Вадим Рутковский: Запрещенные игры. 11 историй о столкновении кино с цензурой

Постельные сцены

История цензуры – скучная история. Претензии наделенных властью пуритан одинаковы до оскомины: конечно же, это аморальность, непристойность и кощунство, всё, что ставит под угрозу такую хрупкую, такую уязвимую общественную нравственность. В большинстве стран цензорам мешает конституция, гарантирующая свободу слова. Но так было далеко не всегда – даже в таком бастионе свободы, как США. Так в 1915 году Верховный суд подставил фильм Дэвида Уорка Гриффита «Рождение нации», заключив, что кино – коммерческая продукция и под закон о защите свободы слова не подпадает. На Гриффита нападали по политическим мотивам, эротику преследовал этический кодекс, придуманный республиканцем Уиллом Хейсом, бывшим главным почтмейстером страны, унылым типом и, по слухам, конченым извращенцем. Уже в 10-е годы XXI века о Хейсе вспомнил Владимир Путин – и вот он результат: вопреки все той же Конституции, отечественное кино лишилось права на мат, самую экспрессивную часть русского языка. До эротики законодатели пока не добрались – она, в общем, и без того никогда не доминировала в целомудренном русско-советском кино. И Валерии Гай Германике пришлось переозвучивать, но не переснимать свой шедевр «Да и да», и прокат эротического боевика «Саранча» прошел без помех. Только личной инициативой Владимира Мединского можно объяснить невыдачу прокатного удостоверения сколь порнографичной, столь и статуарно величественной «Любви» француза Гаспара Ноэ. Впрочем, и этот демарш не помешал прогрессивным кинотеатрам показать «Любовь» – как фестивальный фильм, которому «прокатка» не нужна. Но наш материал – не о чиновниках, а о кино, переживающем все гонения и всех гонителей.

Ведьмы

Логично, что одной из первых мишеней мировой цензуры стали «Ведьмы» (1922), исследование феномена колдовства и общественной истерии, вылившейся в охоту на ведьм. Режиссер Беньямин Кристенсен дополнил документальные изыскания игровыми фрагментами, а в финале провел рискованную параллель между жертвами инквизиции и современными пациентками неврологических клиник. Сам Кристенсен был смущен скандалом и в 1941 году, накануне повторного выпуска фильма в Дании, согласился вырезать спорные эпизоды. Но и до него шведские чиновники основательно порезали ленту: мимо них не прошли ни крупный план лица женщины, подвергающейся пыткам, ни кадр с нагой ведьмой в объятиях дьявола. Эти эпизоды были восстановлены позднее, но оригинального двухчасового варианта, похоже, не сохранилось, и самая полная версия, изданная на DVD лейблом Criterion, длится 105 минут.

Кристенсен, сам того не подозревая, сформулировал цензорское кредо: дьявол – это женщина. Тело пугало и продолжает пугать ханжей; вот и производители беззубой российской комедии «Без границ» (2015), видимо, из опасения перед строгим возрастным ограничением просто «замазали» женскую грудь, мелькающую в эпизоде. Страшно представить, в каком виде показывают (если показывают) на российском ТВ «А зори здесь тихие...» (1972), – впрочем, эпизод в бане можно запретить и за опасную фразу с упоминанием Конституции. Но мы отвлеклись. Вернемся к самому знаменитому цензурному скандалу с мелодрамой чеха Густава Махаты «Экстаз» (1933), включавшей долгую сцену купания обнаженной Евы (Хеди Ламарр) в лесном озере. II Венецианский фестиваль 1934 года отметил режиссуру Махаты кубком города Венеции – и что же? Ненависть к фильму объединила римского папу Пия XII и немецкого рейхсканцлера Адольфа Гитлера; впрочем, не только в Германии «Экстаз» вышел оскопленным. Атаку с другой стороны предпринял австрийский миллиардер Фриц Мандль, только что ставший мужем Хеди Ламарр, – он попытался скупить все копии в австрийском прокате. Ни папа, ни Гитлер, ни Мандль не справились с фильмом, доступным сегодня в первозданном виде. Да, сама актриса только выиграла, и в 1937-м, после расторжения злополучного брака, легко стала голливудской звездой.

А вот карьера Натальи Негоды, ставшей мировой знаменитостью после роли в «Маленькой Вере» (1988), не сложилась фатально – из-за банального невезения (ну и сложного характера тоже). Воспоминания о легендах, противостоявших цензуре, невозможны без «Голубого ангела» (1930), саркастичной драмы Джозефа фон Штернберга – с роскошной Марлен Дитрих в роли певички Лолы-Лолы, пожалуй, первой эталонной femme fatale мирового кино. Встреча с Лолой-Лолой разрушает жизнь высоконравственного учителя, идеально соответствующего своему прозвищу Гнус. По слухам, другой знаменитый Гнус – Адольф Гитлер – обожал в уединении пересматривать фильм (тогда как официально он был в нацистской Германии запрещен – как и всё связанное с именем Генриха Манна, автора рассказа-первоисточника), даже после того, как свободолюбивая Марлен (перебравшаяся из Берлина в Голливуд сразу после успеха «Голубого ангела») стала выступать для союзных войск, щеголяя в американской военной форме. 

До и после революции

Решиться в 1960-м на экранизацию романа Набокова «Лолита» – одной из самых вызывающих книг ХХ века – мог только такой безумец, как Стэнли Кубрик. Это было за десять лет до «Заводного апельсина», но уже после эпической школы «Спартака». Беззаконный эротизм первоисточника был насколько возможно смягчен – возраст героини увеличили до четырнадцати лет (после бесконечных проб Кубрик остановился на Сью Лайон, к моменту выхода фильма в 1962-м ей исполнилось шестнадцать), любая сексуальная прямолинейность была завуалирована – в согласии с установками Национального легиона приличия, организации куда более дремучей, чем Ассоциация кинокомпаний, исповедовавшая кодекс Хейса. В каком-то смысле «Лолита» стала жертвой цензуры еще на стадии производства, однако волнует фильм сильнее «Лолиты» 1997 года, снятой замечательным эротоманом Эдрианом Лайном под единственным контролем – родственников Владимира Набокова.

Америка сбрасывала пуританские вериги кодекса Хейса медленно, осторожно (только в 1952-м Верховный суд приравнял кино к прессе, то есть распространил на него действие Первой и Четырнадцатой поправок к Конституции, что, впрочем, не снизило активность религиозных группировок), тогда как в Европе ветер перемен сорвал одежды с героев в один момент, причем даже до «официального» начала студенческой (а заодно сексуальной) революции 1968 года. В один год с «Лолитой» ассистент Ингмара Бергмана Вильгот Шёман дебютировал раскованной «Любовницей», в 1966-м посвятил эстетскую костюмированную драму «Постель для брата и сестры» запретной теме инцеста, в 1967-м снял предвосхищавший революцию полудокументальный фильм «Я любопытна: желтый» (вторая часть которого, «Я любопытна: голубой», вышла год спустя; цвета в названии соответствуют цветам шведского флага): его героиня – студентка Лена Нюман – берет интервью у интересных людей, от тогдашнего министра транспорта Улофа Пальме до Евгения Евтушенко и Мартина Лютера Кинга, а в одной из сцен занимается несымитированным сексом. Вот этот «ужас» перевесил всю политическую остроту, воспрепятствовав прокату фильма и в Америке, и в Европе, не говоря о более консервативных странах. А в 1974-м, с появлением софт-порно Жюста Жакена «Эммануэль», эротика стала достоянием массмаркета. Да, у этой истории сексуального воспитания молодой француженки «на выезде», подарившей Сильвии Кристель (1952–2012) бессмертие, тоже были влиятельные противники – сам президент Франции Жорж Помпиду, но его остановила смерть. Преемник, Валери Жискар д’Эстен, ничего против «Эммануэль» не имел.

Опасные связи

Самые серьезные проблемы даже в относительно раскрепощенные 1970-е возникали у фильмов, слишком близко приближавшихся к границе секса и смерти. Бернардо Бертолуччи, автор «Последнего танго в Париже» (1972), вспоминает, как встревоженно переглянулся со сценаристом Франко Аркалли после первого просмотра готовой картины: «Разве кто-нибудь пойдет на такой мрачный фильм, где главный герой – отчаявшийся человек, только что потерявший жену и разом превратившийся в древнего старика? Мне тогда был тридцать один год, и Марлон Брандо казался ужасно старым». Но продюсер Альберто Гримальди довольно потирал руки: «Вот увидишь, придется несладко, но я рад, что выпустил фильм». Несладко – это мягко сказано. Слово Бертолуччи: «Официальная премьера состоялась на Нью-Йоркском кинофестивале. Во время показа многие люди вставали и покидали зал Линкольн-центра, осыпая и меня, и фильм проклятиями. Но те, кто досмотрел до конца, устроили настоящую овацию. Полин Кель, гуру американской кинокритики, опубликовала в “Нью-йоркере” восторженную статью, заявив среди прочего, что “Последнее танго” в истории кино сопоставимо с “Весной священной” Стравинского в музыке. Это было важно, потому что другие американские критики получили возможность любить наш фильм, не испытывая смущения». Впрочем, в Америке фильм вышел под порнографическим грифом Х, друзья Бертолуччи из «Ньюсуик» потеряли больше половины постоянных рекламодателей из-за статьи о фильме и иллюстрации к ней на обложке. В Италии дела обстояли еще хуже – цензорская комиссия потребовала «существенно сократить продолжительность». Бертолуччи, страдая, вырезал восемь секунд – и фильм вроде как был допущен к прокату в Италии, получил две номинации на «Оскар» и три национальные кинопремии, но праздновать победу было рано. «Первое судебное разбирательство состоялось в Болонье в феврале 1975 года, – вспоминал Бертолуччи. – Суд оправдал фильм, его разрешили показывать до даты апелляционного суда. Все эти месяцы я ездил на премьеры, и всякий раз они оканчивались триумфом. Так что я приехал в суд абсолютно спокойным, получив повышенную дозу признания. Когда председатель суда стал зачитывать приговор, я сначала не понял, что происходит, – язык приговоров всегда очень запутанный. И вдруг до меня дошло: я, Гримальди, Марлон Брандо и Мария Шнайдер были приговорены к двум месяцам тюрьмы условно. (...) В 1976-м кассационный суд подтвердил приговор апелляционного суда. Это означало, что фильм по-прежнему не допускался к прокату, а его негатив надлежало уничтожить. На самом деле я знал, что негатив был контрабандой вывезен во Францию, так что речь шла о символическом действии, но к самому этому факту следовало относиться серьезно». Финальная же точка в судебных дрязгах была поставлена только в 1986-м. А практику провоза копий контрабандой пришлось применить японскому титану Нагисе Осиме в связи с «Империей чувств» (оригинальное название – «Коррида любви», 1976), реконструкцией фатальных отношений куртизанки по имени Абе Сада и зажиточного буржуа Исиды на фоне погружающегося в милитаристский морок Токио 1930-х годов.

Чуть меньше, чем Бертолуччи, пострадала Лилиана Кавани и ее мучительный «Ночной портье» (1974), где Дирк Богард и Шарлотта Рэмплинг разыграли основанную на реальных фактах историю любви между узницей концлагеря и эсэсовцем. И вновь международное признание не помешало травле на родине. Борьбе за фильм Дирк Богард посвятил несколько глав своей автобиографии: «Фильм получил право премьеры одновременно во всех крупных итальянских городах. А на следующий день все копии фильма были конфискованы полицией. Даже сорокавосьмичасовая забастовка, поддержанная всей итальянской киноиндустрией, не поколебала решение департамента полиции снять фильм с проката за оскорбление нравственности. (...) А вечером позвонила из Милана Шарлотта и сообщила, что против нее, Лили и меня миланский суд возбудил дело. По обвинению в оскорблении нравственности.

– Да чем же мы, скажи на милость, оскорбили нравственность?! — воскликнул я. – Ни одной пуговицы не расстегнули, шнурка не развязали!

– Очевидно, тем, что мы сделали, не развязывая шнурков. Бог знает чем».

Эпилог эпохе, когда кино смело обращалось к эросу, танатосу и политике, подвел «Калигула» (1979) Тинто Брасса, самый неоднозначный и резкий, для одних – антитоталитарный шедевр, для других – порнографическая поделка, выпущенная на потребу читателям Penthouse.

Секс и перестройка

То, что в СССР секса не было, конечно, ерунда – неприкрытый эротизм есть в десятках картин, от народных драм Евгения Матвеева до урбанистических комедий Эльдара Рязанова. Про то, отчего цензура «проглотила» спорный эпизод в «Сибириаде» (1979), Андрей Кончаловский рассказывал так: «Никита Михалков и Гурченко. В Советском Союзе эротическая сцена! Она ноги раздвинула... – вообще! Почему сработало? Никто не сказал ни слова – комедия. Юмор как анестезия. Когда это сделано с юмором – эротика проходит». Не повезло «Осени» (1974) Андрея Смирнова, где отношения несчастного в браке Ильи и разведенной Саши (дуэт Леонида Кулагина и Натальи Рудной, тогдашней жены режиссера) были показаны как высочайшего накала драма, под стать экзальтированной музыке Шнитке. В 1976-м с «Осени» вроде как сняли запрет, но выпустили в прокат ничтожно малым количеством копий, да и негласного запрета никто не отменял – так отец моей вгиковской однокурсницы Лизы, Виктор Филимонов, автор замечательной монографии о Тарковском, практически лишился работы из-за показа «Осени» в киноклубе города Владимира.

Новые времена

Начиная с 1980-х глобальные скандалы на эротической почве почти исчезли из цивилизованного мира. Филип Кауфман с «Генри и Джун» (1990) о любовном треугольнике Генри Миллера, Джун Миллер и Анаис Нин и Пауль Верхувен с «Основным инстинктом» (1992) схлопотали суровый прокатный рейтинг NC-17, что, впрочем, ничуть не повредило кассовым сборам. В 1999-м Катрин Брейя пригласила на главную роль в «Романсе» порнозвезду Рокко Сиффреди – он оказался и неплохим драматическим актером; когда Брейя вновь позвала его в «Анатомию ада», никто уже не удивился. В «Широко закрытых глазах» (1999) Кубрика американские прокатчики размыли некоторые детали в сцене оргии. А год спустя автор романа «Трахни меня» Виржини Депант экранизировала его вместе с порноактрисой Корали. Порно-приключения девушек-убийц привели к забавным приключениям фильма в Канаде: там его сначала запретили как порнографический, потом, снабдив соответствующим рейтингом, разрешили, но тут же запретили снова – из-за сцен насилия.

Впрочем, после года мышиной возни и премьеры на МКФ в Торонто преследования закончились. А проблем с прокатом в России не было даже у антипедагогической поэмы Ларри Кларка «Кен Парк» (2002), где в формально порнографических эпизодах снимались подростки. Зато сербский «Клип» (2012) Майи Милош на российские экраны так и не попал, хотя в нем совокупляющихся школьников играли совершеннолетние актеры. А теперь под внутренние санкции угодила целомудренная (не по картинке, но по духу) «Любовь» Гаспара Ноэ, из которой минкультовские чиновники узнали о существовании половых органов. Но, как и было сказано, этот материал не про чиновников. Они исчезнут. А фильмы – как секс – навсегда.С