Ольга Тобрелутс: Черным по белому

Ольга Тобрелутс — художник и писатель. Причем в этом номере «Сноба» выступает сразу в обеих ролях. Ольга придумала и собрала (ее слово!) новогоднюю обложку, нарисовала шмуцтитул для литературного раздела и написала рассказ, поразительный по своему женскому бесстрашию и правдивости. 

Петербургские мыльные ночи не давали сгущаться сумеркам. Город, утонув в серебристо-сером мареве, спал тревожным, летним сном. Елизавета шла по набережной Обводного канала, не чувствуя под собой ног. Все случилось так быстро, словно лавина, сошедшая с гор, обрушилась на нее, погребая под собой жизнь, планы, чувства, желания. Все замерло под толщей снега, навеки убаюкав воспоминания о счастливых днях. От горя сердце девушки сжалось. Перед глазами стояла кровать, застеленная белоснежным бельем, заботливо им приготовленная... Мысли прыгали в ее голове. Как это произошло? Как вообще такое могло случиться? Теперь все, что их связывало так долго и, казалось, так прочно, вдруг исчезло навсегда. Воспитанная в религиозной семье Лиза не могла даже представить близких отношений до замужества. Честно ждала возлюбленного из армии, писала ему письма, посылала посылки. И вот, вернувшись домой, он даже не сделал ей предложения, не назначил дату свадьбы, перешел сразу к самому главному, но, получив от нее отпор, только улыбнулся, сказав: «Ну, на нет и суда нет. Это твой выбор». Тут же, при ней, позвонил по телефону, провел короткие переговоры, и Алина, готовая примчаться по первому зову, уже звонила в дверь. Родись Лиза столетием раньше, бросилась бы в воды канала и закончила там свой жизненный путь, но Лиза была девушкой современной, умела хорошо плавать, и при всем желании утонуть это вряд ли бы ей удалось.

Внезапно раздался визг тормозов, рядом с ней остановилась белая «копейка», и передняя дверь автомобиля приглашающе распахнулась. Девушка вдруг почувствовала, как гудят ноги, как болят стертые в кровь пятки и ноют пальцы в тесных туфлях. Мягкое сиденье поманило, и она не задумываясь села в машину. Дверь захлопнулась, и автомобиль тронулся. Елизавета даже не взглянула на водителя, так безразлично и пусто было внутри нее. Что-то тревожное и горькое сжималось в груди, и внутренний холод сковывал тело. Водитель молчал, продолжая уверенно управлять машиной. Так они и ехали некоторое время, пока Лиза не очнулась, вспомнив, что адрес-то она не назвала. Повернула в его сторону голову и ужаснулась – рядом сидел не человек, а самое настоящее чудовище, урод, исполин. Его покрытое рытвинами лицо с синеватым оттенком, залысины, неаккуратно подстриженные усы, татуировка напугали Лизу. Девушка потянулась правой рукой нащупать дверную ручку, чтобы немедленно выпрыгнуть из машины. Внутренняя часть автомобильной двери не имела обшивки, видно, ее предусмотрительно сняли вместе со стеклоподъемником и ручкой. Она пыталась толкнуть дверцу, но та не поддавалась. Ее невозможно было открыть изнутри, она открывалась исключительно снаружи. Лиза поняла, что попала в ловушку, что это западня. Ей как-то сразу стало ясно, что то, что сейчас происходит, стремительно приближает к концу ее короткую жизнь. Она больше никогда не вернется домой. Ей не удастся освободиться из плена. Обратной дороги нет. Но не этого ль она так желала еще полчаса назад? Не об этом ли мысленно молила судьбу? Теперь же простой вопрос занимал ее больше всего остального: куда он меня везет? И тут же вопреки всему рождалась надежда на спасение: может быть, оттуда, куда он меня везет, мне удастся сбежать? Казалось бы, все горе, случившееся несколько часов назад, исчезло, словно прошлогодний снег, легко позабылось, и на смену ему пришло беспокойство за свою жизнь, жажда этой самой жизни, с которой она так мечтала расстаться еще совсем недавно. Пульс участился и стучал в висках. Тут же вспомнился случай из детства. 

Когда в четвертом классе она самостоятельно стала ходить в школу, без сопровождения взрослых, то старалась выбирать дорогу помноголюднее – мимо шоссе, магазинов, дома культуры, автобусных остановок и сельского стадиона. В тот злополучный день она шла тем же самым маршрутом, но когда до дома оставалась пара сотен метров, из кустов неожиданно выскочил мужчина. Он схватил ее за ручку ранца и крепко сжал плечо. 

– Ты пойдешь со мной, – повелительно прошептал он ей на ухо, показав в кулаке нож. – Там, за универмагом, девочка, она не может надеть колготки. Ты поможешь ей, и я тебя отпущу домой, – добавил он.

От его слов стало очень страшно. Его предложение было абсурдно. Зимняя оттепель, что в такую погоду делает маленькая девочка, тем более одна, на задворках универмага и почему она раздета? Но внезапно страх сменила решимость, уверенность в том, что ей удастся убежать, что она ни за что не пойдет с ним помогать этой девочке.

 – Отпусти плечо, я сама пойду, – спокойно попросила Лиза. 

Держа за ранец, мужчина подтолкнул ее вперед, к машинам, оставленным покупателями на стоянке универмага. За машинами начинался магазинный двор со сваленными там картонными коробками. Все происходящее запомнилось ей словно в замедленной киносъемке. Медленно и верно приближались хромированные бамперы автомобилей. Эхом отдавал в голове каждый шаг: пять, четыре, три, два… И только одна навязчивая мысль: «Если не успею до бамперов убежать, потом мне хана, хана, хана!» Как назло, ни одного человека, ну никогошеньки вокруг, и тоска, такая тоска внутри. Когда они поравнялись с бамперами, Лиза бросилась ниц, ловко вытащив руки из лямок ранца, нырнула под ближайшую машину и, тут же выскочив с другой стороны, со всех ног кинулась в универмаг. Там давали дефицит, было много народу, все ругались, кричали, оспаривая свое место в очереди. Вбежав, она заголосила, заплакала, взывая о помощи. Людская очередь зашевелилась, но никто не кинулся к ней, не поспешил на помощь, только несколько женщин из очереди предложили позвать милиционера. Продавщица ругнулась на покупателей, вышла из-за прилавка, подошла к девочке и, присев на корточки, спросила, что случилось. Выслушав сбивчивый рассказ, она властным голосом крикнула Петровича – седовласого деда, работающего сторожем. Он послушно взял Лизу за руку и вывел на улицу. «Дедушка, вам нужно позвать еще кого-нибудь, он ведь с ножом», – волновалась девочка, но старик только хмурился. На стоянке автомобилей на земле лежал портфель. Его содержимое рассыпалось и валялось тут же в грязи. Дневник упал в лужу, и его белый срез, напитавшись черной от мазута влагой, жирно поблескивал. За магазином они никого не нашли, ни девочки, ни мужчины в черном пальто. Дед полез посмотреть в кусты, да тут же и вернулся. Спросил, проводить ли до дому. Елизавета отказалась, ей не хотелось, чтобы родители узнали о происшедшем не из ее уст. По дороге домой страх неожиданно вернулся, пока бежала со всех ног этот короткий отрезок, все время казалось, что мужчина в черном пальто гонится за ней по пятам. Домой она влетела, запыхавшись, вся красная от бега, и с порога выпалила родителям о случившемся с ней происшествии. Папа схватил куртку и выбежал на улицу, а мама, мама сделала нечто невероятно отвратительное. Она стала раздевать Лизу, внимательно осматривать ее и, заметив на ней рваные колготки – Лиза порвала их на физкультуре, когда усердно старалась сесть на шпагат, – начала с пристрастием допрашивать, что делал с ней тот мужчина. Да как маме в голову могло прийти, что с ней можно что-то сделать? Да она скорее бы умерла, нежели какой-то посторонний мужчина смог бы дотронуться до ее колготок. Но мама не унималась, больно раня своими подозрениями и вопросами. Все закончилось довольно плачевно, Лиза решила больше не быть отличницей. Она перестала учиться, начала прогуливать уроки, и сколько классная руководительница ни билась, беседуя с ее родителями и с ней самой, она больше не старалась. Учеба потеряла смысл: образ мамы перестал быть кристально чистым и стремиться к идеалу, так что радовать ее уже не было желания.

Счастливое спасение сейчас не повторится – где-то глубоко внутри себя Лиза это знала. Она смотрела вперед на дорогу, которая вела в новостройки, неминуемо приближавшиеся навстречу автомобилю, и чувствовала, что там ее ждет погибель.

«Если это неизбежный конец и смерть придет от рук этого мужчины, то он, верно, и есть для меня самый главный и единственный мужчина в моей жизни», – подумала она. 

Елизавета еще раз заставила себя взглянуть на водителя. Он ужасал ее и в то же самое время теперь чем-то притягивал. 

Машина остановилась у точечной многоэтажки из красного кирпича. Время было довольно раннее, часа четыре, весь микрорайон спал, на улице ни души. Водитель вышел из машины и, обойдя вокруг, распахнул дверцу и с силой вытащил Лизу. Он держал ее крепко. Открытая дверь в парадную была совсем рядом. На побег шансов не было. Последние надежды на случайное спасение рухнули. Все было продумано им до мелочей, и удача была на его стороне. Лифт, как назло, стоял на первом этаже. Можно было закричать, позвать на помощь, но квартиры начинались этажом выше, а его огромный кулак при первом ее крике мог лишить Лизу сознания надолго, вполне возможно, навсегда. Она молчала. Не сопротивлялась. Интуитивно чувствовала, что ее покорность – это единственное, что удерживает его от насилия над ней. Ее поведение пробудило в нем любопытство. Он действовал скорее по наработанной схеме, и в этот раз схема дала сбой, Лиза не пыталась спастись, убежать, не показывала свой страх перед ним. Лифт поднялся на двенадцатый этаж. Железная входная дверь в квартиру скорее напоминала вход в гараж. Соседняя с ней дверь была вся в пыли. «Очевидно, туда давно никто не приходил», – подметила Лиза. Мужчина достал ключ и открыл гаражную дверь левой рукой, правой он удерживал девушку. Когда он втолкнул ее внутрь квартиры, в нос ударил запах спертого воздуха. Они оказались в темноте. Темнота не пропускала ни бликов, ни полутеней, она была абсолютной, словно в невесомости, ни верха, ни низа, все скрывал кромешный мрак. И если бы не звуки, которые издавал хозяин квартиры, ей бы показалось, что она в преисподней, в темном царстве Аида и этот страшный похититель – Кербер, охраняющий вход. 

Щелкнул выключатель. Тусклая лампочка осветила грязную кухню. Единственное окно было наглухо заложено кирпичом. Свет не попадал сюда много лет. Мужчина снял куртку, оставшись в свитере, брюках и тяжелых грязных ботинках. Он открыл ящик кухонного стола, достал большой нож, щипцы, нож поменьше и стал неторопливо, обстоятельно мыть их в раковине под струей воды. Лиза прижалась к входной двери и замерла, боясь пошевелиться. Как и дверца автомобиля, дверь в квартиру не имела ручки и открывалась каким-то только ему одному известным способом. «Наверное, я здесь не первая», – промелькнула страшная догадка. Она, словно завороженная, смотрела на его большую сутулую спину, клочковатые волосы, неторопливые движения. «Ну, вот и все», – подумала Лиза. И вдруг постоянно сжимающийся внутри нее холодный ужас лопнул, обжег горячим теплом, наполняя все тело энергией и силой, чувством огромной, всепоглощающей любви. Эта внезапно появившаяся ниоткуда любовь, словно рождение звезды, изменила все. Будто ангел накрыл ее своими крыльями, и не было больше ужаса, исчез страх смерти. Она вдруг увидела все совсем другими глазами. Мужчина не вызывал в ней отвращения. Время перестало делиться на вчера, сегодня, завтра, оно стало течь одновременно, и он одновременно стал маленьким мальчиком, юношей, мужчиной, клеткой зародившейся жизни. Перестал быть плохим и страшным. Она увидела его детство и юность во всех мельчайших подробностях. Всю боль, насилие, ненависть, выпавшие на его долю в детстве и причиненные им самим уже другим людям. Ни мига счастья с момента появления на земле. Ей стало ужасно стыдно, потому что свою недолгую жизнь она была любима и любила, была счастлива, ее детство прошло в прекрасной семье. Она почувствовала влечение и сочувствие к нему. Она простила его. Захлебнувшись этим огромным чувством, она подошла и обняла его спину. От ее прикосновения он вздрогнул, словно от удара. Выключил воду и, повернувшись, посмотрел ей в глаза. 

– Я люблю тебя, – сказала Лиза. Эти первые слова между ними прозвучали оглушительно в тишине мрачной квартиры. Поймав ее взгляд, он как-то весь сжался, занервничал, стал ходить из угла в угол, достал очки в роговой оправе, сначала надел их, тут же снял, спрятал в ящик кухонного стола. Потом подошел к ней, замахнулся, его лицо скривила злобная гримаса, но, снова взглянув ей в глаза, бессильно опустил кулак, лицо приобрело выражение обиженного маленького мальчика, и он отвернулся от нее. Из кухни в соседнюю комнату дверь была открыта нараспашку. Лиза прошла туда. Это была спальня. Очень маленькая, с точно таким же окном, как и в кухне, заложенным кирпичной кладкой, не пропускавшей уличный свет. Почти всю комнату занимала самодельная кровать. Да и кровать ли это была? Сваренная из различных никелированных труб, ржавых металлических клыков, каких-то роликов, длинных, похожих на шипы двутавровых палок и страшных, покрытых ржавыми бородавками железяк. Ее монструозная конструкция доставала до потолка, несколько наручников у изголовья крепились к металлической решетке, по-видимому, где-то вырванной из ограды сквера и вваренной в основание кровати. Острые клинки, вставленные в приклепанные к кровати ножны, торчали с разных сторон. Некоторые из них были пусты, видно, вынутые из них ножи он и мыл в раковине, когда они пришли. Елизавета стала раздеваться. Она уже не боялась. Неожиданно пришедшее из ниоткуда чувство сделало ее сильной. Она почувствовала, что победила, что он теперь в ее власти и она может сделать с ним все что угодно. Он выключил на кухне свет. Все погрузилось в кромешный мрак. Лиза разделась и легла ничком на кровать. Холода она больше не чувствовала. Внутри нее горел огонь. Он пришел и лег рядом с ней. Она почувствовала его тело, холодное, грубое, обняла его, и они замерли, боясь пошевелиться, лежа в забытье, сжимая в цепких, болезненных объятьях друг друга. В этот момент между ними происходило нечто необъяснимое. В кромешной темноте, при полной неподвижности Лиза чувствовала, как каждая клеточка ее тела превращается в яркий столб белого света. Исходящий из нее свет погружался в окружающий мрак, словно в бездонный черный омут. Она ощущала себя двухмерным, плоским, белоснежным листом бумаги, над которым проносился черный вихрь, пожирающий белое. Он налетал и оставлял следы черных узоров. Черный нарастал, штрих за штрихом жадно поглощал белое. Лизе казалось, что ей уже нравится этот мрак, это погружение, как в самый последний спасительный момент, когда границы между ними почти стирались, непонятно откуда вырастало огромное чувство любви, возрождавшее первоначальную белизну. И они снова и снова сталкивались в виртуальной схватке. Какие только причудливые изображения узоров не рождались перед ее внутренним взором, чтобы тут же исчезнуть навсегда. От напряжения их недвижимые тела покрылись испариной. Лиза чувствовала, как под ее ладонями его холодное тело стало мокрым от пота. Первородная энергия вырвалась и кружилась в вихре адского танца, соединяя их навеки. Лиза не могла пошевелиться. Чем дольше это продолжалось, тем меньше сил у нее оставалось. Каждая новая белоснежная волна, исходящая из глубины ее души, дарила ей вспышку невиданного ранее наслаждения, она неслась со скоростью света навстречу ему. Ей казалось, что она умирает и этот бело-черный вихрь затягивает ее с собой в водоворот, из которого уже нет возврата назад. Она чувствовала, как теряет сознание.

Спустя какое-то время он ее разбудил: «Вставай, нужно ехать». 

Лиза села на кровати, она никак не могла проснуться, в комнате было темно, и непонятно, наступило утро или еще продолжалась ночь. В темноте, на ощупь она пыталась найти разбросанные на полу вещи, больно натыкаясь на острые шипы и торчащие детали чудовищной кровати. Наконец она оделась, и они вышли на лестницу. Лиза на мгновение ослепла от яркого света. На улице был солнечный летний день. Окно, расположенное на лестничной площадке, кто-то открыл нараспашку, и она глотнула полной грудью свежего воздуха. На улице люди, как ни в чем не бывало, куда-то спешили по своим делам. Они раздражали Лизу. Машина по-прежнему стояла у самых дверей парадной. С момента, когда она сюда приехала, прошло совсем немного времени, всего несколько часов. Но за эти несколько часов она прожила целую жизнь, стала взрослой, успела состариться, умереть и заново родиться. Теперь это была совсем другая девушка.

– Я подвезу тебя к ближайшему метро, – сказал он.

– Когда мы снова увидимся? – требовательно спросила Лиза.

– Мы больше не увидимся никогда, – последовал короткий ответ. У нее закружилась голова. Все вчерашние страхи уже забылись. Ей казалось, что между ними произошло что-то очень важное, что слило их в единое целое, что теперь они должны быть вместе всегда. Но ее снова бросают, словно ненужную вещь. Она вдруг почувствовала, как бессильная злоба душит ее. 

Домой она добралась сама не помня себя, каким-то чудом. Загородный дом родителей находился неподалеку от конечной остановки железнодорожной станции, и когда она приехала, уже был поздний вечер. Лиза незаметно прошла в свою комнату и два дня только спала и ела, да ее никто и не тревожил, родители были рады, что она дома. На третий день, зайдя к родителям в комнату, она увидела по телевизору в новостной программе его фотографию. Словно завороженная, она смотрела на него и ничего не слышала вокруг. Диктор что-то оживленно рассказывал, все время показывали фотографии девушек, юношей, потом снова его портрет. Она села рядом с мамой на диван. Мама, смотревшая передачу, запричитала: «Вот, слава Богу! Маньяка поймали, сорок восемь невинных душ загубил. А ты, доченька, ночами ходишь неизвестно где, я спать не могу, за тебя переживаю. Видишь, каких нелюдей земля носит! Пошла бы лучше на чердак, там отец ремонт затеял, хоть бы помогла ему». Она встала, словно во сне, и пошла на черную лестницу, ведущую на чердак. Отца там не было. Он, видно, только что закончил побелку стен и спустился на перекур. Белые стены светились, их поверхность была безупречна. Отец очень постарался, чтобы достичь такого ровного белоснежного цвета. Даже часть бревенчатой стены, не закрытая обшивкой, была покрашена в белый. Лиза заметила на стеллаже банку с черной нитрокраской. Она достала ее и открыла. Черная матовая поверхность притягивала ее взгляд. Лиза взяла плоскую флейцевую кисть с полки и обмакнула ее в черную маслянистую жидкость по самую рукоять. Она смотрела, как маленькие щетинки, торчащие по бокам кисти, тонут медленнее остальных, оставляя на поверхности рыхлые следы. Она вытащила кисть. С щетины стекала краска тонкой густой струйкой обратно в банку. Лиза подошла к стене. Белая поверхность завораживала и раздражала. Ее было слишком много. Лиза прикоснулась кистью к ее поверхности. Мурашки удовольствия пробежали по телу. На стене появилась черная точка, двигаясь за кистью, точка переросла в квадрат, квадрат – в ровную линию, которая изогнулась и стала сначала дугой, потом кругом и завершила свое движение, вернувшись в начало. Каждое прикосновение кисти, каждый штрих рождал внутри Елизаветы ответное чувство. Чувство было сильным и знакомым. Она не могла остановиться, все рисовала и рисовала. Следующая линия была не такой ровной, она была длинной и непрерывной, где-то теряла напряжение и возвращалась к своей наполненности только в конце. Это метафизическое переживание в рисунке – единственное, что она ощущала. Что ее действительно связывало с миром, возвращало к жизни. 

Создавая новые и новые графические образы, она удерживала белый цвет только своей любовью, не давая черному искромсать, уничтожить форму, погружая ее в хаос ночи. Прежней Лизы больше не существовало, той робкой девушки, терпеливо ожидающей своего счастья. Ей уже никогда не вернуться назад. Теперь и навсегда только одиночество, созерцание и любовь стали ее верными спутниками жизни...С