Елена Костюкович: Итальянское свинство

Свиньи в долине Сузы всегда полагали, что долина названа в их славу. Sus по-латыни – Sus scrofa domesticus – «свинья».

Эту этимологию (достаточно кривую и деревенскую) простаки-краезнавцы опирают, в частности, на доказательство, что одна из гор долины носит имя «Свиная», уже не по-латыни, а по-итальянски (Монте Пиркириано – якобы от «поркиано»), в пандан с другими рядом расположенными: Козьей и Ослиной (Монте Капразио и Монте Музине или Азине).

Все это звучит наивно, потому что в энциклопедии записано: слово «суза» произошло из галльского корня «сегузиум» («сильный»). И все же домодельные пояснения в «свинскую» сторону наполняют собой бедно напечатанные брошюрки, предназначенные для раздачи заехавшим в Сузу туристам.

Брошюрки эти, скользкими стопками оседающие на стеллажах в кассах, где продаются билеты на междугородные автобусы, и в пунктах информации, и в специальных ячейках проморенных под старину секретеров на ресепшене гостиниц, это главный продукт труда недавно защитивших диссертации новоиспеченных безработных, которые вернулись к маме и папе в деревню. Они, вероятно, не без азарта вверстывают в икс-прессовский – а чаще в вордовский – макет виньетки из клипарта и воспроизводят, сто раз уже скопированные, три-четыре разноцветных материала: водопад в горах, подъемник, статейку с шестью разными видами выделения. Прилагается еще портрет местного поэта в шляпе, плюс реклама строительного треста.

Эти выпускники в сезон, зимой, работают лыжными инструкторами. Валь-ди-Суза, как известно всем посещающим курорты русским, – это объединенная зона катания Сестриере, Чезана, Соуз-д’Улькс, Сансикарио и Клавьере плюс пограничный Монженевр. Трассы переплетаются в единую сетку, на ней действует ски-пасс «Виа-Латтеа», и это четыреста километров трасс разной сложности на высотах до трех тысяч метров. Фуникулеры, кресельные подъемники, бугельные подъемники.

Бывшие университетцы в качестве параллельного занятия-приработка-хобби собирают познания о местной специ­фике и пропагандируют эти знания. Они водят приезжих по церквам, они умеют договариваться с местным священником, который и мессу-то уже не служит за отсутствием прихожан, так пускай он в назначенное время откроет храм, снимет сигнализацию и повернет хитро спрятанный за каким-нибудь распятием выключатель.

Священник, в свою очередь, забывает о назначенном приезде туристов, и запыленные автобусы, ревя на поворотах по булыжникам, напрасно нарушали все законы гравитации: все равно, будьте уверены, нарвутся на запечатанные двери церквушек, у которых почему-то не имеется даже дверных ручек, фасады господних храмов смотрятся гладко, бессловесно, ни дать ни взять замурованные склепы.

Эти же молодые историки-лингвисты-философы, временно прильнувшие к родительским сосцам в ожидании отъезда на работу за какую-нибудь границу, превращаются в моторы местной социальной жизни. За небольшие деньги они трудятся организаторами праздников, садятся на телефон, сутками доят плохо работающий интернет, организуют оформление площадей, сувенирные ларьки, пункты питания, вовлекают церковного старосту и директора местного отделения банка, чтобы банк выступил, наряду с агентством недвижимости, спонсором мероприятия.

Один из главных праздников в сонной долине, где от марта до ноября вечная сиеста, – день святого Антония. В допотопные времена все понимали, что это 17 января. Но сегодня, как правило, Антония норовят отметить в день начала масленицы (карнавала). А значит, веселье будет перенесено на ближайшее воскресенье. Один из таких праздников разворачивается каждый год в Момпантеро, на высоте. Этот пограничный с Францией район охватывает серьезные горы, например Рочча Мелоне – в ней более трех с половиной тысяч метров. В названии «Момпантеро» народ тоже видит звериную этимологию – Пантерья гора.

В прежние времена главным лицом на Антониевых праздниках бывала бурая свинья. Шествием свиней и свиноводов отмечалось начало карнавала. Граница календаря. Граница государства (в нескольких километрах – Франция). В городок с окраин шли вереницы скота, блямкая бубенчиками. Предводительствовал косматый старик с бородой из пакли, с голубым крестом, нашитым на рубище. Крест Антония имеет усеченную без верхней части форму (Croce omissa) и формирует собою Т. Старик обычно вел на веревке бурую или полосатую свинью, а то и двух.

Праздник происходил на паперти перед церковью. Животных благословляли и уводили по домам, где и преобразовывали в угощение, в главное событие карнавала. В этот день в домах у всех суп святого Антония – свиная требуха, печень, селезенка и сердце. Все это варится в томатном соусе и потребляется с грубыми гренками, жареным хлебом.

Ярмарка в Момпантеро, как свидетельствуют хроники, составляла собою важное ежегодное дело. Это был торг скота, торг свиней, торг лошадей. Ныне все это заменила собою ярмарка-корпоратив водителей грузовиков. Водители гордо водят главной улицей деревни свою тягловую скотину, разрисованную по случаю праздника, изукрашенную букетами.

Раньше главными лицами в долине были возчики, ныне – дальнобойщики. Но всегда в фокус-точке внимания транспорт. Транзит. Дорога. Долина Сузы – артерия. Дорога тягловая и пешая. По ней во все времена тянутся туда и обратно группы путешественников. Суза – основной кусок Францигенского пути (из Кентербери в Иерусалим). На Францигенской дороге главные топонимы, как и полагается, связаны с именем святого Михаила, с Сан-Микеле.

Михаил в истории Европы один из основных покровителей пилигримства. Архистратиг, глава небесного воинства. Он, кстати, по совместительству и покровитель полиции. Можно понять, почему городовых в царской России обзывали «архангелами».

Две эти должности рифмуются. Шеф полиции и шеф взыскующих душ. Архангел Михаил – фигура, предназначенная ориентировать путников, чтоб они действовали верно и для перехода в мир иной накапливали необходимые бонусы. Ведь кто потом будет проводить вступительные экзамены и отбор на том свете? Кто же, как не он, Михаил Архангел. Это Михаил (из Ветхого Завета и из Апокалипсиса известно) стоит с мечом у ворот рая, в Судный день взвешивает безменом души, разбирается, сколько кто дурного и путного совершил на свете и куда выписывать кому потустороннюю путевку.

Он командир, он своеволен. Людей он видит насквозь – бестолковое племя, поэтому сам указывает человекам, где и как строить для него, Михаила, святилища.

Михаил лично сам для этого является. Как правило, заинтересованным лицам во сне.

Сначала Михаил обеспокоился конечной станцией Францигенского пути на европейском континенте: перед выездом на кораблях в Византию, а оттуда в Святую землю пилигримам, конечно, следовало молиться перед его именным, Михаила, алтарем. В V веке Михаил явился святому Лаврентию Майорану, епископу города Сипонта в Апулии (ныне Манфредония), попутно отогнав от Сипонта язычников-неаполитанцев, и там в картинной обстановке под шум и треск, огонь и гром возникло мольбище Сан-Микеле-ди-Гаргано, откуда и сегодня пилигримы отбывают в Святую землю.

Подобным же способом Михаил обозначил точку высадки паломников из Британии в Европу. Это в Нормандии. Можно сказать, «высадка в Нормандии». На острове Мон-Сен-Мишель, где в свое время он, Михаил, победил нечистого, в начале VIII века архангел приснился святому Гумберту, епископу Авранша, наказав, чтоб тот построил ему храм на высокой скале. До епископа почему-то дошло не сразу. Тогда архистратиг вернулся в следующем сне и своими перстами, «легкими как сон», как следует взял Гумберта за темя и прожег ему две дырки в черепе. Замок Мон-Сен-Мишель после этого выстроили. Череп епископа с отверстиями хранится в кафедральном соборе Авранша.

Привиделся Михаил и в Риме папе Григорию Великому в 590 году, на верхушке мавзолея Адриана. Тогда в Риме свирепствовала чума. Папа, водя за собой по улицам города скорбную процессию с молебном об избавлении от эпидемии, увидел на вершине круглого улиткоподобного мавзолея архангела Михаила, вкладывавшего меч в ножны. Эпидемия пошла на спад. В память об этом чуде на вершине мавзолея была установлена статуя архангела, а сам мавзолей с X века зовется замком Святого Ангела (Castel Sant’Angelo, то есть Михаила). Он составляет собой одну из «михайловских точек» европейского паломнического пути.

Россияне тоже по этой логике оборудовали пропускной пункт в Европу, посвященный Михаилу. Но им не архангел, а кое-кто пострашнее архангела, сам Иван Грозный приказал построить Архангельск на Двине – точку Северного морского пути, по которой редкие экспедиции отправлялись из российских льдов и мерзлоты туда, где закатывается солнце. На неизученный пугающий Запад.

Так участвует в пилигримской жизни Михаил, проверяльщик и регулировщик, дорожный направитель. А святой Антоний Фиванский, он же Антоний Аббат, добрый, немного кислого вида старичок с голубым безверхим крестом, бубенчиком и свинкой, имеет совсем иной набор функций. Это типичная фигура защитника и врачевателя. Успокаивающий, идеальный собеседник для паломника, подверженного различным дорожным неприятностям.

Святой Антоний был отцом западноевропейского монашества. По первой ассоциации «Антоний – лечение – исцеление» мысль большинства людей летит к Антонию Падуанскому (он же Португальский, он же Лиссабонский, Фернандо де Буйон, XIII век). Но это несправедливая аберрация. Явно путая who is who, излечившиеся старательно благодарят святого с младенцем и лилией, чей величественный собор (базилика Святого – la Basilica del Santo), приделы и капеллы в соборе увешаны гроздями серебряных «экс-вото», ножек, ручек и сердечек, благодаря которым собор Антония и являет собой уникальную достопримечательность Падуи. Но на самом-то деле главное лекарственное благо поступило от другого Антония, Антония Великого, Отшельника, жившего в IV веке, с колокольцами и огоньками. Именно этому Антонию посвящены многочисленные больницы Святого Антония в Европе.

И связано это с тем, что монахи-антониаты, специально обучавшиеся во Вьене (Франция), были самыми подготовленными медбратьями.

Антоний Великий жил за девятьсот лет до Падуанского. Мы знаем историю Антония от епископа Афанасия, управлявшего Александрией Египетской в IV веке, автора «Жизни святого Антония». Они были довольно хорошо знакомы. С двадцати шести лет, распродав имущество, Антоний жил анахоретом и подавал пример другим умертвителям плоти. Впоследствии аналогично поступали и другие святые люди. Продавали отцовское имущество, наследство, уходили в бедность. Так начинал свой путь Франциск. Однако Антоний, похоже, является среди всех остальных схимников и постников принципиальным первопроходцем.

В пещере Антоний беспрестанно боролся со слабостями духа и притязаниями плоти. Изумительный материал для описаний. Он дал повод Флоберу создать шедевр «Искушение святого Антония»: «…по моему приказанию выстроили множество святых убежищ, наполненных столькими монахами во власяницах под козьими шкурами, что можно было бы составить целое войско! Я исцелял издалека больных, я изгонял бесов, я переходил реку среди крокодилов; император Константин написал мне три послания; Валакий, плевавший на мои послания, был разорван своими конями; народ александрийский, когда я снова появился, дрался, чтобы видеть меня, а Афанасий сопровождал меня до дороги. И какие подвиги! Вот уже больше тридцати лет я в пустыне и предаюсь беспрерывным стенаниям! Я носил на чреслах своих восемьдесят фунтов бронзы, как Евсевий, я подставлял тело укусам насекомых, как Макарий, я пятьдесят три ночи не закрывал глаз, как Пахомий; и те, кому отрубают голову, кого пытают клещами и сожигают, имеют меньше заслуг, быть может, ибо моя жизнь – непрерывное мученичество!» (перевод М. А. Петровского).

Соблазнился этим сюжетом и юный Микеланджело Буонарроти. Именно святому Антонию посвящено первое Микеланджелово произведение, о котором мы знаем  только, что никто его местоположения толком не знает, а вещь, которая приписывается Микеланджело, вероятнее всего, липовая. Вот что не липовое, а точно авторское, это ее прототип – гравюра Шонгауэра в Национальном кабинете гравюр в Риме.

По этой гравюре была создана одна из первых работ Микеланджело. Джорджо Вазари пишет, будто двенадцати лет от роду Микеланджело сумел произвести на свет это сокровище: «В его натуре, воспитанной учением и искусством, было заключено все то, что ведомо и доступно творческой благодарности, которая в Микеланджело каждодневно приносила плоды все более божественные, что явно и стало обнаруживаться в копии, сделанной им с одного гравированного листа немца Мартина и принесшей ему широчайшую известность, а именно: когда попала в то время во Флоренцию одна из историй названного Мартина, гравированная на меди, на которой черти истязают святого Антония, Микеланджело срисовал ее пером, в манере дотоле неизвестной, и раскрасил ее красками, причем для того, чтобы воспроизвести причудливый вид некоторых чертей, он покупал рыб с чешуей необычной расцветки и таким образом обнаружил в этой работе такое мастерство, что приобрел и уважение, и известность» (Джорджо Вазари, перевод А. И. Венедиктова и А. Г. Габричевского под редакцией А. Г. Габричевского).

О картине по мотивам гравюры Шонгауэра пишут и другие жизнеописатели, знавшие Микеланджело, – Асканио Кондиви и Бенедетто Варки. Эта вещь всегда считалась безвозвратно утраченной, однако… музей Кимбелл, Форт-Уорт, Техас, в 2009 году купил и вывесил ее! История скитаний картины и смен ее владельцев – детективная. Можно вообразить, какая по этому поводу бушует полемика.

…Какой сюжет для живописи может быть лучше? Изображение грешных фантазий – вот где разгул грешной фантазии! Сполна отдал ей дань Босх. В его хрестоматийно известном триптихе роится невообразимая нечисть, в частности слоны на паучьих ногах, воспроизведенные впоследствии Сальвадором Дали в картине «Искушение святого Антония».

Совсем другого плана вещь Босха висит в Мадриде. Это грустная коричневая картинка, очень искусная, приписываемая Босху, но до того непохожая на лиссабонский триптих, что до сих пор ведутся споры, Босх это или нет. Там посиживает, нависая над клюкой (крест этого святого, по сути, представлял собою обыкновенный костыль), тихенький старец со своею свинкой, вечным товарищем.

Почему свинья? Потому что ее жир употреблялся для лечения кожных болезней. У других святых в постоянных спутниках состояли драконы (у Маргариты, Георгия, Михаила, даже у Марфы, хотя и очень маленький), а Антонию досталось вот такое неторжественное животное. И все же на фоне свинтуса предстает еще более возвышенным душевный уровень святого старца.

Антоний был духом – сталь, хотя и заслужил свою святость немучительно. Он дожил в пустыне до ста пяти лет и умер в 356 году. Не попадал на крест, на плаху, на раскаленную решетку или горячие угли. Он был сперва отшельник, а потом – целитель. Ему не выматывали кишки, как святому Эразму, и с него не обдирали, как со святого Власия, кожу специальной щеткой для снятия щетины… с кого сдирать ее? Да с тех же свиней, как спокон веков.

На Босховом триптихе в Лиссабоне дьяволов много, а поросенка художник не изобразил. Смешно сказать, но именно эта «бессвинная» иконографическая версия соответствует житию. Антоний, пока он обитал на этом свете, ни о какой свинье слыхом не слыхивал. Свинья к нему присоединилась уже посмертно.

В свое время он сильно переболел какой-то кожной болезнью. Жгло как огнем. Агиографы дают возможность ученым предположить, что отшельник отравился спорыньей – «антонов огонь» или «антониев огонь» имеет медицинское название «эрготизм». Это пищевой токсикоз, вызывающий и экзему, и гангрену, и судороги, и понос, и золотуху, и расстройство психики, и слепоту, и видения, как от ЛСД: может быть, поэтому так причудливо выглядит онирическая живопись, посвященная наваждениям Антония.

Пациент, страдающий антоновым огнем, нарисован в левой части правой створки прославленного Изенгеймского алтаря Маттиаса Грюневальда. Алтарь был заказан художнику на деньги, полученные от торговли рислингом, для больницы и лепрозория имени Святого Антония. Гениальная картина. Чудища на ней имеют еще более босховский вид, чем у самого Босха. Основная часть посвящена соблазнам, а пациент страдает от того, что этим соблазнам поддавался.

Причиной всех этих зол выступало заражение спорыньей – грибком из некачественной муки. Если учесть, что Антоний в скиту получал по хлебу в день от одного сочувствующего ворона, легко можно предположить, что рано или поздно тот скормил отшельнику провизию, неблагоприятную для здоровья.

Антониев огонь – понятие значительно более широкое, нежели конкретная болезнь эрготизм. Это вообще что угодно, связанное с поражениями кожи. В растыканных по пилигримским путям – на дистанции приблизительно недельного перехода – монастырях Святого Антония лекарствовали монахи-антонианцы, «рыцари священного огня», с голубыми трехконечными крестами, нашитыми на одежду против сердца. Центр профобучения и переподготовки у них был в монастыре Святого Антония во Вьене. Именно туда привез в XI веке, возвратившись из Святой земли, рыцарь Жослен де Шато-Нев мощи умершего за шесть веков до того святого Антония. В лечебницу зачастили страждущие. Врачи их пользовали. Мощи Антония оказывали на них волшебное действие. Обнаружилось, что мощи Антония часто излечивают тех, кто (предварительно получив консультацию от местных медиков) молится перед реликвией! Понятно было, что помогает молитва, а сало и травы – это так, в дополнение. Мощам удавалось нейтрализовать силы зла, вызывавшие болезнь. Отгонять нечистую силу. Вот почему любимая народная присказка об этом святом целителе звучит Sant’Antonio, nemico del demonio («враг дьявола»).

«Врагом дьявола» Антоний стал не случайно, а вследствие эпизода, который наглядно показан на изумительной картине из разобранного «Алтаря Евхаристии» Сассетты в Пинакотеке Сиены: «Святой Антоний, которого колотят дьяволы».

На этой картине Антонию совсем плохо. Тут-то он и становится близок простому человеку, с которым жизнь творит приблизительно то же самое. Похоже на зрелище Христа, которого тащат на Голгофу. И у Корреджо именно такой Антоний на картине в музее Каподимонте: Антоний скрюченный, сгорбленный, и бог знает что торчит у святого старца из левого уха.

Молитвы молитвами, дьяволам – бой, но свинья все-таки тоже была небесполезна. Главным средством от антонова огня у врачей Вьена, кроме, естественно, молитвы, было умащать язвы отварами фирменных трав, а поверх этих отваров накладывать сало откормившегося в местных дубравах кабана. Или домашней свиньи, но тоже погулявшей на свободе и свободно выбиравшей себе витаминозное питание.

Этими травами и кровавыми компрессами удавалось лечить самые разные виды патологий. Кроме, ясное дело, проказы. А все остальные заболевания для простоты назывались «антонов огонь»: и аллергия, и рожа, и herpes zoster (недовыветрившаяся из организма ветрянка), и даже, увы, распространенная у набожных пилигримов grosse vérole, то есть французская болезнь, попросту сифилис, как предложил назвать это дело итальянский гуманист Джироламо Фракасторо в конце XV века, в честь свинопаса Сифила, одного из героев овидиевых «Метаморфоз».

Название «французская болезнь» – научно безупречное. Болезнь приходила с паломниками из пограничной Франции. Но паломники циркулировали и обратно через горы. Поэтому во Франции и в XII, и в XIV веках grosse vérole именовалась «неаполитанской хворобой», и это определение тоже научно.

Вот почему так подробно на стенах пилигримских церквей расписываются привлекательные соблазны плоти и потребность от них защищаться. Неслучайно именно Антоний так рьяно борется с искушениями и с таким решительным видом отворачивается от нарисованных на картинах раздетых женщин.

Может, до кого-нибудь из зрителей эта наглядная агитация и доходила достаточно вовремя. А не доходила – всегда оставался выход в виде свиного сала.

В том же XI веке по инициативе одного богатого французского дворянина, Гастона, вымолившего выздоровление своего сына перед мощами Антония, было основано в помощь монахам светское «Госпитальное братство Антония», и Гастон стал его первым гроссмейстером. Орден как братство светских лиц и благотворительное учреждение был утвержден папой в 1096 году на Клермонском соборе. Он получил статус самостоятельного монашеского ордена в 1218 году. У антонитов была введена отличительная символика – вытканный или вышитый, отделанный финифтяными бляшками голубой крест на груди (тот самый голубой цвет, который часто на рисунках присутствует на ошейнике у свиней и на бубенчиках). Это обмундирование приобрело универсальную известность, когда в конце XVIII века антониты слились с мальтийцами, а мальтийцы, носители креста похожей, хотя и несколько иной формы, окутались ореолом таинственности и эзотеризма, в общественном сознании плотно перепутавшись с тамплиерами.

Сегодняшние госпитальеры от голубого цвета отказались, и вообще, что объединяет этих господ, нам, вероятно, не дано ни знать, ни угадать, одно понятно: они не занимаются ни свиноводством, ни уходом в госпиталях за инфекционными больными.

А пока еще все символы были материальными, вещными, антониевы свиньи с бубенчиками ходили по лесам, да даже и по городам. Они ходили по огородам в центре Милана с голубыми ошейниками святого Антония, и их было запрещено не только обижать, а вообще трогать. Стоило позвать их, они бежали приветствовать хозяина-монаха, не подозревая, что в один прекрасный день вот так вот явятся – а их как раз и превратят в медицинское снадобье.

Атрибут святого – пламя на руке или на костыле – связывает по ассоциации Антония с пожаром, и он теперь в Италии покровитель пожарных. Свинья, выглядывающая из-под юбки святого, познакомила его с колбасниками, по­этому Антоний покровительствует теперь еще и этой профессиональной категории.

Свиньи почти вездесущи на изображениях этого святого. На шедевральной картине Чима да Конельяно в Метрополитен-музее в середине на почетном месте Антоний с нимбом набекрень, а его свиненок в самом зрительном фокусе – на уровне глаз смотрящего.

Изумительная сиенская доска в Национальной пинакотеке Микелино да Безоццо (очень ценная, потому что она единственная подписанная вещь Микелино) скомпонована так, что взгляд зрителя, будто со свинцовым грузиком, оплывает вниз и утаскивает внимание зрителя к низу картины. Лицо Мадонны вообще как будто не попадает в поле обзора; дитя кренится к Екатерине; Екатерина – к кольцу, которым они обручаются; Иоанн Креститель и Антоний Великий сгорблены, и единственное мощное контрдвижение среди всех фигур – это задранное кверху рыльце антониева поросенка.

Зато если кому придет охота ехать специально смотреть «Святилище Мадонны Снежной» в Ауро, это один из пригородов бурга Касто в провинции Брешиа, и удастся упросить, чтобы ему открыли церковку, то нужно подойти к третьему алтарю справа, и взору представится такой поразительный хряк на картине гениального брешианца Моретто! На картине огонь у святого в руке, как веер. Вот только посох не костылеобразный «Тау», а загнутый – как посох епископа. Все вокруг Антония статуарно. Геометричны облака, архитектурно седалище. Вот только сам святой будто на сковороде вертится – не усиживает чинно на месте.

Антоний ходит и ходит с этой свиньей, хотя он с нею и не был знаком при жизни. Парой они кочуют из картины в картину. Свинья дружелюбно обнюхивается с драконами, которые приданы как атрибут другим святым – Георгию, скажем, или Михаилу. К примеру, на картине Пизанелло «Святые Антоний и Георгий» в Национальной галерее в Лондоне.

У христиан Михаил, покровитель небесного воинства, сплошь и рядом выполняет роль не военного заступника (о военном заступничестве просили мучеников), а избавителя от болезней, так же как и Антоний. Связь ассоциаций, вероятно, идет по сходным цепочкам. Оба святых – борцы со злыми духами, а от злых духов исходят болезни. Именными церквами архангела, его образами и алтарями оснащены основные остановки на Францигенском пути, в том числе в Свинской (Сузской) долине, на обильной «свинскими» грибами порчини (то есть боровиками) «свинской» (Пиркирианской) горе. Среди основных аббатств, расставленных тут на расстоянии паломнических переходов (аббатство Святого Антония в Ранверсо, XII век; Святого Юстия в Сузе, XI век; Святых Петра и Андрея в Новалезе, VIII век; Святого Лаврентия в Ульке, XI век), выделяется святилище (Сакра) Святого Михаила, X век, близкое любителям литературы, в частности, потому, что именно это место послужило прототипом для романа (не для фильма!) Умберто Эко «Имя розы».

«Мы подымались по крутой тропе, огибавшей гору. Вдруг аббатство встало перед нами. Меня поразила не толщина стен – такими стенами огораживались монастыри во всем христианском мире, – а громадность постройки, которая, как я узнал позже, и была Храминой. Восьми­угольное сооружение сбоку выглядело квадратом (совершеннейшая из фигур, отображающая стойкость и неприступность Града Божия). Южные грани возвышались над площадью аббатства, а северные росли из склона горы и отважно повисали над бездной. Снизу, с некоторых точек, казалось, будто не постройка, а сама каменная скала громоздится до неба и, не меняя ни материала, ни цвета, переходит в сторожевую башню: произведение гигантов, родственных и земле, и небу. Три пояса окон сообщали тройной ритм ее вертикали».

Восьмиугольное сооружение в Сан-Микеле ныне рассыпалось в прах. На земле просматриваются следы его фундамента. Это не библиотека, а бывший баптистерий. Но в абрисе ушедшей в землю каменной кладки видны фигуры – квадрат и вписанный в квадрат круг. А в церкви, которая сохранилась и полна дивных фресок, посередине торчит каменная скала – макушка горы, образуя цоколь одной из колонн, куда прикреплена табличка «Это макушка…». Табличка в стихах, сочинитель – местный стихотворец Джованни Ребора (никакого отношения к более знаменитому миланскому Клементе Реборе). А три пояса окон до сих пор видны на фасаде этого аббатства.

Та лестница, которую, со скрипом в коленях, приходилось преодолевать паломникам, а ныне посетителям, состоит из слоев серого гранита, местного строительного камня, очень трудного в обработке (честь и слава резчикам раннего Средневековья!), и слоев зеленого серпентина, прида­ющего всему торжественный и нарядный вид. Лестница обвивает гору, повторяя линии Вавилонской башни, а потом уходит вглубь монастырской постройки, и там к ее величественному и философическому облику прибавляется еще один поражающий воображение элемент. По бокам лестницы четко обозначаются ниши, выкроенные в скале для того, чтоб там раскладывали трупы монахов, а живые, наблюдая их тварный смрад, взлетали бы душой к небесному совершенству, отрекаясь от посюсторонних прелестей… Ну, это тоже описано у Эко, если кто помнит, оссуарий, туннель, соединяющий под землей церковь и кухню.

Дом Савойя (его представители, став королями Пьемонта, объединили Италию в XIX веке, а в XX, подмочив репутацию во время Второй мировой войны, после общенародного референдума перестали быть королями) еще в X веке избрал именно это аббатство, с его впечатляющими нишами для покойников, местом погребения своих герцогских высочеств. Потом пришлось торжественно переносить их кости в новую усыпальницу Савойского дома в Турине.

Гора и здание слиты, камень здания взят из горы, поэтому ясно, что ничто никогда не изменится, как не изменилось за пятнадцать столетий. Только небо переменно. Оно бывает ярко-синим, потому что ветра, сильнейшие в Италии ветра в Валь-ди-Суза, разметывают облака. Но случается, что небо бывает и мышиного колера, когда на верхушку горы, поверх аббатства, насаживается туча, будто плотный из некрашеной шерсти колпак.

Глаз посетителя привыкнет к серому и зеленому и не ждет, что на стенах церкви окажутся все цвета радуги: краски привозной палитры. Здешние люди не располагали природными яркими красителями. Большинство вещей было цвета этого серпентина и этого гранита. Пользуйся тем, что лежит прямо под слоем дерна в местной почве и растет на местных грядках. Рисунки твои будут охристыми, черноватыми, белесыми. Или добывай откуда-нибудь импортные материалы! Вот импортные материалы и перепадали работавшим здесь гениальным художникам от покровительствующей Савойской династии, которая правила здесь с X века.

Графы Савойские везли с далекого Востока, из Святой земли ляпис-лазурь и киноварь. А привезенный ими сюда в XVI веке (тогда уже герцогами, с XV века Савойя носят титулы герцогов) модный и талантливый художник Дефенденте Феррари разрисовал этими дорогими красками алтари церквей в Сакре-ди-Сан-Микеле и в недалеко расположенной обители (XII век) Святого Антония в Ранверсо. Именно в Ранверсо шли паломники от Святого Михаила Францигенским трактом.

Мы в крошечном бурге Буттильера-Альта. Пятачок земли, на котором стоят священная постройка, священный сарай и священный столб с навершием-посохом Антония на макушке («Крест Тау»), именуется Ранверсо. Сильно пахнет навозом. Скотный двор по-прежнему прямо за кирпичной оградой храма. Фасад испещрен изразцами из обож­женной глины. В прежние времена они аппетитно блестели, как новая резина, эти кирпичные плиточки: их обжигали, обмазав глазурью из белка с особенной лаковой смолкой. Естественно, к нашему времени облива отпала, отвалилась, открошилась, и эти поверхности не хочется больше гладить и прикладываться к ним щекой. Но в терракотовых облицовках по-прежнему видны голубые жилки. Эта цветная глина, водившаяся на берегах местных горных рек, предоставляла тем, кто лепил ее руками в далеком XIII столетии, особые выразительные средства. Кстати, тою же глиной пользовались и создатели уникального терракотового балдахина над золотым алтарем Святого Амвросия в миланском Сант-Амброджо. Десять веков радует зрителей это голубое великолепие. Внутри Сант-Антонио-ди-Ранверсо, на фресках этого же оттенка местный голубой краситель оттеняет плащи пророков в абсиде, накидку Богоматери, крылья херувимов, голубые тау-кресты и голубые колокольчики для созывания свиного стада.

Портик на тихом взгорье перед монастырем Ранверсо и входами в больницу и на скотный двор – весь в арках. Над арками полукружия из терракотовых плиток. На крайнем правом фланге вместо личика ангела неприличность: высовывается задница. А под пилонами, с глубоким смыслом, вылепленные из глины грозди винограда (евхаристия) вперемешку с терракотовыми желудями (они – питание опять-таки антониевых свиней).

Подходя к подворью Сант-Антонио-ди-Ранверсо, видя «Тау», видя особого покроя антонианские шпили на парусном фасаде, сложенные из глиняных шишек, напомина­ющие скульптуры Гауди, паломник, измотанный переходом через Альпы по перевалам Монченизио и Монджиневро, понимал: тут оставят ночевать, накормят, даже смогут подлечить, если что.

Неграмотные пилигримы узнавали приметы этих зданий, как в советские времена люди с ходу опознавали здания райкома партии в любой точке Союза. А теперь опознают, ну, скажем, аэропорт.

Дополнительно подтверждали путнику: «Ты не ошибся!» встроенные в колокольню тарелки из глазурованной керамики. Это тоже был отличительный признак путевых убежищ. Тарелки, увы, за пятнадцать веков повыскакивали из ниш. Сохранилось несколько их образчиков в музеях.

Фрески Дефенденте Феррари в Ранверсо были бы хороши, не вытесни их из зрительного восприятия фрески другого художника, более раннего (начало XV века) и до того обворожительного, что все размещенное рядом с ним отступает на второй план.

В Ранверсо главное – фрески Джакомо Жакерио (ок. 1375–1453). Он был придворным художником, наперсником и другом очень примечательного представителя Савойской династии Амадея VIII. Этот Амадей возвысил себя и потомков из графов в герцоги, успев поработать и антипапой с 1439 по 1449 год. Он с молодости то робел из-за своей несчастливой внешности (был кос, заикался, хромал), то комплексовал (сирота, рос среди чужих, был насильственно женат в пятнадцать лет), то самоутверждался (военные победы, обильное потомство – не менее десятка детей, наконец папский сан). То скрывался от мира и умерщвлял плоть именно тут, в Ранверсо, прислуживая зачумленным и ночуя на охапке соломы, поверх которой у него были взбитые перины и бархатные подушки, как известно нам из инвентарей монастырского имущества, которые с XIV века сохранены и лежат в Лионе в архиве департамента Роны.

Жакерио проработал при этом эксцентричном правителе всю жизнь. Живя с ним в Бургундии, когда шеф был женат на бургундской наследнице, Жакерио учился искусству миниатюры. А когда ездил с Амадеем VIII во Фландрию, тоже много там увидел, что сказывается и в мотивах, и в стилистике его живописи: невозможно поверить, что Жакерио работал на сто лет раньше Брейгеля! Впрочем, он оригинален до умопомрачения. Чего стоит хотя бы Дионисий со своей срубленной, как от манекена, головой на блюде, но при этом в очаровательно измятом плащике, или «ребус» с витающими в воздухе орудиями страстей Христа.

В однонефной церковке фрески Жакерио рассказывают историю Антония, всю его жизнь и совершенные им чудеса, вплоть до корабля, на котором в Европу ввезли, под эгидой тех же савойцев и на родовые земли савойцев, мощи святого из его первого египетского захоронения.

В алтарной части храма около ста лет назад, отодвинув тяжелые шкафы и сцарапав грубую повсюду намазанную побелку, нашли и вывели на божий свет дивные во весь рост фигуры библейских пророков. До этого пятьсот лет стена по сторонам клироса была заставлена мебелью и заштукатурена прямо по фрескам, чтобы предотвратить эпидемию: заразная больница, лечили чумных, кому надо, чтобы их отравленные миазмы налипали на стены…

Над пророками – связанные с темой паломничества святые Михаил и Марфа. Марфа тоже мирволит набожным странникам. Она, как мы помним из Евангелия, та самая «заземленная» по сравнению с Марией хлопотливая домохозяйка: будучи рачительной, получила должность покровительницы пилигримских гостиниц.

На другой стене мы видим путь скотины и свиней к святому Антонию. И в частности – веселую пару сочетающихся браком свинок. Породу, нарисованную Жакерио, разводили преимущественно в Тоскане. У этих свиней белый пояс – cinta, а разводили этих свиней близ Сиены, поэтому порода называется cinta senese. Мускулистая и независимая, как сказано про cinta senese в зоологической энциклопедии, «с сильно развитым материнским чувством», свинья гуляла по дубравам Тосканы уже в XI веке. Черная свинья в белом поясе красуется на фреске раннего Возрождения «Плоды доброго правления в городе» Амброджо Лоренцетти во дворце городской управы в Сиене (1338 год).

На фреске Жакерио две такие свиньи изображены по-ху­лигански, явно без намерения в каком бы то ни было отношении умерщвлять плоть.

Эту породу ни с какой другой не спутаешь – видный экстерьер. Она неуязвима для многих современных болезней. Древняя аристократическая кровь, иммунитет ко всему: ей грозило не вымирание, а геноцид. В XX веке кому-то показалось, что разводить эту породу не так уж и выгодно. Когда схватились за голову активисты из «Слоу Фуд», в начале третьего тысячелетия, на земном шаре этих полосатых оставалось всего сто пятьдесят особей. Естественно, пришлось проводить настоящую спасательную операцию. К 2014 году свиней уже насчитывается столько, что их мясо регулярно поставляют в рестораны и магазины, правда, не переставая указывать, что речь идет о продукте DOP (находящемся под защитой закона).

И свиней, и крупный рогатый скот на фреске гонят к Антонию, который готовится всех благословить – и препроводить на бойню, бойня как раз в соседнем доме. В тон достаточно похоронному настроению с обратной стороны внутрицерковной каменной стены написан тем же Жакерио уникальный, вообще уже ни с чем не сравнимый «Путь на Голгофу» как ответ на карнавально сниженное звериное шествие. Но и среди людей такие рожи! Это несомненные портреты крестьян из монастырской деревни. В небе весь воздух застят перекрещенные копья, как у Уччелло в «Битве при Сан-Романо».

Один из персонажей шествия – легендарный кузнец с тремя гвоздями. Чтобы ему не выковывать Христовы гвозди, он взмолился, и на руках у него приключилось рожистое воспаление. Как видим, все детали в этой местности препровождают не куда-нибудь, а к святому Антонию и его болячкам.

Веками дожидались зрителей под слоем жирной известки гениальные фрески Жакерио. Веками топали по Францигенской дороге (да и сейчас идут, хотя и не в том количестве) путники, желающие спасаться паломничеством в Сантьяго, Рим, Иерусалим.

Но XX век имеет собственные виды дьявольства. С дьяволом по-прежнему ведется борьба. В наши дни в долине объявлен крестовый поход против ТAV (не TAU, а TAV).

TAV – это суперскоростные поезда, которыми в век прогресса пытаются связать Турин и Лион – два оплота древней Савойи, города, увязанные системой паломнических дорог и структур. Но этот новый вид сообщения, желательный для всей остальной Италии (сколько можно сидеть в провинциальной изоляции, когда скоростные поезда летают по всей Европе!), пугает местных людей бесчеловечной скоростью, механистичностью, предположительным жутким воздействием на природу и коммерческой составляющей (а что делать тем пересевшим на грузовики возчикам, которые спокон веков работали в этой долине?).

Движение No TAV напоминает «борьбу с дьяволом» в духе святого Антония. Особенно громкие протесты имели место перед зимней Олимпиадой 2006 года. В течение многих недель были заблокированы все перевозки по Валь-ди-Суза. Любитель эпатажа Жерар Депардье самозабвенно поддерживал бунтарей.

Как подумаешь, сто лет назад поезда только начинались, а в Италии царил такой вольнолюбивый просветительский дух, что нобелевский лауреат 1906 года Джозуэ Кардуччи приветствовал локомотивы – с их дьявольской аурой – как благотворную ипостась Сатаны.

Via l’aspersorio – prete, e il tuo metro!

No, prete, Satana – non torna indietro!..

Salute o Satana, o ribellione, –

O forza vindice de la Ragione!

<…>Е sacri a te salgano – gl’incensi e i voti!

Hai vinto il Geova – de i sacerdoti.

(Оставь свой ладан, поп, упрячь кадило!

Нет, не отступит дьявольская сила!

Восславься, Сатана, врагов сразив, –

Ты, Разума великомощный взрыв!

<…> Внимай, Сатан, молитвенному зову –

Ты победил поповского Иегову!)

 

У Кардуччи идеальный герой, воплощение победы разума над верой – это паровоз:

Un bello e orribile – mostro si sferra,

corre gli oceani, – corre la terra:

corrusco e fumido – come i vulcani,

i monti supera, – divora i piani;

sorvola i baratri: – poi si nasconde

per antri incogniti, – per vie profonde;

ed esce; e indomito – di lido in lido

come di turbine – manda il suo grido.

(Дивновидно, страхолюдно – чудище играет,

Рассекает океаны, – землю обегает,

Вихри, дымы изрыгая – подобно вулкану,

Преодолевает горы, – равнину пространну;

Пропасти перелетает – и внезапно в горы

Утекает, проницая – их тайные норы,

И опять, пройдя глубины, – людям и природе

Зычным зовом возвещает – о своем приходе.)

Но прогресс ведь движется волнами, как хорошо известно. Наступающие времена Умберто Эко удачно предложил назвать Новым Средневековьем. Похоже, история в виде фарса тянется повторить великое противостояние франков с лангобардами в Сузской долине. В VIII веке эта долина наблюдала бесчисленные стычки, засады и побоища армии Великого Карла, франкской армии, с военными полками лангобардов (Дезидерий).

Снова франки (ну хорошо, французы!) пытаются проложить широкий путь через Альпы, сблизить страны. И снова тут лангобарды (ну хорошо, представители Лиги Севера и прочих местных национальных лиг!) грудью препятствуют механистичному и рациональному духу прогресса, идущему из Франции – точно сказано – сатанинскому…

Подобные движения по защите чего-нибудь от чего угодно известны во всех частях земного шара, вот уж не невидаль. Известны они под забавными акронимами (NIMBY – Not in My Back Yard; BANANA – Build Absolutely Nothing Anywhere Near Anything). Они бывают изрядно мрачными, обскурантистскими, и, самое неприятное, их представители не желают слушать никаких посторонних доводов.

Плохо, что так дойдут и до призывов лечить эпидемии салом и молитвами.

События и настроения XXI века прочитываются, как в срезе дерева, в древней истории построек, материалов и мест. Необходима именно такая оптика, чтоб заглядывать в прошлое, гадать, какие же сигналы давнее прошлое посылает нашей современности. Открыть это помогают и энтузиаст – недавний студент, вернувшийся в провинцию из большого города, и обленившийся настоятель древней монастырской обители, если его хорошенечко попросить.С