Вадим Рутковский: Люди не те, кем они кажутся: Гончаров и Мариво в «Гоголь-центре»
«Объявляю вендетту бездушным, немым, безголосым, / Всем, кто бьется за место на дыбе, за жизнь в кандалах, / Объявляю вендетту унылым ворам и их боссам / и молчащим толпам с амбарным замком на губах» — рок, надрыв, максимализм, начало спектакля: почти подросток с горящими синим пламенем глазами бросает в зал песню протеста. Это Саша Адуев, герой «Обыкновенной истории», в романе Ивана Гончарова, опубликованном в 1847-м, — дворянин, сын небогатой провинциальной помещицы, переезжающий к дяде в столичный Петербург, в спектакле Кирилла Серебренникова — наш современник, лишенный, разумеется, дворянского чина и переезжающий уже в другую столицу, Москву, но в остальном такой же восторженный до сумасбродства романтик. И дядюшка Петр Иванович Адуев, почти как у Гончарова — bel homme, умеющий владеть собой и не давать лицу быть зеркалом души. Почти — потому что жестче и самостоятельнее: тот, кто в XIX веке «служил при каком-то важном лице чиновником особых поручений и носил несколько ленточек в петлице фрака», в XXI — не самый крупный, но все же олигарх, сделавший состояние на торговле светом. Смена эпохи не противоречит главному мотиву первоисточника: Серебренников ставит спектакль о столкновении юношеского идеализма с трезвым, точнее «ледяным до ожесточения» мировоззрением, пережившим утрату иллюзий. Но не только об этом.
«Обыкновенная история» — спектакль о превращениях, оборотничестве, том состоянии, когда «совы не то, чем они кажутся», как говорили в «Твин Пикс» Дэвида Линча. Кстати, сова, вернее, ее моча, фигурирует в заклинаниях, что нашептывает Марья Михайловна Любецкая (Светлана Брагарник, она же играет мать Саши), мамаша Нади (Яна Иртеньева), ветреной столичной пассии Адуева-младшего, на которую Саша легко променял оставшуюся в родном городке Соню (Мария Селезнева, пришедшая в «Гоголь-центр» с «Пробуждением весны»). В сценографии три легендарных «О» Гончарова («Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв») оборачиваются тремя огромными неоновыми нулями, символом больших денег и нулевой чувственности. Продавец света Адуев-старший обретает инфернальные черты, и ясно, что торгует он на самом деле тьмой, которую искусственным неоном не рассеять. Вокальный цикл Александра Маноцкова на текст «Откровения Иоанна Богослова» переводит самые бытовые сцены в несиюминутное измерение; но это, скорее, красивая декоративная страховка: то, что по-свойски разбираясь с реальностью, Серебренников почти всегда говорит о вечности, очевидно и в тишине. Существенная для Гончарова тема — противопоставление полуазиатской, но душевной русской провинции холодному Петербургу («отпрыск России, на мать непохожий, бледный, худой, евроглазый прохожий», пел когда-то Юрий Шевчук) — мутирует у Серебренникова в не лишенное морализаторства обличение города. Тут «Обыкновенная история» рифмуется с «Братом» Алексея Балабанова: «Вот ты говорил, город — сила, а здесь слабые все. — Город — это злая сила, сильный приезжает, становится слабым, город забирает силу — вот и ты пропал». Саша, объявлявший войну бесконечной цепи кабинетов (это снова цитата из использованной в спектакле песни Ивана Каприса), начинает карьеру со службы «при корзине», куда посетители этой цепи кладут взятки. «Ты пропал» — это про обоих Адуевых?
«Обыкновенная история» — не просто спектакль о превращениях, но спектакль-метаморфоза. Первое действие обманчиво клонится к плакату: вот вам две крайности, восторженное дитя и опытный бес, вот город — злая сила, наблюдение за тем, как яд города и рассудка покроет ржавчиной души прекрасные порывы, увлекательно, но очевидно; и не приходится сомневаться в печальном приятии унылого, как все прописные истины, постулата о том, что нет сердца у тех, кто не был либералом в 16 лет, и мозгов у тех, кто не стал консерватором к сорока. Но вот на сцене появляется новая героиня, Лиза, жена Петра Ивановича Адуева в блистательном исполнении Екатерины Стеблиной, и с ней в условную конструкцию входит жизнь, выламывающаяся из любых рамок и ускользающая от максималистских определений. За плакатом возникает горькая ностальгическая память о том, «что раньше у нас было время, сейчас у нас есть дела», и две по-разному антипатичные крайности почти примиряет эта девушка, настоящая, из плоти и крови.
Финальная, самая сильная и глубокая метаморфоза — старший Адуев, вдруг проявляющий человеческие черты, и младший, превратившийся в монстра, практически буквально: внутренние изменения меняют даже внешность, и актер Филипп Авдеев героически обезображивает себя контактными линзами и зубными протезами. Пьеса Василия Сигарева «Пластилин», с постановки которой началась московская история Серебренникова, заканчивалась страшной ремаркой «Темно» — в том старом спектакле Кирилл смягчил ее бравурным и фантазийным театральным финалом. Действительно темно — в конце «Обыкновенной истории», когда становится понятно, что зашкаливающий цинизм Адуева-старшего — итог осмысленных, бурных, теперь увядших лет, выпавших сколь успешному, столь и потерянному поколению нынешних сорокалетних. «Лишним человеком» из классической русской литературы оказывается этот сильный городской зверь, тогда как будущее, которого, похоже, точно нет, принадлежит им, еще недавно восторженным стихоплетам, вдруг примерившим обличье мерзавцев — без рефлексий, как модник примеряет новый наряд, — и обнаружившим, что быть сволочью просто комфортней.
Но я далек от того, чтобы представлять «Обыкновенную историю» пессимистической трагедией — оборотничество даже в этом темном мире бывает разным. Так, затеянный для дела, циничный роман еще сохранявшего человеческие черты Саши с одинокой и влиятельной чиновницей Тафаевой (Ольга Науменко) оборачивается историей настоящей любви (пусть и с плохим концом, но все любовные истории заканчиваются слезами). Серебренников — друг парадоксов, слишком мудрый для того, чтобы ставить на ком-то окончательный крест.
А еще он один из тех немногих смельчаков, что способен рискнуть и открыть новое в известном. Роль дядюшки Адуева начинал Федор Бондарчук, о чем Кирилл рассказывал мне в летнем интервью, но в итоге Петра Ивановича сыграл Алексей Агранович, актер профессиональный (он выпускник актерского факультета ВГИКа), но неопытный; и известен в первую очередь как постановщик остроумных церемоний для кинофестивалей (в наших репортажах можно прочитать о церемониях открытия «Движения» в Омске). Сюрприз «Обыкновенной истории» — в точной, резкой и тонкой работе Аграновича, убедительного и в легкой карикатурности, и в ироничном отстранении, и в глубине переживаний.
То, что «Арлекин» молодого и модного француза Тома Жолли, поставленный на Малой сцене по пьесе Мариво, окажется миниатюрным (длится он всего час) дополнением к «Обыкновенной истории», вышло непреднамеренно — но так и должно случаться в настоящих, следующих продуманной политике театрах. За этот короткий карнавальный час пролетает рассказ о воспитании Арлекина любовью — по сути же, о превращении всесильной Феи в жертву собственной страсти, а робкого несмышленыша — в тирана.
Расписание спектаклей — в афише театра.