Ольга Тобрелутс:  Удобрение

Урок актерского мастерства подходил к концу, когда Ирка, сидевшая со мной за одной партой, наклонилась и прошептала:

– Меня в ресторан пригласили вечером, хочешь пойти со мной?

Мы с Иркой познакомились недавно, пройдя вместе отборочный тур первого всероссийского конкурса красоты, и сразу нашли общий язык. Она была невероятной красавицей. Находясь рядом с ней, я испытывала постоянное счастье от созерцания прекрасного, а прекрасно в ней было все, от внешности до доброго спокойного характера. Ира была старше меня на два года, и у нее было много поклонников. В конце восьми­де­сятых, когда в магазинах хоть шаром покати, возможность поесть в ресторане была невероятной удачей, поэтому я с радостью согласилась. Занятия закончились, и мы вышли из театрального института. Перегораживая движение посреди Моховой улицы, нас ждал черный «гелендваген». За рулем сидел короткостриженый крепкий мужчина с неприветливым лицом. Он вопросительно посмотрел на меня.

– Гена, это моя подруга, и она поедет с нами, – повелительно сказала Ирка, взяв меня за руку.

Мужчина улыбнулся, и я залезла на заднее сиденье. Мы поехали в направлении Выборга. В поселке Репино, на берегу Финского залива, располагался скандально известный ресторан «Волна». Это было единственное место, работающее круглосуточно и притягивающее поэтому разношерстную обеспеченную публику. Раньше я там никогда не была, но Ира рассказывала, как там вкусно кормят, и обещала, что обязательно возьмет меня с собой в следующий раз. И вот этот следующий раз наступил. Подруга щебетала как птичка. Ее веселый голосок иногда перебивался глухими вопросами Гены: «И чего? А ты чего? А он чего?» – на которые она с важностью учительницы отвечала, рассказывая все в подробностях о подготовке к конкурсу.

Перед рестораном было много красивых машин и крепких мужчин. Все короткостриженые, со спортивными фигурами в красных пиджаках и кожаных куртках, обнимались, трижды целуясь при встрече друг с другом. Мы стояли в сторонке, не мешая Гене общаться с друзьями, и ждали, когда он нас позовет зай­ти внутрь.

В ресторане столы уже были накрыты. Чего там только не было! Красная и черная икра, расстегаи, жареная курица, салат оливье, запеченные осетры и много всего невероятно вкусного. От вида еды у меня закружилась голова и под ложечкой неприятно засосало. Мы сели за крайний столик, и к нам подсели два парня в спортивных костюмах. Один принялся за мной ухаживать. В его лице было что-то хищное и отталкивающее. Мне совсем не хотелось с ним разговаривать. Да я особо и не старалась поддержать беседу, потому что мы сразу набросились на еду, забыв все уроки этикета, которые нам вдалбливали на занятиях. Мужчины только посмеивались над нами.

 – Ешьте, ешьте, а то что это за красота такая – одни кости и кожа, – говорил Гена, подкладывая нам оливье.

– Да вы, девчонки, не переживайте особо за финал, только скажите, мы вас первыми красавицами назначим. Кто у вас там рулит, телефончик дадите, все решим. Чего девок голодом морят, фашисты натуральные, им же еще детей рожать, – поддержал его короткостриженый мужчина в спортивном костюме, сидящий напротив.

Я не успела дожевать бутерброд, и на тарелке оставалось еще много чего вкусного, как раздался крик:

– Менты!

Все повскакивали со своих мест, мы с Иркой тоже, и, подгоняемые Геной, побежали по коридору к черному ходу. У дверей Гена остановился и, вытащив из-за пояса пистолет, прижался к стене.

– Тихо, сейчас посмотрю, и быстро выходим, – сказал он и приоткрыл дверь на улицу.

Я посмотрела на Иру, бледная и испуганная, она жалась к Гене, ее страх передался мне. Я почувствовала слабость в ногах, стали подгибаться коленки. Гена схватил меня за руку и потащил на улицу. Ресторан располагался на самом берегу Финского залива, ноги в туфлях на высоком каблуке погружались по щиколотку в песок, идти было почти невозможно. Ира была в балетках на босу ногу и помогала мне как-то ковылять. Гена шел к соснам, за которыми начиналось шоссе. Там стояло такси, словно поджидавшее нас.

 – Слушай, тебе восемнадцать уже исполнилось? – обратился ко мне запыхавшийся Гена, заглядывая в глаза.

– Нет, – выдохнула я.

– Вот видишь, – как мне показалось, уже более спокойно сказал он. – Менты задержат, и проблемы у тебя будут, поэтому ты поезжай домой. Где ты живешь?

Я назвала свой адрес. Жила я в местечке Мурино под городом в частном доме вместе с бабушкой. Гена что-то сказал таксисту, запихнул меня на заднее сиденье и положил рядом тяжелый красный полиэтиленовый пакет с надписью MARLBORO.

– А что это? – удивилась я.

– Да это я родителям удобрение купил, сад у них большой, завтра встретимся, заберу. Мы с Иркой останемся, пацанов бросать неохота, а ты поезжай! – он захлопнул дверь, и машина тронулась, уже на ходу я стала что-то кричать Ирке, но та замахала на меня руками и улыбнулась. Такой приятной показалась дорога домой. Я задремала в машине, и мне снились бутерброды с икрой и жареная курица.

Утром бабуля разбудила меня ни свет ни заря, за окном только светать начало.

– Внуча, а что это за пакеты с белым порошком ты вчера принесла?

Сон был таким интересным, что я никак не хотела просыпаться.

– Это удобрение для сада, – сказала я и перевернулась на другой бок.

Какой прекрасный сад был у моей бабушки! Вдоль дорожки, ведущей к дому, росли розовые флоксы и красные георгины в два яруса. За ними на зеленой лужайке островками были высажены полевые цветы, в центре которых сидели дельфиниумы, голубыми стрелами пышных букетов устремившиеся в небо. Бабуля обожала свой сад и целые дни проводила среди цветов, бесконечно за ними ухаживая. Перестройка принесла стране разруху и обнищание, вслед за продуктами из магазинов исчезли и другие необходимые вещи. Удобрения не стали исключением. Поэтому, найдя их в коридоре брошенными в пакете у входа, она тут же ими воспользовалась. Когда я проснулась, сад был удобрен и на дне оставался последний запаянный в прозрачный полиэтилен пакет.

– Бабуля, это же не мое удобрение! Что же ты наделала? Как я теперь все это объясню Гене? – чуть не плача, запричитала я.

– Внучка, да не переживай ты, я заплачу. Вчера цветами наторговала, так что деньги у нас есть. Делов-то, а сад зато весь удобрила, знаешь, как важно подкармливать цветочки. Ведь еще целый месяц им цвести, а где мне удобрения взять? Когда в магазине ничегошеньки-то нет. Сама знаешь. А с Геной твоим я договорюсь, что же он – не человек, что ли, ведь не гиена какая.

К обеду к воротам подъехала «девятка» с затемненными стеклами. Из машины вышел невысокого роста коренастый молодой человек, тот самый, что сидел с нами за одним столиком и пытался за мной ухаживать. Он тогда показался мне крайне неприятным. Сейчас же он стоял, опершись на калитку, и с интересом рассматривал наш сад. Я вышла из дома, приветственно помахав ему рукой.

– Привет, красуля. Мешок давай, – сказал он и ухмыльнулся щербатым ртом.

– Привет, – ответила я, пытаясь подобрать слова, чтобы объяснить бабушкин проступок. Но слов не находилось. От одного взгляда в его страшные глаза все обрывалось внутри. Я молча протянула пакет. Он взял его и оценивающе взвесил на вытянутой руке, после чего, нахмурившись, заглянул внутрь, где на дне одиноко лежал единственный оставшийся пакет удобрения.

– Не понял. Что за дела? Ты чего, овца, страх потеряла, где остальное?

Обида мгновенно залила шею и лицо красной краской, я развернулась, чтобы вернуться в дом, но он больно схватил меня за локоть.

– Тебе чего, жить надоело? – захрипел он мне на ухо.

– Отпусти меня, – закричала я на него. – Я объясню все Гене сама. Это бабуля не поняла, что удобрение не наше, и сад полила. Она рано встает, я еще спала,  не видела.

На шум выскочила бабушка, она держала в руке тряпочный затертый кошелек и на ходу доставала десять рублей.

– Милок, не серчай, вот возьми, с лихвой хватит. Я же не знала, что оно твое. А сад, видишь какой, цветы-то, цветы, жаль их, подкормить надо было уже давно, а где ж его взять? Если довели страну изверги, ничего не купить.

Щербатый ошарашенно переводил взгляд с меня на бабулю и вдруг громко захохотал. Он хохотал, сгибаясь пополам, давясь и чуть не валясь на землю. Схватившись за живот и покраснев всей рожей, открыв свой черный рот, в котором не хватало передних зубов. Судорога смеха проходила по всему его телу, и от натуги лицо становилось из красного малиновым. Внезапно он перестал смеяться и неожиданно заплакал. Упал на колени, зажимая в руках пакет и размазывая по лицу слезы рукавом кожаной куртки.

Бабушка подошла к нему, протягивая десять рублей. Она хотела его обнять, сама готовая разрыдаться. Он вскочил и замахнулся на нее кулаком, я бросилась наперерез, закрывая старуху своей спиной.

– Что, удобрения пожалел? Ну получилось так, что теперь поделаешь? – закричала я.

Он опустил кулак, еще минуту смотрел на нас с нескрываемой злобой и ненавистью, в какой-то оторопи, а потом выскочил из калитки, прыгнул за руль «девятки» и, газанув, умчался по дороге в город.

– Больной, верно, контуженый, – сказала бабушка, убирая десятку в кошелек. – Сколько их, мальчишек с Афгана, попорченных войной, – и, тяжело вздохнув, пошла в дом.

Гену я больше не видела, да и Ирка с ним после этой истории не встречалась, говорила, что внезапно уехал в другой город и весточки не оставил. А сад бурно цвел до самых морозов, и даже когда выпал первый пушистый снег, замерзшие в лед цветы стояли, словно в сказке про Снежную Королеву, не теряя своей красоты.С