Вадим Смыслов: Двое на кровати
Журналист Вадим Смыслов сотрудничал с разными СМИ, пишет про бизнес и экономику, жил в монастыре, работал на заправке, учился на семинаре по публицистике в Литературном институте им. Горького, откуда был изгнан за то, что герои в его рассказах кажутся маленькими, как пыль, и проблемы их тоже – пыль. Но «Снобу» так не показалось.
Девушка с вином
Вторник, девять вечера. Когда Аня впервые решила покончить с собой, она думала свернуть себе шею. Спустилась в подвал общежития, срезала провода на всех утюгах и купила кокосовый гель для душа. Тогда у нее ничего не вышло. Каждый раз, когда Аня становилась на стул, ей хотелось чего-нибудь напоследок. Сначала она пересмотрела «Звездные войны», и прошла неделя. Затем купила шаурму и отравилась на три дня. Я носил ей «Энтеросгель» – это трубка размером с баклажан, из которой надо давить жидкий уголь себе в горло. В очередной раз она вспомнила о своих планах, когда спускалась в душ и подписала петицию за установку камеры видеонаблюдения в гладильной комнате.
«Кто-то обрезал нам все провода», – говорила Майя Кангелари. Она любила собирать петиции и писала стихи. Майя писала про вулканы и людей, у которых раздуло щитовидную железу и из глоток как будто бы росли тыквы. Этот цикл назывался «Йодовая сеть».
«Кто-то засоряет раковину на этаже».
«Кто-то не смывает толчок».
Майю интересовало все, кроме шума после одиннадцати вечера. В одиннадцать вечера в Майю Кангелари как будто вселялся демон, и она выла из своей комнаты. А утром выносила синий таз, размером с торпеду, и шла мыть посуду.
Так вот, Аня подписала петицию и решила прикончить себя. Она написала мне сообщение в эту ночь:
«Наверное, мне будет тебя не хватать. Не прекращай улыбаться, а есть чизбургеры прекращай, иначе умрешь в тридцать лет.
P. S. Только не как Курт Кобейн, а как человек с ожирением и больным сердцем».
Потом она взобралась на стол, сделала шаг и потеряла сознание.
«Ты видел, как она одевается? Как на помойке, блин», – это первое, что сказала Аня, когда мы увиделись в больнице. Мимо проходила медсестра в сланцах. Я принес Ане сельдерей, диск с «Титаником» и «Хождение Богородицы по мукам». Она говорила, что пыталась вкрутить лампочку, упала со шкафа и сломала ногу. На самом деле она сорвала лампу, а кусок потолка рухнул ей на голову. Аня лежала на полу с разбитым носом и вся в кокосовом геле для душа. Еще на ней было черное платье ниже колен и туфли-лодочки.
«Если бы тебе разрешили что-то взять с собой на тот свет, – спросила она в больнице, – какие три вещи ты бы взял?»
Я выбрал икону, куриный сэндвич и роман Булгакова «Мастер и Маргарита».
«А ты?»
«Томик Набокова, бутылку вина и туфли, – ответила Аня. – Потому что я баба».
«Зачем тебе туфли?»
«На случай, если там будет вечеринка».
«А вино? Оно быстро кончится».
«А что я с собой возьму? Завод по производству вина? Вино – это символ, – сказала Аня. Потом добавила: – Как, наверное, скучно в той жизни. Там же вообще делать нечего».
«Вдруг ее нет?»
«О, ну конечно, есть».
«Почему?»
«Потому что есть, и все».
С тех пор Аня жила в квартире у своего парня, парикмахера Тараса. Код их домофона состоял из цифр: 18, ключ, 11, 02. Аня объясняла это так: «Совершеннолетие, ключ, возраст, с которого берут в Хогвартс, и полиция». Я бывал у нее каждый вечер. Мы говорили о белых мужчинах, пилатесе и планете, которая стоит на пороге безумия.
Русская, у которой нет дома
У Ани была теория: когда ядерные ракеты полетят на Марс и озоновый слой сойдет на нет, первым задохнется ее кролик Рома. Она разговаривала с ним, лежа в кровати, пока я обмазывал свою голову всем, что Тарас прятал под ванной: помада для волос, масло для роста бороды, воск для усов. От меня пахло, как от пробника из журнала про моду.
«Ну, как дышится, Рома? – говорила Аня кролику. – А мы ведь никогда не обсуждали, какие похороны тебе будут по вкусу. Ты даже не сказал, какой ты веры, Рома», – и так далее.
А потом Аня читала мне перевод немецкого романа, над которым она сидела уже восьмой месяц. Он назывался «Джихад». Речь шла о двух турецких подростках, которые влюбились, решили стать шахидами и начали вести дневник. Каждая глава в книге кончается фразой: «Ромеи и Абделя больше нет. И слава Аллаху». Через сто страниц Ромея узнает, что в ее пояс смертницы запиханы гайки и пули, а потом он разорвет ее на куски только что живого мяса, – и решает поступить в колледж. В финале романа Ромея приходит за лосинами в торговый центр, который должен взорвать Абдель. Он видит ее, пытается выбежать на улицу, а потом падает на мокром полу, и торговый центр летит на воздух.
Аня хотела назвать роман «Полет души», но это название запатентовано акционерной компанией «Сладкие штучки» и стоит на коробках творожных ломтиков и шоколадных яиц. Поэтому в издательстве книгу назвали «Джихад. Рай на пути к Аллаху». А заплатили Ане за это – ни шиша.
«Почему ты ничем не занимаешься?» – спрашивает меня Аня.
«Мне лень, – отвечаю ей я. – Ты ведь тоже ничего не делаешь».
«Да, но я интеллектуально просвещаюсь. Я уже скачала на ридер все книги, которые надо прочесть. Довольно много, – говорит она. – Поэтому нам надо чем-то заняться, пока мы не умерли».
«Мы можем уехать за границу, так сейчас все делают. Но там мы будем просто русскими, у которых нет дома».
«Я и в Москве просто русская, у которой нет дома».
Рулетка
«Я искала тебя перед больницей, – сказала Аня, – заходила в твою комнату. Там Данил сидел один, музыку слушал. Видел бы ты его лицо».
Аня ходила по общежитию с разбитым носом и поломанной ногой. Вдобавок она вся была в кокосовом геле и известке.
Данил – мой сосед по комнате в общежитии. Он занимается тем, что ходит на премьеры фильмов и городские фестивали, представляясь редактором журнала «Вкусная жизнь», которого не существует. Еще Данил ворует картинки с одних страниц в интернете и публикует на других. В месяц ему платят тридцать пять тысяч рублей. Данил коллекционирует камни: по камню за день без мастурбации. Через пару лет из этого можно будет построить собор. Еще у него модная стрижка из Chop-Chop’a.
«Когда это Данил успел стать педиком?» – спросила Аня.
Аня не знала, что в это самое время через дорогу от нее, в моей комнате, стоял Данил и вертел причиндалами у веб-камеры. Данил зависал в видеочате «Рулетка». Ему нравилось, что девушки закрывали глаза, когда видели его штуку.
«Ох-ох-ох», – вот что повторял Данил всякий раз, когда попадал на девиц.
Таких, как он, в чате были сотни тысяч. Шесть лет назад «Рулетку» придумал русский программист и продал за бешеные деньги компании Google, а теперь он занимался частными роддомами в Калифорнии.
«Ох-ох-ох», – вот что сказал Данил и тогда, когда Аня включила «Рулетку».
В окнах появлялись тела, похожие на куски теста. «Пышка», – называла Аня толстяков. «Бородинский» – так звали чернокожих. Все эти люди были настоящими и жили черт-те где, даже в Средней Африке. По утрам они варили кофе, а кто-то садился в автомобиль и ехал на работу в небоскреб, чтобы кредитные карты людей во всем мире не переставали скользить по терминалам. Если бы карты перестали работать, люди во всем мире могли бы сойти с ума от злости и перестрелять друг друга.
«Попрошайки свихнулись бы от счастья», – сказал я Ане.
«Да», – ответила она и продолжила обновлять «Рулетку». Камера Ани показывала всем одну ее грудь в грязном свитере со свиньей и сигарету, пепел с которой она собирала в кулак.
«Nice boobs, – вот что говорили Ане. – Show me your boobs».
Так говорили дети, солдаты и темнокожие. Это значило: «Милые сиськи. Покажи мне свои сиськи». Если кто-то говорил Ане: «Tits», – она нажимала на кнопку «Следующий».
«Представь Памелу Андерсон в “Спасателях Малибу”, – говорила Аня. – Разве годится “титc”? Звучит как мышиный писк: “тис-тис-тис”. “Бубз” – другое дело».
Белая стрекоза любви
«Мы живем в самой большой стране в мире, а все остальные страны нам завидуют», – вот что говорили по телевизору в квартире Тараса. Потом на сцену выходил иеромонах и начинал петь арию, затем выходила старуха из города Дербышки, Республики Татарстан, и пела: «Белая стрекоза любви, стрекоза в пути». Еще она пела: «Когда настанет тот миг, тот час, когда сольются наши сердца».
«Хуже некуда», – говорила Аня.
Мало кто знал, что песня про белую стрекозу на самом деле не про насекомое, а про то, как член выпрыскивает сперму. Мало кто знал, но эту песню потом пели все лето и даже осень в детских лагерях.
«Хуже некуда, – говорила Аня. А потом закрыла ноутбук и спросила: – Почему люди садятся на эти дурацкие диеты?»
«Чтобы чем-то себя занять, – ответил я. – Или думать, что теперь ты себя контролируешь. А на самом деле не контролируешь. В них смысла, как в зеленых спагетти из брокколи, которые покупает Данил, чтоб его не кусали комары. Он в неделю тратит на них больше, чем я на одежду за месяц. А потом его снова кусает комар, и он звонит в службу спасения, говорит, что это клещ, и к нам приезжают травить насекомых».
«Нам надо чем-то занять себя, я чувствую, как гнию», – сказала Аня.
Пока Аня занимала себя тем, что бросала в клетку с кроликом Ромой тапки и большие зеленые яблоки, смотрела на мужские причиндалы в видеочате и иногда шила. Она брала ножницы и разрезала тарасовскую наволочку на две части. Потом вырезала на каждой формы, потрошила подушку кухонным ножом и доставала гладкие гусиные перья. В комнате горела только настольная лампа, и свет выхватывал крошки пыли и перья в воздухе. Аня выглядела как кинозвезда. В конце концов она запихивала перья в форму и зашивала ее. У Ани получалась лошадь без пасти и заяц без уха. На них она вышивала яркой зеленой ниткой слово «тоска».
И тогда она забывала, что месяц назад хоронила отца. Что он лежал в гробу синий, как лен, и медленно тух, а мать стояла рядом и говорила: «Поплачь, Аня, это же твой отец». В тюрьме ему отбили почки и прислали домой в деревянном ящике, как посылку. Семь лет назад он продавал на рынке в Сыктывкаре голубей, а вечером они опять к нему возвращались. Еще он делал из их помета наркотики, которые колол студентам Института физиологии. Такие дела.
«Хуже некуда», – вот что говорила Аня, набивая перьями панду без головы.
Школьник из видеочата
Когда чат «Рулетка» запретили в районе Персидского залива, русский разработчик не обратил на это внимания. У него рожали три сотни русских женщин в месяц, в его частной клинике в Беверли-Хиллз. Один ребенок – пятьдесят тысяч долларов. С налоговыми вычетами и фондом оплаты труда этот парень мог бы построить в Сыктывкаре клинику или вылечить от рака шейки матки трех женщин. В прошлом году он купил билет в стратосферу с Леонардо Ди Каприо за сто тысяч. Это значит, они поднимутся над миром так высоко, что исчезнет сила притяжения, и с минуту будут висеть над планетой, как пыль. Еще им подарят Библию, в которой слова, доподлинно сказанные Создателем и Христом, будут выделены красным цветом.
Все были заняты делом.
«Я тебе рассказывала, как ко мне пристала какая-то женщина в “Рулетке”, которая рассказывала, как ее изнасиловали в детстве?» – а это сказала Аня, когда я снова пришел к ней.
«Нет».
«Штука в том, что она всю жизнь на это положила. Сколько ей было лет? Семнадцать, наверное, когда отец ее изнасиловал. Она слишком серьезно к этому относится. Мы разговаривали с ней сорок минут, и она мне рассказывала, как читает книжки, ходит к терапевту всю свою жизнь. Юля, моя подруга, которую изнасиловали в машине, она потом забеременела, сделала аборт – она что-то делает по этому поводу?! Нет. Она пошла на занятия, пошла на работу. И ничего».
Теперь Юля работает ассистентом у директора банка. Она похожа на инопланетянина: у нее длинные, как Останкинская башня, ноги и мордочка, как у опоссума. Чтобы стать ассистентом, она написала эссе про микрокредиты. Юля написала: «Микрокредиты вгоняют людей в петлю». Она написала, что из-за экспресс-кредитов перевешалась деревня в Кемеровской области, а женщина из Новгорода заперлась с дочерьми в гараже: сначала зарезала их, а потом ткнула ножом себе в глазное яблоко и вызвала скорую помощь. «Долг по кредиту составил триста тридцать тысяч рублей, – писала Юля. – На эти деньги женщина купила подержанный автомобиль Honda, гараж и стиральную машину. Медэкспертиза признала ее невменяемой». Старики в Кемеровской области вешались ночью, при горящей свече. Их находил почтальон, когда разносил пенсию. Он клал их в тулуп и тащил с собой через лес, а потом оставлял у ворот монастыря с черными куполами, там, где начиналась дорога.
«Хочу расстрелять своих одноклассников, – сказал Ане школьник из видеочата. Мы только заказали пиццу. Его звали Сергей. – А потом я убью себя. Выстрелю прямо в голову. Такие дела».
Имя для пустоты
Ночью я остался у Ани, потому что Тарас уехал в Ногинск курить траву и стричь маму Кирилла Метальникова. Кирилл Метальников зарабатывал тем, что сдавал свое семя в банк спермы, а кровь – в детский онкологический центр. В месяц он зарабатывал тридцать тысяч рублей. Кириллу было двадцать семь. Он спас двенадцать жизней и зародил семь. Каждый раз, когда кто-то снова от него беременел, Кириллу в почтовый ящик бросали открытку. «Вы стали папой!!!» – вот что там писали; еще там был пупс с красными щечками, каждый раз один и тот же. На обратной стороне банк спермы крепил квитанцию об оплате. «Десять тысяч за внедрение активных сперматозоидов» – так это называлось. За сдачу крови Кирилл Метальников получал наличными три тысячи рублей и шоколад «Птичьи радости».
«Мне иногда хочется быть как Кирилл Метальников, – говорила мне Аня. – Вот серьезно. Потому что у Кирилла Метальникова нет никакой тревоги, кроме самого себя. У него нет никаких друзей, знакомых. Ничего. Никто не обратится к нему за помощью. Никогда. Поэтому он может спокойно себе жить, ни о ком не думать и заботиться только о себе. Это, наверное, прикольно».
«Все равно все умрем», – отвечал школьник Сергей из видеочата.
Аня мало обращала внимания на то, что он говорит.
«Я перевернул ее, и она сделала так: “А-а-а-ах”», – сказал школьник Сергей. Все это время он сидел перед камерой в красной шапке, которую натянул на лицо и нарисовал на лбу звезду Давида.
«Чего?» – спросила Аня.
«Мертвый человек делает выдох, когда у него все расслабляется, – сказал он. – Я сидел за компом и слушал музыку, пока она стучала в стену. Она, кхм-кхм-кхм, она подавилась водой. Ха-ха. Водо-о-ой (бум). Когда она умирала, я сидел за столом через стену. Она – мать моя. Я пришел ночью, закрыть дверь на балконе в ее комнате, она лежала. Я уснул рядом. Утром проснулся – она лежит, Аня, – школьник Сергей снял шапку, и Аня увидела мальчика лет пятнадцати с лицом, похожим на капусту. У него лоснилась кожа, а все щеки были в оспе, как будто кто-то тыкал в него шариковыми ручками. – Бывает же, что сердце разделено? – спросил он. – Тут любовь для мамы, – он трогал себя под майкой, – тут для друзей, тут для себя. Мне кажется, половина моего сердца была ее».
Аня держала во рту тонкую сигарету, и пепел падал на кровать. Теперь она шила утку, которая умерла от того, что завязала себе из шеи узелок. «Депрессивные мягкие игрушки от Анны Пустота» – вот так назывался ее магазин в социальных сетях.
Кап. Шлеп. Кап
Аня уже прыгала на одной ноге в кухню, чтобы покурить у окна. На гипсе она нарисовала ракету на фоне флага Соединенных Штатов Америки и написала: «Глобализация – лучше, чем секс».
До начала занятий в университете оставалась неделя. Все дни мы просиживали на кровати и звонили в Сербию, Индонезию, Сенегал и школьнику Сергею. Мы не платили за это ни копейки. В квартире Тараса за интернет платил Тарас. Пятьсот рублей в месяц. Весь мир помещался в память Аниного ноутбука. Сто двадцать восемь гигабайтов. Еще в него помещалась папка с книгами по зарубежной литературе и кулинарные уроки с Юлией Высоцкой.
«От нас до Сан-Франциско сутки полета, – говорил я. Мы с Аней лежали на кровати и смотрели в синий от воды потолок. Ветеран войны топил Аню несколько раз в месяц: он оставлял воду в ванне включенной и уходил в супермаркет. – До Пхукета – двенадцать часов. Скоро мы найдем воду на Марсе, а когда найдем, мы точно туда попадем, Аня. Мы будем путешествовать в космосе».
«Пока на станции “Дмитровская” стоит такой сортир, как сейчас, – отвечала Аня, – совершенно неважно, нашли люди воду на Марсе или нет».
Она лежала и на весу вырезала глаза для очередной игрушки со страницы «семейное положение» в своем паспорте. Анна Пустота, 1991 года рождения, Россия, город Усинск. На фотографии ей было двадцать. На ней была красная помада и рыжие короткие волосы. По углам комнаты стояли ведра, и когда мы молчали, слышали только: кап... шлеп... кап.
В профиле Ани на странице чата «Рулетка» была также указана кличка домашнего животного, а еще чат просил ее указать номер банковской карты. Google знал о нас больше, чем федеральные миграционные службы. Стоило Google отключить сервис «Навигация», и самолеты во всем мире потеряли бы управление. Такие дела.
Тишина и спокойствие
В отделение полиции «Отрадное» заводили уродливого мальчика в дутой куртке. Его посадили в клетку, а потом зашел полицейский и набойкой на сапоге ударил его в лоб. Звук был такой, будто на асфальт упала мокрая тряпка. Школьник Сергей обхватил голову руками. Школьник Сергей учился в десятом классе, а пару часов назад он убил учителя географии, прострелив ему череп, на глазах одноклассников. Потом сел на место и продолжил конспектировать главу «Полезные ископаемые в районе слияния рек Миссисипи, Миссури и Огайо».
В семь часов утра он сидел на автобусной остановке вместе с Аней. Он говорил: «Я никого не хочу убивать, Аня. Я хочу сам умереть, вот. Ха-ха. Мне интересно узнать, что будет после. Что там – после смерти, – и он улыбался так мерзко, как будто был на приеме у дерматолога. – Я хочу смотреть, как люди будут реагировать на то, что я делаю, – сказал он. – Я иду убивать себя, Аня. Ха-ха-ха. Ха-ха».
Школьник Сергей повторял это в видеочате каждому, кто на него попадал. «Я хочу умереть», – говорил Сергей. Ему было пятнадцать. Он два месяца рассказывал пользователям чата «Рулетка», как делал дубликат отцовских ключей от сейфа, как искал патроны для охотничьего ружья, как взялся готовить плакат ко дню знаний, чтобы пронести в ватмане оружие. И как скоро он подстрелит своих одноклассников, а когда их останется двое, он предложит им самостоятельно сделать выбор: кто умрет от пули в лоб, а кто выйдет из школы живым. «Но справедливости ради я, конечно, убью обоих», – говорил он. Пользователи чата «Рулетка» говорили Сергею «Аллах акбар» и жали кнопку «Следующий».
«Этого в тебе нет, Сереж, – вот что сказала ему Аня на остановке. – Тебе нужно какое-то внутреннее спокойствие, только это. Знание, кто ты такой. Чего ты хочешь. Что делаешь. Может, лучше напишешь книгу о тишине и спокойствии?» – ее брата тоже звали Сережей. Теперь он вырос и стал известным гомосексуалистом по прозвищу Панда. Он играет на рояле в кафе «Март» на Петровке. Днями это литературное кафе с дубовыми столами и чаем с бергамотом. Ночью столы двигают к стене, и на них танцуют мальчики в кожаных трусах. На день рождения Аня подарила Сереже машинку для приготовления сахарной ваты.
«Хотя бы как все сидят и молчат, – сказала Аня. – Как наша с Тарасом жизнь. Мы просто молчим постоянно. Но никто не напишет об этом книгу».
Хождение по мукам
Адвокат школьника собирался защищать его в суде, доказывая, что Сергей заболел временным помешательством, то есть в ту минуту, когда он прострелил дыру в голове географа, он был неспособен отличить хорошее от дурного.
«Он думает, что выдумал всех нас, – говорил адвокат Сергея в новостях на центральном канале. Они шли после сериала о женщине времен гражданской войны “Авдотья”. – Он думает, что сейчас закроет глаза и все те, кто ему неинтересен, исчезнут, – продолжал адвокат. – Он говорил собственному отцу, что он его иллюзия. Он ночами разговаривал с матерью, которая умерла».
Аня пялилась в монитор компьютера, где в окнах «Рулетки» появлялись лица. С потолка на нее лилась вода. Аня жала кнопку «Следующий». Она выкуривала одну сигарету за другой, гасила их о свои ладони и бросала на пол.
Когда в квартиру вернулся Тарас (он был на голову меньше Ани, поэтому она не носила туфли на каблуках и высокие прически), она накормила его мясом и фрешем из сельдерея. «Сегодня я пошла на утреннюю службу в церковь возле нашего института, – сказала Аня, – и видела, как Дмитрий Дюжев стал крестным отцом, и потрогала его за руку. Они все пели, крестились, а я порывалась сказать священнику, знает ли он, что его православные изыскания ничего не значат. И что бога никакого нет? А есть только песни Дэвида Боуи, сон и воздух в пять утра». Тарас макал мясо в майонез из перепелиных яиц и улыбался. Когда он пытался сказать: «Аня», – у него в горле что-то щелкало и выходило: «Аы-ы-ы». Тарас родился в Кишиневе в 1990 году, при рождении у него отсутствовали голосовые связки.
Аня положила Тараса в кровать и расправила ему руки так, что теперь как будто сидела на распятии. Синие разводы на потолке ночью блестели, как нефть. На них падали черные капли. Аня скинула свитер со свиньей, прогнулась над Тарасом, и в ее спине будто бы натянулся железный прут. Тарас курил и гасил сигарету об ее спину.
«Оы-оы-оы», – рвалось из Тараса.
Вместо клетки с кроликом теперь стоял ноутбук. Около веб-камеры горела красная лампочка.С