Карикатурист Панчо: Удар будет ощутимее и сильнее, если сделать его вполсилы

Он считается одним из ведущих художников Франции в жанре карикатуры. Но Панчо – личность намного более сложная и никак не укладывается в формат «карикатуриста». Критики его называют сатириком, художником нравов, даже кардиологом. Почему кардиолог? Откуда вдруг медицинские термины? Неужели намек на прошлую профессию? Вовсе нет.

Панчо изучает и анализирует работу сердца общества и пытается подобрать наиболее точный диагноз его недугам. Но главное лекарство – практически идеальное для подобного рода заболеваний – юмор. Правда, юмор не прямолинейный, не грубый, не плоский и примитивный, а юмор-размышление, юмор – горькая ухмылка, юмор-вздох. Без агрессии, с нотой «взрослого осуждения малых и неразумных». Более двадцати с лишним лет Панчо умудряется держать планку, точнее, пальцы на пульсе. Приехавший во Францию из такой глуши, как Уругвай, Венесуэла (там Панчо родился), Аргентина, Буэнос-Айрес, Мексика, Колумбия… он немного расширил свой репертуар. В папке его рисунков – среди политических шаржей – неожиданно возникли ироничные портреты-зарисовки писателей, кинематографистов. В недоступном отшельнике Милане Кундере он подчеркнул почти сократовский лоб, давящий на глаза, и маленькое тщедушное тельце. Великая Маргерит Дюрас у него похожа на жабу в старческих очках. В этой корявой бабушке угадывается безразличие к себе как к женщине и потрясающая уверенность в себе как в интеллектуале. Кажется, она живет только ради своих глаз – умнейших, пронзительных, смешливых. А старомодные туфли, архаичные очки и возрастная одежда совсем ее не портят. Пабло Пикассо у Панчо – старичок-карлик, смешной курортник в вечных шортах и шлепанцах, выводящий почти невесомые, гениальные линии на своем рисунке. Получается, Панчо видит «гигантов» маленькими, нестрашными малышами. Но в этих фигурках и лицах заключено столько силы и энергии, столько смысла и красоты, что они побеж­дают все физические несовершенства. Сам Панчо назы­вает свои портреты «масками», за которыми прячутся неразгаданные лица порой трагических персонажей.

Интересный момент – он всегда рисовал злобо­дневные карикатуры, причем в странах, где полным ходом шла гражданская война. Он никогда не подыгры­вал ситуации, не прятался, не обманывал. Конечно, он понимал, что рискует. Чувствовал, что даже без оружия в военное время можно погибнуть. Но работу свою не прерывал. Вероломных политиков он всегда представ­лял как больших детей, играющих в куклы. Его кукло­воды выглядели забавно, но никогда зло. Его картинки постоянно перепечатывают американская The New York Review, английские Books, The Guardian, Herald Tribune и итальянская Il Sole 24 Ore.

«Отношение к жизни я могу выразить линией, а не словом, – говорит Панчо. – Мне вообще хотелось бы совсем уйти от слов, даже пояснительных. Чтобы рисунок был самодостаточным и воспринимался без слов. Такой чисто графической бомбой! Знаете, есть такой вопрос в среде карикатуристов: можно ли убить птичку, придавив ее роялем? Можно легко. Но это самый при­ми­­тивный способ убийства. Простой, скучный. Я про­тив таких “убийств”. Считаю, что недосказанность, полу­тон, а иногда и завуалированное безразличие к яркому политическому или социальному событию более дей­ственный способ вызвать эмоцию читателя. В недогово­ренности есть особая сила. Она в каждом рождает свой ответ, индивидуальную реакцию, пробуждает свою сис­тему анализа, свое восприятие событий. Будто негром­кий звук – человек все равно вздрагивает, оборачивается, задумывается: что это было?»

СВы родились в Венесуэле, работали в самых нестабильных странах, рисовали карикатуры, порой непосредственно находясь в горячих точках Латинской Америки, в государствах, где готовился или уже случился переворот, в обстановке полного запрета на политический юмор… Как рисовалось в жестких условиях?

Главное, самому себе поставить рамки и условия. Но не творческие рамки, не эмоциональные границы. Нрав­ственные скорее. Сказать самому себе: говори об этом прямо, но мягко. Честно, но не грубо. Открыто, но не явно. Поверьте, я не раз боялся касаться острых тем, особенно в Уругвае… однако все равно их касался, рисовал, но в заданных самим собой рамках. Мне нра­вятся изящные намеки, нравятся непрямые ответы. В них заключена огромная сила. Творческая позиция не должна быть лобовой.

СПосле расстрела редакции парижского сатирического еженедельника многие творческие люди Франции рискнули заявить: художники позволили себе лишнее. Зачем играли с огнем, зачем дразнили, унижали и высмеивали чужие ценности? Убежден­ные в своей нерушимой свободе французы усомнились в соб­ствен­ной безопасности. Что вы думаете об этой ситуации?

Я не хочу обсуждать коллег. Каждый художник сам определяет для себя пределы допустимого. А что касается представителей парижской богемы, которая стала выступать с публичными высказываниями на злобо­дневную тему, – тут, как мне кажется, своя история. Для французов ощущение своей свободы – особое чувство. Святое. И на него вдруг посягнули. А они не знают, как реагировать. Просто еще не было повода научиться. Могу лишь повторить, в искусстве для меня лучше ударить слегка, а не в лоб. Поверьте, удар будет ощутимее и сильнее, если сделать его вполсилы.С