Крепкий французский початок с полей Кубани

— Вижу, ты хороший человек. Такси для хорошего человека!

Кубанские бомбилы приветливо-ленивы. Тут спокойно в любой кризис. Растут в Краснодаре судейские дворцы и прокурорские усадьбы. Фасады купеческих домиков вылизаны, но во дворах всё так же хорошо, всё так же сушат гигантские кружевные трусы на турнике, и старый казак в футболке «Нирвана» сосет папиросу.

Причина процветания — под ногами. Час на такси сквозь пыльный город, и начинается земля. Она коричнева от солнца, но под дождем становится черна. Эта земля — лучшая в мире. Во всяком случае, для выращивания кукурузы.

Во все концы ни дома, ни столба, в горизонт упирается дорога, поперек дороги — веревка с крюком. Седой сторож дремлет в будке. Впереди — поля. 11 тысяч гектаров сладкой кукурузы и зеленого горошка.

Кукурузу сажают в апреле-мае. «Спирит», «Роялти», «Монархия Турбо», «Супер Сандес». Это сорта семян. Все заграничные. Можно, конечно, засеять гектар каким-нибудь «Обским 150». Но выйдет хуже.

Русскую кукурузу растят из голландских семян, а делают это французы. Станица Старомышастовская: бывший колхоз, бывшая агроферма «Луч», теперь — частные земли, которые арендует фирма «Бондюэль». Две трети всей сладкой кукурузы — с этих полей.

У Кубани казацкий, русский-прерусский имидж. Но этот край всегда был интернационален. Греческие колонии, генуэзские крепости, армянские общины,  Кавказ под боком. Сейчас сюда пришли китайцы, есть целые китайские станицы, где растут на удивление большие помидоры.

На кукурузе, впрочем, используют лишь русскую рабочую силу, и в тракторе дремлет типичный Вася. Человек, идущий сквозь поля, издалека тоже кажется кубанцем —  грузным, загорелым, медлительным. Но твердое шотландское «р» раскатывается над полем — Аллан Меллор, аграрный директор «Бондюэль», говорит good afternoon.

— Родная земля другая. Хуже. Я много где работал — в Польше, Румынии, — но земля везде хуже, чем в России. А у нас под ногами чудо, подарок. На, понюхай. 

На широкой шотландской ладони — ком чернозема. Говорят, почвы отличаются запахом, как дорогие вина. Говорят, хороший агроном регулярно проверяет землю — чего ей не хватает — и смешивает сложнейший коктейль из удобрений. Это все для знатоков. Но даже я отличу хорошо вспаханный и увлажненный чернозем от худого, сухого, спрессованного.

На Кубани летом плюс сорок пять. А сладкая кукуруза любит воду. Без полива — 8 тонн с гектара. С поливом — 16 тонн. Советская система орошения — неказистая и надежная — работает уже 30 лет. Поле разрезает бетонный канал, по нему поступает вода из Кубанского водохранилища. Поперек поля идут дрены, а сточные каналы по краям собирают воду и подают обратно.

Так повсюду. Но мы на экспериментальном поле. И перед нами — гигантская поливальная машина. С виду стальная палка на колесах. Но палка эта с три Эйфелевы башни длиной — почти километр. Машина французская, технология американская. По-английски звучит как название панк-группы — Strip Tillage, а по-русски скучно, зато понятно — полосовая обработка почвы.

— Мы обрабатываем только выделенную полоску, — говорит шотландец. — В этом году одну, в другом — соседнюю. А раз в пять лет сажаем горох, чтобы земля отдохнула. Мы оставляем в промежутках растительность — это сохраняет почву от эрозии. Экономим удобрения. Обычно их вносят как при ковровой бомбардировке, а мы применяем адресно — только по той полосе, где семена. Смотри, какие прямые линии! Машинами управляет спутник, это система точного земледелия.

Мы садимся в джип, шотландец давит на газ, и сжатые стебли скребут по дну.

— Мы так обычно не делаем. Вредно и для машины, и для кукурузы. Но сегодня особый случай. Для тебя!  

Комбайн пожинает последнюю, идеально прямоугольную полосу кукурузы. Из-под ножей фонтанирует зеленым. Початки сыплются в кузов, ошметки летят в лицо. Позади — пустое поле. Впереди — двухметровые заросли.

— На! — говорит шотландец и протягивает початок.

Кукурузу я, конечно, съел. И, конечно, весь обляпался. Початок «с куста» не гладкий, как на картинке. В реальности кукуруза вся в каких-то листочках и стебельках. Самая гадость — красивые, но жутко липкие шелковистые волоски между листьями и зернами. Называются КНР — кисть нитей рыльца. Все это счищают на первом участке конвейера.

С полей на консервный завод кукурузу везут камазы. Кузов откидывается не назад, как у игрушечных грузовиков, а вбок, и зеленая лавина льется на ленту. Черный от солнца водитель, насвистывая песню Ротару на стихи Тарковского, вычищает остатки.

Лезвия — их не видно — крутятся в нескольких направлениях, счищая лишнее. Дюжина женщин стоит за конвейером, перебирают початки и превращают обычную кукурузу в красивую. Женщины тоже красивы, они росли под щедрым солнцем на лучшей в мире земле, на берегу Кубанского моря. Их смех перекрывает шум конвейера, а глаза горят.  Во всяком случае, в начале 12-часовой смены. Под конец в глазах ничего не остается.

Чистые початки снова идут под нож: в специальном аппарате их размалывают в зерна.  Те снова поступают в желоб, а из желоба — в барабан. Он удаляет все, что превышает стандартный размер зерна — 8 миллиметров. Ошметки идут на корм скоту, а зерна — в смесь воды и кукурузного сока, и только затем — в банки. 

На здешнем сленге банки называются «одна вторая» (425 миллилитров) и «четыре четвертых» (850 миллилитров). В маленькой банке кукурузы ровно 280 граммов, ни зернышком больше. Остальное — рассол из воды, соли и сахара. Наверно, от него в цеху и стоит этот запах, неуловимый, но въедливый — к нему привыкаешь через пять минут, но потом он снится.

— Пахнет? — удивляется рабочий. — Ничем тут не пахнет.

И продолжает что-то там чинить.

Банки тестируют, стерилизуют и отправляют на склад. Тут нет людей. Тут как на космическом корабле или в дата-центре инопланетян. Сорок миллионов банок ждут отправки.

При рождении все они одинаковые. Потом усталая кубанская женщина отпечатает ярлык на этикеточной машине. И одна банка станет «Бондюэль», другая — «Глобус», третья — «Лента».  

В каждом початке четное число зерен. Всегда. Не верите — проверьте. За год каждое зернышко подорожало вдвое. Тут и проверять ничего не надо.

Не санкции ударили по кукурузному бизнесу. По нему ударил курс рубля. Семена заграничные. Их покупают за евро. Банки тоже заграничные: сырье добывают у нас, плавят тоже у нас, но за четверть века русская промышленность так и не научилась скручивать алюминий и жесть в правильные цилиндры. Удобрения русские. Но и за них расплачиваются твердой валютой.

Вот и выходит, что себестоимость сладкой кукурузы выросла почти в два раза. А реальная зарплата тех, кто закатывает кукурузу в банки, в два раза упала. Впрочем, в рублях все равно выходит много: больше 25 тысяч. Хорошо для Краснодара.

Полмиллиона банок в день сходит с конвейера. 150 миллионов банок в год. Но на заводе и на полях всего триста постоянных рабочих. И столько же сезонных. Это как полторы Госдумы или три телеканала «Дождь». Совсем немного народу.

Склады работают круглый год, но конвейер запускают в апреле и останавливают в ноябре. Зимой работы нет: кукуруза попадает в банку только свежей.  

— Что будете делать, когда похолодает? 

Женщина перебирает початки, прикрыв глаза. Я повышаю голос, и женщина смотрит, не понимая, а руки в синих перчатках продолжают работать. Шумно в цеху — она меня просто не слышит. Я приближаю губы к уху.

— Что с вами будет зимой? 

Женщина молча мотает головой. До зимы ли, когда конец смены.

А на улице тихо, тепло, даже слишком, и по-кубански спокойно, и славный кубанский сентябрь в разгаре. Только что было плюс тридцать в тени, но солнце уже заходит — консервная фабрика красна с запада и черна с востока.

Очередной камаз опорожнен, золотая с зеленым река течет по конвейеру.