют отношения к каким-то моим играм с кинематографом, говорили мне, что их пробило. Это приятно слышать.

СА фокус-группы ты устраивал?

Много раз. На мой взгляд, это странная штука. Но понять, как люди на кино реагируют, нужно. Мне это нравится. Большой минус во всем этом — неизвестно, кто на эти фокус-группы придет. Каждый раз сюрприз. Если они хипстеры из клуба на Солянке — это одна история. Если клерки — это уже другая история. Важно, чтобы это были разные слои: и любители Триера, и любители чего-то противоположного.

СНа твоих, так скажем, более авторских работах у тебя был такой же подход?

На фильме «Я», например, фокус-группа была такая: Бакур Бакурадзе, Ваня Лебедев, Сергей Сельянов, Дуня Смирнова. Вот такая фокус-группа. Аня Михалкова, как увлеченный кинопроизводством продюсер этого фильма, тоже присутствовала, причем на всех стадиях монтажа. На «Скором», пока я находился в экспедициях, мне присылали видео с фокус-групп — многочасовые записи с комментариями людей, записанными на камеру. К людям, которым платят за это, нужно прислушаться. Но самое главное — не пытаться снимать для них. Потому что будет другая фокус-группа. Фильтровать надо все, что они дают. Если уж так делать, то нужно просто собрать людей, спросить, что они хотят, и снимать. А лучше раздать этим людям камеры и попросить их снять все самостоятельно. Бред. Мне нужно прислушиваться к человеку, который занимается выхлопными трубами? Или даже если он хирург, я же не могу ему советовать, как аппендицит вырезать правильнее. Пусть даже они миллионы на этом делают, я их послушаю и услышу все важное, если это по делу будет, и поблагодарю еще. Но 100-процентным экспертом ни одна фокус-группа быть не может. Каждый должен заниматься своей профессией в результате.

СНа премьере «Скорого» ты как-то сразу оговорился, что на искусство не претендовал. Хотел снять зрительское кино. Откуда возник голод по зрителю?

Это сказал Сергей Светлаков со сцены, когда я назвал его Энди Уорхолом. Все знают мою любовь, с одной стороны, к чему-то глубокому, с другой стороны, к стебу и эпатажу. Мы понимали, что даже те люди, которые знают, что я делаю, будут удивлены. Поэтому лишний раз стараемся подчеркнуть, что это кино — прежде всего развлекательная штука.

СУ тебя как раз такого опыта еще не было.

Не согласен, когда я даже делал свое первое документальное кино, меня очень сильно напрягало, что все документальное кино дико скучное. Мне везде важен драйв, поэтому я не мог представить, что буду этим заниматься всю жизнь. Поэтому мой первый документальный фильм получился с саундтреком и нелинейным монтажом. Делал я его с Лешей Федорченко, который продюсировал все мои первые фильмы до полного метра почти — на Свердловской киностудии. Получалось странно, но в этих работах был дикий драйв. Мой темперамент предполагает делать интересное кино, нескучное.

СЧто касается Светлакова, ты его на премьере назвал русским Энди Уорхолом. Почему?

Ну, посмотри на него! С челкой! Ингеборга — Дэвид Боуи. А Деревянко — Лу Рид. Вот только Тупака вырезали.

СКак тебе с ним работалось? Полноценных ролей у него в фильмографии практически не было, в основном такие стэндап-появления.

Отлично работалось. Но я не сразу понял, что в той или иной сцене у него разный актерский диапазон. И где-то он захлопывался. Самое уникальное, наверное, это то, что в этом фильме он сыграл роль. Не в маленьком скетче поучаствовал, а прожил длинную жизнь персонажа. Для меня Светлаков изменился. Там есть сцена в «Скором», где с героиней его разводит сюжет, он сидит один в машине, едет и молчит. И вот этот его взгляд в кадре выводит его на новый актерский уровень. Понятно, что он привык работать на короткой дистанции, с короткой формой. Короткие скетчи. В какой-то момент он разгоняется, а потом тухнет. Пространство, которое он сам себе рисует, работая над ролью, оно маленькое. Приходилось его все время раскачивать, растягивать. Он в какой-то момент говорил: «Нет, хватит» или «Я не могу! Мне нормально», а я брал еще электрошок и разгонял сильнее. И сразу становилось видно, что в следующем дубле он уже накачивает себя тем, что он вообще не представлял и не думал делать. Это человек, которому учиться нельзя, как Никулин он для меня. Но у него есть большой актерский талант и обаяние.

СУ меня во время просмотра фильма возникло ощущение, что ты пытался изобрести на этой работе формулу успешного в плане зрителя кино, пригласив одновременно Светлакова с Ургантом, парня из +100500, Майкла Мэдсена, включив смешные мемы из интернета и много всего другого. Но тут ведь как с культовым кино, которое нельзя специально снять, оно может таким только само по себе стать. Поправь меня, если я не прав.

Думаю, любой продюсер и любой автор, который пытается сделать крутое кино для людей, он пытается это создать на уровне сценария. Само по себе это не получится. Другое дело — то, что может планироваться как культовое, действительно культовым может не получиться. А то, что не планировалось, действительно может выстрелить. От чего это зависит, никто не знает. Рецептуры успеха не существует. Потому что это очень сложная вещь — путь от монтажного стола, то есть хард-драйва, до зрителя. Это ад какой-то. До зрителя дойти непросто, даже когда для этого есть вроде бы все. С одной стороны, просчитанный бизнес — есть такое. С другой — метафизику никто не отменял. Что мне действительно было интересно на этой картине — это поженить два формата: кино и интернет. Я понимал, что это правильная вещь, все это завязать. Еще лет пять пройдет, и про это будет пятьдесят процентов фильмов сниматься. Потому что это просто наша реальность. Меня удивило, что в далеких селах люди снимают что-то на телефоны, а потом выкладывают это в сеть и собирают миллионы просмотров — без всякой задней мысли, просто по приколу. Мы это использовали в фильме. Это удивительно — как этот феномен не использовать. Мне кажется, у меня есть ощущение современного человека, как он живет. Он очень хочет что-то снять, выложить, и чтобы его любили. Всем не хватает любви сегодня. Все сироты. И любовь приходит через онлайн.

СНе могу не поднять еще вот эту тему. Ты родился в Севастополе, и в фильме есть украинский дух, ответвления сюжета в духе «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Снималось все это до известных событий, а фильм выходит после них. Что ты про случившееся думаешь?

Да, снималось до этих событий. Ответвление в мультижанровую сторону сюжета, скорее, в стиле сказочного мира в духе Васнецова. Это и в стилистике видно, в начале, когда герои встречают на причале Аленушку — Ведьму.

У нас в фильме есть карта России, возникающая периодически на весь экран, так вот в ней нет Крыма. То есть это кино останется в истории без Крыма на карте, потому что его на момент съемок в составе России еще не было. Так вот, для меня это слишком все непросто. Я рад за тех людей, которые здесь, в Севастополе, абсолютно счастливы. Здесь для многих людей как будто бы второй день рождения наступил. День присоединения — это счастье, эйфория для местных. Я сейчас дома, и тут все в флагах. Невероятный катарсис у всех. Я рад за всех. Но у меня в то же время есть боль за ту Украину, которая осталась одинокой, разломанной. Гранат, сапогом растертый. Вот мне этих людей жалко. Между Крымом и Украиной много связи. У людей семьи там. Этот механизм довольно сложный. Мы с тобой говорим в дни Светлой Пасхи. И вот строчки из «Гефсиманского сада» Пастернака скажут лучше: «И как сплавляют по реке плоты, Ко мне на суд, как баржи каравана, Столетья поплывут из темноты...» Не сегодняшний день, а столетия. Поэтому в режиме вечности, наверное, все это имеет большой смысл. Потому что такие вещи просто так не случаются. Это все какая-то история с метафизическим подтекстом, который я всегда рядом ощущаю.С