Лучшее за неделю
Александр Снегирев
9 января 2016 г., 12:53

Александр Снегирев: Ипотека

Читать на сайте

Урожайный год для писателя – в 2015-м вышли сборник его рассказов «Как же ее звали?» и роман «Вера», за который Снегирев  получил литературную премию «Русский Букер». И вот – дебют в журнальной версии «Сноба», рассказ «Ипотека». Очень чувственный, несмотря на название.

Фото: National Trust Photographic Library/Mark Fiennes/Bridgeman Images

 

Москву банкир заполучил. Обхаживал, штурмовал и своего добился. Но что толку. Он знал, она ему не принадлежит. Будь его воля, он бы сровнял с тротуарной плиткой все местные особнячки и башни. А потом бы и плитку выковырял. Бронзовые памятники пустил бы на цветмет, а гранитные – на щебень. А парки бы вырубил. В общем, непростые отношения были у него с городом.

Родился банкир в Сибири, куда во время германского наступления эвакуировали мальчишку-отца. Мать была из местных. Постоянно лепила пельмени. Отец выучился, получил должность, но стремился обратно. Правда, не в родное местечко, а в какой-нибудь из миллионных городов европейской части державы. Строго говоря, в столицу. 

Отца, однако, обездвижило какое-никакое благополучие. Женился, родил сына, дали квартиру, оброс уютом. А банкир, который тогда еще банкиром не был, едва совершеннолетия достиг, решил папашину мечту осуществить. Подтолкнуло его к этому одно заурядное в тех краях событие. Провожал девушку, а на обратном пути повстречал незнакомых пацанов.

– Ты откуда? – спросили пацаны.

– С Редукторной, – ответил будущий банкир. 

– Это тебе минус, – сказали пацаны и давай его колотить велосипедными цепями по шапочкепетушку.

Оклемавшись, наш герой стал посещать качалку и прекратил прогуливать лекции. Женился. На той самой, проводы которой привели к личностному росту. Ее неуклюжие ласки не слишком его будоражили, но сексуальные потребности имелись, а за юбками бегать – ни на какую учебу времени не хватит. Лучше, чтоб всегда под рукой. Не фотомодель, зато своя.

Наступившая эпоха перемен давала о себе знать: магазины опустели, студенты и аспиранты целыми курсами отбывали за океан. Только не он. Его целью была Москва. Ясно осознав, что на ближайшие лет десять ученые степени утратят актуальность, а возможности откроются безграничные, молодой человек бросил недописанную кандидатскую и купил два билета до столицы, годовалая дочь имела право на бесплатный проезд. 

Осторожные люди назовут такие действия опрометчивыми, но судьба, как мы вынуждены заметить, благоволит отчаянным. Правда, не сразу. Путь покорения столицы незащитившийся аспирант начал с распространения бесплатных рекламных газет. Катил за собой тележку, раскладывал по ящикам. Быстро сообразив, как устроено дело, он нанял десяток исполнительных горемык и вскоре охватил сетью подконтрольных доставщиков целый район. Не успела бурная река барышей потечь в его карманы, как владельцы самой газеты обнаружили оборотистость своего непримечательного, казалось бы, вассала и выперли его, отжав наработки. 

Вместо того чтобы сетовать на судьбу, приезжий стал присматриваться к зарождающемуся рынку ценных бумаг и даже написал несколько статей экономического характера. Статьи заметили в уважаемом печатном издании и предложили сотрудничество. Еженедельный анализ роста и падения акций, валют и сырья кормил банкира, супругу и растущий организм дочери вполне сносно, но неопределенность судьбы газетного обозревателя тяготила. Супруга выражала недовольство бытом съемных квартир, сколиоз дочери требовал консультаций дорогостоящих врачей. Колеблющийся аналитик отчаянно озирался.

Упорство было вознаграждено. Вследствие постепенного упорядочивания местного хаоса один крупный европейский банк вышел на здешний рынок. Несколько лет присматривались, окопавшись в офисе-представительстве, и вдруг поняли: пора. Во всех крупных городах пресловутой европейской части государства началась подготовка к открытию отделений для частных клиентов. Потребовались новые специалисты, вот тут-то наш герой и стал собственно банкиром – женатый мужчина, отец дочери-первоклассницы, автор толковой аналитики получил должность в отделе ипотечного кредитования.

Новоиспеченный банкир обзавелся тремя подобающими костюмными парами, двумя темными для осени, зимы и весны и одной светлой для лета. Купил ботинки для холодного времени года и туфли для теплого. Портфель для деловых бумаг у него уже имелся – супруга подарила заранее в качестве намека на необходимость перемен, а возможно, предчувствуя их. На своем новом поприще он скоро преуспел, и регулярное жалованье позволило арендовать двухкомнатную квартиру в одном из центральных кварталов, чрезвычайно востребованных у ценителей жилья с так называемой атмосферой. Все шесть переулков в том квартале возле пруда пользовались высоким спросом, но каждый имел еще и собственную армию почитателей. Банкир знал точно, какой именно дом нужен ему. Восьмиэтажный в два подъезда. Дом был крепок и красив своим толковым без излишеств устройством, окнами смотрел на прямоугольную чашу пруда, но не это определило выбор банкира. Весь первый этаж дома занимал магазин мебели и различных предметов уюта. Банкир заходил в этот магазин и разглядывал пузатые, с замысловатыми латунными накладками французские комоды, фламандские стулья из серого дуба с точеными ножками, расписные туалетные столики из Италии, мраморные камины из южных американских штатов, но не эти безусловно замечательные объекты пленили его сердце. Они служили лишь прелюдией, поводом для томительного ожидания встречи с главным. Прогулявшись по магазину, банкир ступал за дверь, на тротуар, и, сдерживаясь, чтобы не броситься скорее вперед в такт разгоняющемуся сердцу, подходил к витрине.

За обширным цельным стеклом была обустроена самая настоящая комната. Убрана она была со сдержанной, элегантной и благородной роскошью, с той самой, к которой не подкопаешься, которая с одинаковой легкостью покоряет и неотесанных варваров, и заносчивых аристократов, и чопорных, непреклонных пуритан. Здесь было все: легкие занавески, кокетливо отодвинутые ровно настолько, чтобы распалить мечты, ковер, узором и пушистостью ворса сулящий усладу и глазу, и пяткам, кресло с дутыми подлокотниками, обещающее отдых телу. Сдержанный свет проникал сквозь замысловатые хрустальные загогулины, в кущах которых тлели три двадцатипятиваттные свечи. Центром этой вселенной была кровать с высокой спинкой и четырьмя витыми колонками по углам. Просторы кровати укрывало одеяло из шиншильих шкурок, по которому были игриво разбросаны плюшевые подушки. Весь этот ансамбль из ткани, меха, дерева и хрусталя волновал и обещал такое счастье, которое если однажды испытаешь, то оно уже навсегда с тобой.

Когда семейство переехало, банкир ничего супруге о кровати не говорил. Ходили с ней мимо витрины, невзначай задерживаясь, но супруга оставалась слепа. Это лишь подтверждало уже устойчиво разместившуюся в нем мысль, что они с ней совсем не родственные души. 

Охваченный тайными грезами, он однажды набрался смелости и весьма даже развязно поинтересовался стоимостью своей ненаглядной. Цифра, вычитанная любезной продавщицей из каталога, включала в себя доставку и сборку, но сама по себе оказалась непосильной. Изрядно и даже избыточно улыбаясь, чтобы скрыть отчаяние, он стал как бы прикидывать в уме резонность сделки, сказал, что посоветуется с домашними, и некоторое время проходил мимо витрины, не поворачивая головы.

Вопреки этим разочарованиям дела шли в гору. Теперь банкир мог баловать супругу и дочь каникулами в Европе и не смотреть на цены в меню, когда выбирал в ресторане блюдо. Последнее было его мечтой с детства, ступенью, которую давно хотел оставить позади. Одобряя или, напротив, блокируя выдачу кредита, банкир наслаждался собственными полномочиями. Просители и подчиненные за редким исключением напоминали чуткий сенсорный экран, отзывающийся на любые, даже на едва заметные его мановения. Бывало, к нему приходили знаменитости. С одним артистом, известным ролями положительных героев, банкир и вовсе стал приятельствовать.

Случилось это так. Артист, не снимавший во время первого разговора с банкиром темных очков, что объяснялось не столько нежеланием быть узнанным, сколько заплывшими глазами – результатом ночных злоупотреблений, так вот, артист этот, пребывающий в начале встречи в дурном настроении, неожиданно к банкиру проникся. То ли стакан прохладного морса, предложенный банкиром и оказавшийся весьма кстати, то ли крепкая фигура самого банкира и его простая, не подобострастная манера общаться, а может быть, умение уместно и неглупо пошутить, одним словом, было в банкире что-то, вызвавшее у артиста симпатию. Он снял очки и, принеся извинения за внешний вид, спросил, где бы сам банкир выбрал квартиру, будь у него такая необходимость. 

– В моем доме, – не моргнув глазом, ответил банкир. – Соседняя четырехкомнатная как раз продается.

Это было сущей правдой. Хозяйка упомянутой квартиры, много лет проживающая в Евросоюзе, до недавних пор сдавала свою недвижимость молодой паре, она – переводчица из местных, он – высокооплачиваемый иностранный консультант, теперь же заоблачные цены на квадратный метр подсказали хозяйке, что пора продавать, потому что долго такое продолжаться не может. Переводчице и консультанту велели съезжать, а квартиру выставили на рынок. Банкир даже ходил ее смотреть. Уютные спальни, просторная гостиная с видом на верхушки деревьев, за которыми прямоугольник пруда, удобная кухня, ванная с окном. 

Позволить себе все это банкир, однако, не мог, как не мог позволить кровать с витрины. Зато он так увлеченно рассказывал, так ярко описывал плюсы модного, набирающего обороты района, что актер  в тот же день связался с агентом, а на следующий внес аванс и оформил кредит на пять лет под двадцать процентов.

Следующие полгода банкирское семейство страдало от зуда дрелей и воя болгарок. Пол на этаже то и дело был усыпан цементной пылью, которая липла к подметкам и проникала в их тесный коридорчик. Лифт ломался от перегрузок, а похожий на половинку старомодного танка огромный контейнер для осколков кирпича и обломков перегородок ставили так близко к парадной двери, что протиснуться не перепачкавшись не удавалось. 

В один прекрасный день страдания семейства были вознаграждены. Грохот и вой ремонта сменился шумом новоселья, и банкир с семейством оказались в числе приглашенных. В назначенный час банкир, одетый в розовое, подобающее, как ему казалось, поло и джинсы, с бутылкой итальянского вина в руке, сопровождаемый супругой в блестящем синтетическом платье и дочерью в балахоне, скрывающем сколиоз, вышел из своей двери, чтобы позвонить в соседнюю. Звонить ему не пришлось – новая дверь благородного цвета тропического дерева была приоткрыта. Не успел банкир со своими дамами пройти внутрь, как из подошедшего лифта вывалился мужчина в шортах и шлепанцах на босу ногу, а следом за ним две девицы, обе достойные самой горячей похвалы. Стуча каблуками и шаркая шлепанцами, один из которых слетел, был нащупан пальцами ноги и надет обратно, троица эта пролезла в распахнутую банкиром дверь. Причем одна из девиц, брюнетка, в которой супруга банкира опознала ведущую утреннего телешоу, так вот, эта девица сказала банкиру «спасибо» и самым прелюбезным образом улыбнулась ему своими отрихтованными губами.

Внутри царили гвалт и веселье. И ароматы слышались волнующие и, кажется, незаконные. На перепланированных просторах выровненного пола, среди зашпаклеванных и выкрашенных стен, перед распахнутыми настежь на кроны деревьев и гладь пруда двойными стеклопакетами в деревянных переплетах – повсюду пританцовывали, переступали, заплетались и выделывали совершенно немыслимые выкрутасы многочисленные ноги в новых туфлях и стоптанных ботинках, на двадцатисантиметровых шпильках и на подошвах совершенно плоских, а хозяин и вовсе встречал гостей босиком.

Обняв банкира как родного, приложившись к ручке супруги, чмокнув в щеку дочь, артист принял  итальянскую бутылочку несколько небрежно, тотчас ее куда-то сунул и проводил новоприбывших к верстаку, заваленному яствами, уставленному винами и посудой. По другую сторону верстака орудовал бойкий молодец в переднике. Он мигом навалил всем троим горы закусок, снабдил банкира порцией односолодового, супругу – бокалом белого, а дочери всучил стаканчик чего-то с пузырьками.

Происходящая круговерть была для вновь прибывших непривычной: банкир тотчас выпил свое и смутился, когда наблюдательный молодец в переднике предложил долить, супруга забилась в угол, а дочь, приглашенная своей раскрепощенной ровесницей, наследницей артиста, пошла смотреть кукольный домик, но оглядывалась на родителей как-то испуганно, будто их разлучали навеки.

Артист представил свою жену, привлекательную особу с маленьким телом и большими чертами лица, среди которых выделялись глаза и губы. Она повела супругу банкира на балкон, курить и сплетничать. Банкир тем временем разговорился с компанией, в которой блистала та самая, поблагодарившая за открытую дверь. Дочь получила в подарок модную и дорогую куколку-вампиршу и немного благодаря этому освоилась.

На следующий день, лежа в постелях, все члены банкирского семейства думали, какой же хороший был вечер и какие же чудесные эти творческие люди. Такие обходительные, непосредственные и забавные. Артист – просто прелесть. И жена. И дочурка. Ремонт, правда, они бы сделали иначе, креативнее. Как-то все у этих несимметрично. И балкон не облагорожен. Да и волосы она уж очень выбеливает. А дочь так торт наворачивала, просто неприлично. Она же в дверь не пролезет, если и дальше так будет продолжать. Зато нашей куколку подарила. За границей такая полтинник стоит, а у нас раза в два дороже. Перебирая все это в уме, а кое-что и произнося вслух, супруга нежилась на плече банкира, дочь разговаривала с вампиршей, а сам банкир припоминал, под каким псевдонимом он записал телефон брюнетки из утреннего телешоу.

Весна сменилась летом, с брюнеткой завязалась необременительная связь, на службе выписали премию, вывез семью на море. Одно лишь обстоятельство перечеркнуло для банкира все достоинства теплого времени года. Вернувшись из отпуска и заглянув по обыкновению в витрину, он обмер – кровать пропала. Необъятная плоскость, высокая спинка, четыре витые колонки. Шиншильего покрывала и плюшевых подушек тоже след простыл. За широким цельным стеклом на священном для банкира месте, на алтаре его мечтаний и надежд было совершенно пусто – вместе с кроватью исчезли и пухлое кресло, и люстра, и ковер, и даже занавески.

Спустя несколько дней артист позвал на чаепитие для своих. Если в прошлый раз обстановка заключалась в брошенных на пол матрасах, вешалке, паре табуреток и верстаке с яствами, то теперь интерьер предстал обставленным. Широкий диван так и звал развалиться на своих подушках, дубовый стол, окруженный крепкими, под стать, стульями, был накрыт фарфором и серебром, детскую, как водится, обустроили на манер замка принцессы, кухню оснастили по самым взыскательным стандартам, а спальня… В хозяйских покоях банкир увидел ее, а также и других изменников: пробившийся сквозь занавески закатный солнечный блик сверкнул в хрустале люстры, скользнул по меху покрывала, подмигнул с витой колонки. Отдавшаяся богатею предательница насмехалась над ним.

– За ваш дом! – провозгласил банкир, когда дошло до тостов.

– Спасибо тебе за совет – нигде и никогда мы не были так счастливы, – артист пожал руку жене и поцеловал макушку дочери.

 

Минуло несколько лет, портреты артиста стали чаще появляться на обложках, банкир получил прибавку. Хозяин их двушки тоже надумал продавать, и банкир, посоветовавшись с супругой и дочерью-подростком, одолжился в собственной конторе под льготный процент и стал полноправным обладателем уже привычных комнат. Пришел их черед обживаться всерьез, на собственном месте. Съехав летом на съемную, перештукатурили стены, сменили кафельную плитку и сантехнику, по эскизам супруги соорудили две декоративные ширмы, назначение которых осталось неясным.

Осенью устроили прием. Артист был в списке первым, но присутствовать не смог – главная роль, круглосуточная занятость. Жена его заскочила ненадолго, преподнесла перевязанную лентой бутылку ликера со слегка потертой этикеткой. Бутылку явно уже не раз передаривали. После ее ухода банкир не без самодовольства принялся рассказывать нескольким оставшимся гостям про соседа-артиста. Про то, как он, банкир, его в этот дом сосватал, как они запросто выпивают в свободную минуту, а встретившись ненароком на каком-нибудь культурном мероприятии или на средиземноморской гальке, сердечно обнимаются. Те из гостей, что были гордецами, принялись перебивать, не дослушав, мол, и они знакомы с тем-то и тем-то, а этот, если приглядеться, и актер-то не очень, всего пара красок. Те из гостей, кто был поскромнее, таких, правда, нашлось всего двое плюс одна колеблющаяся из отдела кредитования малого бизнеса, расспрашивали подробности, каково это соседствовать с известным человеком, можно сказать, со звездой.

Тут вмешалась супруга, по щекам которой прыгали красные, произошедшие от дареного ликера пятна. Супруга сообщила, что ничего особенного в соседском семействе нет, обычные люди, он вполне ничего, а жену, губастую эту, заносит, интонации у нее снисходительные, тоже мне королева, а по ночам визжит – спать невозможно. Тут все гости, и гордецы, и скромняги, навострили уши, а банкир даже смутился немного. 

А что тут такого? Их спальни расположены через стенку, и какую бы они там звукоизоляцию немецкую себе ни делали, все слышно, тем более глотка у губастой будь здоров. Слушая эти впервые рассказываемые на людях интимные подробности из жизни артиста, банкир испытал то же, что испытывал с просителями, – пальцы на сенсоре чужой судьбы. Не заметив, как перебил супругу, он рассказал про скандал с битьем тарелок, произошедший у соседей в прошлом месяце. Супруга, захлебываясь, возмутилась глупостью их дочери, которая как уткнулась в айпэд в первом классе, так от него и не отрывается. Ко всеобщему восторгу банкир поведал о каких-то там невероятных интимных слабостях артиста, что бросало заметную тень на мужественный образ кинозвезды. Гости аплодировали.

– Все они извращенцы, – подытожил банкир и прибавил, не сдержавшись, что когда он ее, она голосит, а когда она его, он рычит, как Полкан на цепи, и ругается страшно.

 

Дела у банкира обстояли все лучше: кредит удалось погасить досрочно, стали обзаводиться вещами. Супруга захотела шубу, дочь – месячные курсы актерского мастерства в Лос-Анджелесе. Обзавелись автомобилем и вторым ребенком. Банкир хотел мальчика, но вышло иначе. У артиста складывалось наоборот: два подряд фильма с его участием провалились, производство третьего заморозили в связи с неблагоприятной экономической ситуацией. Оставшись без работы, артист принялся зарабатывать ведущим корпоративов, а свободное время посвящал покеру, надеясь в одночасье поправить свое финансовое состояние. Умение считать в уме и думать наперед не были ему присущи, и очень скоро артист промотал существенную часть сбережений. Звуки интимных наслаждений за стенкой сменились не менее интимными звуками семейных ссор. Вдобавок губастая потеряла беременность и как-то поблекла.

Однажды артист обратился к банкиру за советом – в какие бумаги лучше всего вложиться, где выше доходность? И, опережая ответ, назвал один фонд, бойкая реклама которого его привлекла. Банкир хорошо знал репутацию этого фонда и никогда не порекомендовал бы его артисту. Но тот сам упомянул, сам принялся горячо расписывать высокий процент дохода. И банкир решил не вмешиваться. Сенсор так и жег пальцы, и вообще, в последнее время он увлекся философствованием и все чаще думал, что каждому предназначен свой путь и препятствовать этому не следует. «Если кто-то хочет облажаться, дайте ему шанс», – рассуждал банкир перед коллегами, когда какой-нибудь юнец рвался в бой. Решив не изменять своему правилу, банкир не стал отговаривать артиста от рискованного вложения. Не прошло и двух месяцев, как фонд разорился, погребя под обломками вклады.

Просрочив несколько ежемесячных ипотечных выплат, артист с семейством вынужден был съехать. Банк изъял видавшую виды четырехкомнатную и на приоритетных основаниях продал ее банкиру. Арендовав обширное жилье неподалеку, банкир запустил в свои новые владения бригаду армянских штукатуров и плотников. К новому году две квартиры были объединены и превращены в огромные апартаменты с двумя санузлами, гостиной, кухней, кабинетом, родительской спальней и спальнями дочерей, а также гардеробно-кладовым помещением, под которое ушла добрая половина бывшей двушки. Декораторские поползновения супруги на этот раз были предусмотрительно пресечены,  поэтому никаких ширм и других подобных предметов в квартире не появилось. Устроено все было очень креативно и симметрично, балкон облагородили, пол в публичных зонах выложили черными и белыми ромбами, а стены украсили картинами одинакового размера, принадлежащими кистям четырех актуальных живописцев.

Старшая дочь к тому времени была отправлена в заграничную школу для девочек из хороших семей. Полностью победить сколиоз не удалось, бедняжка не вылезает из корсета, это свойство, помноженное на финансовое благополучие, делает ее высокомерной. Младшая уже неплохо управляется с айпэдом. Гости, собирающиеся за круглым антикварным столом, любят послушать истории банкира про юность, про переезд в этот город, про бессердечных хозяев, у которых поначалу снимали, про первые ипотечные взносы. Затем банкир переходит к артисту. Он расхаживает взад и вперед, показывая, где раньше стояли стены, где жили они, а где соседская чета.

– Здесь, прямо на том месте, где мы с вами сейчас находимся, – говорит банкир словами экскурсовода, – располагалась спальня. Тут такое творилось.

И банкир, наперебой с супругой, перемежая усмешки с благородным негодованием, в который раз рассказывают обросшую совершенно невероятными подробностями историю порочных причуд артиста. Выговорившись, банкир устает, будто сам только что принял участие в оргии, вытирает со лба пот, снимает с полки Библию, к которой в последнее время пристрастился, и зачитывает кусок о неминуемой расплате, которая ждет каждого. 

Гости почтительно слушают, переваривают угощения и думают о том, как поучительно устроена жизнь. А еще о том, что в последнее время про артиста ничего не слышно.

Когда все расходятся, банкир с супругой убирают фарфор, стекло и вилки в посудомоечную машину, укладывают спать младшую и выкуривают по сигарете, прицельно дымя в зарешеченное жерло гудящей вентиляционной вытяжки. Затем они чистят зубы и отправляются в спальню.

Сняв с себя одежду, они приглушают запрятанные в хрустале свечи, откидывают шиншилл и залезают на огромную кровать с высокой спинкой и четырьмя витыми колонками. Это та самая. Когда артист съезжал, банкир выкупил всю обстановку. Лучше деньги в руки, чем тратиться на склад. Еще и попортят при перевозке. А много мебели в тесную квартирку не поместится. Артист ведь теперь в тесную перебирается, не так ли?

От всего приобретенного тогда банкир потом не без выгоды избавился, а те самые занавески, ковер, кресло, люстру, покрывало и, главное, кровать оставил. Супруга капризничала, противилась, мол, брезгливо ей, но он настоял. На высокой спинке тут и там жирные следы ладоней – артист со своей явно прибегали к увеселительным маслам. Побывавшая в лапах другого, а теперь принадлежащая ему кровать банкира будоражит. Он урчит, как цепной пес, и сквернословит, то мотая вспотевшую супругу по необъятному матрасу, то упрашивая ее проделывать с ним штуки совершенно неподобающие. В такие минуты он любит опереть руки о два любимых чужих отпечатка на высокой спинке и такое в эти мгновения испытывает, что и супруга, и кровать, и кроны деревьев за окнами, и пруд исчезают, а вместе с ними исчезает весь этот город с его кольцами и радиусами, и вообще все.С

Обсудить на сайте