«Это был очень крупный и странный писатель». Памяти Юрия Мамлеева
Андрей Битов, писатель:
Умер очень большой писатель, и понятно это станет только через какое-то время. Может быть, потребуется даже целое поколение, чтобы это осознать. Хотя у него и сейчас немало поклонников и последователей, даже таких, которые разошлись с ним, как обезьяна и человек — начали в одной точке, но пошли в разные стороны в развитии. Среди таких, например, небезызвестный Проханов, который входил в круг его учеников.
Литература Мамлеева — это смесь философии, черного юмора и абсурда, но в ней прослеживается и классическая линия. Вспоминаются и «Бесы» Достоевского, и — уже из Серебряного века — «Мелкий бес» Сологуба. Только «Шатуны» Мамлеева навеяны уже советским опытом. Кроме большой прозы после него осталось и много небольших очаровательных и абсурдных рассказов. У этого писателя был голос, которого уже не повторить. А человеком он был мягким и умным, очень тонким. Никогда никому себя не навязывал, не перетягивал одеяло на себя. Часто таким людям удается очень долго жить.
Андрей Арьев, литературовед:
Полвека назад Мамлеев поразил нас, читателей, тем, что показал экзистенциальные глубины жестокости. Хоть он не отрекался от почти реалистического метода повествования, книги производили впечатление настоящего сюрреализма. Для нас это было чем-то очень новым — мы уже встречали это в западной литературе, но никогда не видели на родине. Это было создание нового экзистенциального абсурда, но средствами писателя, который реалистически смотрел на мир.
Не все современные писатели понимают, что Мамлеев на них повлиял — он сделал это очень опосредованно. Он как бы расширил горизонт — новые авторы теперь знают, что можно идти за те границы, которые он преодолел и которые раньше были или запретны, или недостижимы. Правда, не все переходят эти границы с тем философским обоснованием, с которым это делал Мамлеев, и оттого часто делают это слишком легко, просто потому, что теперь есть возможность.
Евгений Попов, писатель:
У Мамлеева были все шансы стать антисоветским графоманом — это было бы очень естественно с его образом жизни и привычками. Но он им так и не стал. Я с его текстами познакомился в 1977 году: они вышли в альманахе «Аполлон 77», который составил Михаил Шемякин и издал на свои деньги. Рассказы Мамлеева там были гениально проиллюстрированы все тем же Шемякиным. Так вот, я прочитал эти тексты, и мне сразу стало понятно, что это очень крупный и странный писатель. Это было совершенно ни на что не похоже: мистика обыденной жизни, грубые советские люди в неком ореоле потусторонности.
Все, что окружало Мамлеева, казалось мне ужасно странным — взять хотя бы «Южинский кружок», откуда выходили очень странные философы. Но я его знал совсем другим — он не был бесноватым или инфернальным, а казался абсолютно обычным советским человеком, этаким учителем или бухгалтером в галстуке и с портфелем. Только вот внутри у этого человека творилось что-то невообразимое, потому что бухгалтер таких текстов не напишет. Например, роман «Шатуны» — это самое мерзкое произведение, которое я читал в своей жизни. Но он уже скорее из области философии, а не литературы.
Лично мы познакомились уже на Западе, когда я стал туда ездить после 1989 года. Мы несколько раз выступали вместе, но не могу сказать, что очень много общались. В основном я слышал о нем от Генриха Сапгира, с которым они были очень близки. По словам Сапгира, Мамлеев действительно был тем самым советским человеком, каким казался: у него не было конфликтов с КГБ, и он, в отличие от буйной богемы, мало пил. У него даже рукописи в портфеле лежали пронумерованные. Все уезжали на Запад с какими-то скандалами, он же сделал это очень тихо и мирно. Сначала преподавал в американском университете. Потом понял, что Америка ему не по душе, и переехал во Францию. И везде он жил очень тихо и обстоятельно. Он и в новые времена мог лавировать между либералами и патриотами и не конфликтовать ни с теми, ни с другими. И дело тут не в хитрости, а в том, что это был человек безукоризненного поведения, который всегда говорил со всеми уважительно и по делу. А еще он был просто очень цельной личностью.
Андрей Аствацатуров, писатель:
Юрий Мамлеев — яркий писатель-мистик, мощный современный классик, открывший новый путь в литературе. Он предложил совершенно новую оптику для понимания каких-то вроде бы знакомых, очевидных явлений. Он связан с определенной духовно-мистической традицией российской культуры, а она в свою очередь — с русским космизмом. В его произведениях описаны самые страшные, жуткие и катастрофичные уголки человеческого «я» и тех сил, которые руководят этим миром. Самым значительным и революционным текстом Мамлеева и для себя, и для литературы я считаю произведение «Шатуны».
Ирина Прохорова, издатель:
Мамлеев — очень важная фигура не только для русской литературы, но и для интеллектуальной среды. Он не меньший философ, чем писатель. Его тексты — квинтэссенция драмы интеллектуала советского периода. Набор его идей — и философских, и художественных — это очень интересный материал о том, как развивалось андерграундное искусство и мышление, какой травматический опыт и какая система взглядов формировалась в те годы и даже после распада Советского Союза.
Я лично очень хорошо относилась к нему, хотя его идеи были мне не очень близки. Но я понимаю, почему происходила такая эволюция взглядов: в конце концов его высказывания девяностых и двухтысячных годов, как ни странно, отражали философию вертикали власти. Это было странно для человека такой драматической судьбы, но в этом проявился корень очень многих проблем нашего интеллектуального мышления. Хотя, в отличие от большого количества ура-патриотических мыслителей, Мамлеев значительно глубже и тоньше в своем мировоззрении и поисках смыслов.
Будучи противником революции, он считал, что главные изменения, которые могут спасти нашу страну от распада и деградации, — это взаимоотношения между людьми. Он это называл религиозной любовью людей друг к другу. Он выражал это во всех своих текстах, интервью и произведениях, несмотря на их мрачность. И это была главная идея его и художественного, и философского творчества: радикальных изменений в лучшую сторону произойти не может, пока жестокость, которая царит сегодня среди людей, не сменится на другие отношения. Я думаю, в этом он абсолютно прав, и это главный урок, который он вынес из тяжелого советского существования. В этом смысле превращение ненависти в любовь было стержнем его философии.