Евгений Бабушкин: Финские пушки и конские кишки. Из истории Нового года
1936
Старый большевик Павел Постышев прославился поразительной паранойей.
Он обнаружил на спичечных коробках профиль Троцкого, а в колбасных обрезках — свастику. Всюду искал японских шпионов и сам был расстрелян по такому же обвинению. Но одна его идея счастливо прижилась: вернуть детям елку.
Сталин одобрил, «Правда» дала передовицу: «Какие-то, не иначе как “левые” загибщики ославили это детское развлечение как буржуазную затею. Я уверен, что комсомольцы примут в этом деле самое активное участие и искоренят нелепое мнение, что детская елка является буржуазным предрассудком».
В ночь на 1 января 1936 года формальный глава государства Михаил Калинин (он переживет войну и репрессии и мирно умрет от рака кишечника) обращается к арктической экспедиции Папанина по радио со словами поддержки. Наутро «Правда» впервые выходит с новогодним поздравлением, а миллионы ее читателей получают свой первый новогодний подарок: в СССР отменяют карточки на продукты.
Mikoyan prosperity — так, в честь наркома пищевой промышленности, называют на Западе советские тридцатые. На прилавках в те годы появляется не только еда, но и отдельные предметы роскоши, а в 1936 году — первая елочная игрушка. Открываются игрушечные артели: «Изокульт» в Ленинграде и «Промигрушка» в Москве.
Странные эти игрушки: крохотные серебристые дирижабли, фанерные аэропланы, десантники из прессованной ваты.
Таков дух времени. В те годы парашютная вышка стояла в каждом городе. Советский Союз развивает авиацию — даже при Гагарине так сильно не мечтали о небе.
1937
В новом, 1937 году число расстрелов выросло в 315 раз. О новых заговорах и казнях пишут на первых полосах, но никто не представляет масштабов репрессий.
Тем временем звезда со Спасской башни насажена на макушку каждой праздничной елки. Культ Нового года воскрешают так же быстро, как несколькими годами позже воскресят православие.
Городской фольклор сохранил разговор Кагановича и Сталина:
— Где будем ставить главную елку?
— У нас все елки главные.
На самом деле главных три: в Центральном парке культуры и отдыха имени Горького, на Манежной площади, а самая главная — 15-метровая елка в Колонном зале Дома Союзов. Тут проходит бал-маскарад отличников учебы. Тут же впервые появляется Дед Мороз, очень моложавый на вид, а с ним совсем маленькая девочка. Это первая советская Снегурочка, совсем ребенок. Лишь после войны у Снегурочек появляются комсомольская талия и грудь.
Новый год начинают праздновать массово и научно. Учпедгиз выпускает две методички: «Елка в детском саду» и просто «Елка». Первая книжка — замечательное пособие по дизайну:
«На верхних ветках лучше повесить на самые концы легкие, блестящие украшения, а по контуру веток положить нити серебряного инея. На средних ветках надо вешать такие игрушки, которые не требуют близкого и детального рассматривания, например, бонбоньерки, хлопушки, крашеные шишки, бутафорские овощи, а на краях ветвей — аэропланы, парашюты, птички, бабочки и т. п.»
«Елка» — сборник очень серьезных статей. Например «О средствах против воспламенения елочных украшений». Идеология тоже на высоте.
«Старыми являются антихудожественные безделушки мещанского, безвкусного оформления. На елке важно дать возможно больше игрушек новой тематики, увлекательные для ребят образы строительства, героики, например, завоевание Северного полюса, парашюты, планеры, оборонные игрушки, фигурки национальностей Союза и т. д. Это сделает елку для детей близкой, своей, советской…»
Подключается кино. Молодой режиссер Ольга Ходатаева (много позже она получит призы в Карловых Варах, Венеции и Эдинбурге) снимает первый новогодний мультик. Про злобного волка, который, притворившись Дедом Морозом, хочет украсть у зайчиков Новый год.
Последний кадр характерен и мрачен: поверженного волка заносит вьюга, затемнение, занавес.
Сколько людей погибло в 1937 году, неизвестно до сих пор. Называют совсем уж фантастические цифры. Но совершенно точно можно сказать, что в первый год Большого террора расстреляно не менее 300 тысяч человек и посажено не менее 800 тысяч.
1938
«Кончается 1937-й год. Горький вкус у меня от него. У М. А. температура упала. Едем к Оле встречать Новый год». Это из дневника Елены Булгаковой.
М. А. проживет еще очень долго, полтора года. Умрет мирно, в постели, от болезни, которая в наши дни совсем не смертельна.
Чего не скажешь о других писателях.
Александр Гладков вспоминает, как незадолго до Нового года взяли публициста Михаила Кольцова.
«Ровинскому позвонили. Отвечая невразумительными фразами “Да”, “Нет”, “Хорошо”, он бегло взглянул на Кольцова, который рассказывал присутствовавшим какой-то анекдот. Через несколько минут Кольцов пошел к дверям, но Ровинский под каким-то не очень ловким предлогом (как это сообразили потом) задержал его. Видимо, он получил указание задержать Кольцова у себя в кабинете, пока за ним ехали. Через несколько минут вошел известный чекист Райхман с двумя помощниками. Кольцов мгновенным прыжком оказался у вертушки и схватил трубку, но Райхман сказал, что товарищ Сталин в курсе дела. Кольцов стал бледным, как мел…»
Художник Павел Филонов в те годы ведет дневник — от случая к случаю. «Сегодня дочка съела последний мандарин. Она сильно неожиданно взволновалась, что у нас их больше нет. Действительно, при ее питании в ее положении мандарины были решающей поддержкой. За последние дни их нельзя было купить, не было в продаже в наших местах…»
Дочка — это его жена, Рина Тетельман (Серебрякова). Она была на двадцать лет его старше, но относился он к ней «нежно, как к доченьке», отсюда и прозвище.
Оба они умерли в блокаду, от голода: он спустя три, она спустя четыре года.
А детей их расстреляли в новом, 1938 году, незадолго до того, как «дочка» попросила мандаринов. Примерно в те годы мандарины и стали чем-то фирменно-новогодним.
1939
В 1939 году СССР и Германия заключают пакт о ненападении и начинают потихоньку делить Восточную Европу. Германия вторгается в Польшу, Советский Союз — в Финляндию.
Советская почта выпускает первые новогодние открытки. На них веселые спортсмены и мохнатые животные.
Никто еще не называет новую войну мировой, но мир полон ее предчувствием. Придворный поэт Сергей Михалков пишет новогоднее стихотворение, которое войдет во все детские хрестоматии на ближайшие пятнадцать лет:
Новый год! Над мирным краем
Бьют часы двенадцать раз…
Новый год в Кремле встречая,
Сталин думает о нас.
Он желает нам удачи
и здоровья в Новый год,
Чтоб сильнее и богаче
Становился наш народ.
Чтобы взрослые и дети —
Нашей Родины сыны —
Жили лучше всех на свете
И не ведали войны.
И пока Михалков призывает к миру, поэтесса Найденова из «Мурзилки» настаивает на войне:
Смастерили сами
Мы жука с усами,
Корабли и танки,
Пушки и тачанки.
Мы украсим елку,
Встретим Новый год.
Ждать его недолго —
Он уже идет.
1940
В январе 1940 года Сталин впервые попадает на обложку Time. «Со старой Европой, — пишет Time, — покончил человек, чьи владения простираются в основном за ее пределами. Иосиф Сталин изменил баланс сил за один августовский вечер. Истории он может не нравиться, но история никогда его не забудет».
Война уже рядом с Ленинградом, но все еще как будто далеко. В газетах новое слово: белофинны. Гайдар пишет гениальную киноповесть «Комендант снежной крепости».
«Сверкает елка. Звенит веселая музыка. Кружатся вокруг елки в танце дети. И вот через эту блестящую елку под нарастающий гул проступает другая — большая черная ель на снежной поляне. На нижних ветвях ее висят два котелка, три винтовки, белый халат, сигнальный флаг. Чуть правее ели стоит батарея. Командир поднимает руку — раздается залп…»
Советский Союз воюет удачно. За год — пять новых республик: Эстонская, Латвийская, Литовская, Молдавская и Карело-Финская ССР. Последнюю отхватили от Финляндии, положив триста тысяч солдат у стен снежной крепости генерала Маннергейма.
На прилавках новая порция открыток: счастливые жители присоединенных территорий.
Перспективы самые радужные.
1941
В ту новогоднюю ночь в Москве допоздна заседают генералы. Воинские звания — пережиток царизма — полгода как снова введены. Маршал Тимошенко рассказывает, как немцы действуют на Западном фронте, против Франции. Его анализ пророческий: почти так же они будут действовать и на Восточном.
«Атака мыслится как массовое использование авиации и парашютных частей для парализования оперативной глубины обороны, как массовое использование артиллерии и авиации на поле боя с целью обеспечить подавление всей глубины тактической обороны, как массовое использование механизированных соединений, прокладывающих при поддержке авиации и артиллерии, дорогу главным силам пехоты и самостоятельно развивающих успех...»
По всей земле политики и публицисты неторопливо рассуждают, как же назвать новую войну. Рузвельт предлагает «Война за цивилизацию». Черчилль настаивает на «Великой войне». Для Советского Союза она станет Великой Отечественной — но только в июне.
А в декабре ленинградская школьница Лена Мухина напишет в дневнике: «Вот мы здесь с голода мрем, как мухи, а в Москве Сталин вчера дал опять обед в честь Идена. Прямо безобразие, они там жрут, как черти, а мы даже куска своего хлеба не можем получить по-человечески. Они там устраивают всякие блестящие встречи, а мы как пещерные люди, как кроты слепые живем. Когда же это кончится? Неужели нам не суждено увидеть нежные зеленые весенние молодые листья!? Неужели мы не увидим майского солнышка!? Уже седьмой месяц идет эта жуткая война...»
1942
Михаил Калинин снова обращается по радио, но уже не к полярникам, а ко всей стране. Текст хорошо известен.
«Дорогие товарищи! Граждане Советского Союза! Рабочие и работницы! Колхозники и колхозницы! Советская интеллигенция! Бойцы, командиры и политработники Красной Армии и Военно-Морского Флота! Партизаны и партизанки! Жители советских районов, временно захваченных немецко-фашистскими оккупантами! Разрешите поздравить вас с наступающим Новым годом…» Дальше он говорит про «хорошие перспективы» и про то, что «враг бежит».
Калинин ошибается. Это ясно показывает Ленинград.
«1 января 1942 года, четверг. Целый день отец возился с кишками конскими, которые он перемолол и сварил суп».
«1 января 1942 года. Новый год справили хорошо. Полина напекла по одной лепешке из картофельной кожуры, где она достала эту кожуру, я не знаю. Я принес две плитки столярного клею, из которого сварили студень, ну и по тарелке “бульона”. Вечером ходили в театр смотрели постановку “Машенька”. Но смотреть было неприятно, в помещении холод такой же, как и на улице, все зрители сидят в инее. T -35 ̊».
«1 января 1942 года. Опять я едва таскаю ноги, дыхание спирает и жизнь уже не мила. Не видать бы мне тебя Ленинград никогда. На улице все так же падают люди от голода. У нас в доме померло несколько человек, и сегодня из нашей комнаты просили мужчин помочь вынести покойника. В столовой ничего, кроме жидкого плохого супа из дуранды, нет. А этот суп хуже воды, но голод не тетка, и мы тратим талоны на такую бурду. В комнате только и слышно, что об еде. Люди все жалуются и плачут. Что-то с нами будет? Выживу ли я в этом аду?»
Нет, не выживет. Автор последней записи — 16-летний Борис Капранов — умрет от голода через месяц, в феврале 1942 года. Где-то тут, на Петроградской стороне, умирают и Филонов со своей женой-дочкой. Смертей таких шестьсот тысяч — каждый четвертый житель блокадного Ленинграда.
Но и тут празднуют Новый год. Бензин бесценен, но из леса привозят тысячу елок. Школьников кормят горячим супом. В театрах по случаю праздника включают электричество и дают новогодние спектакли. В Большом драматическом, например, «Трех мушкетеров».
1943
Time снова выходит со Сталиным на обложке.
«Год 1942 был годом крови и силы. Человек, чье имя по-русски означает “сталь”, чей скудный английский включает выражение “крутой парень”, стал человеком 1942 года. Один лишь Сталин знал, как близко Россия стояла к поражению. Один лишь Сталин знал, какой ценой Россия этого избежала».
Сейчас-то цена хорошо известна: в минувшем 1942 году погибло полтора миллиона красноармейцев. Остальные пять миллионов встречают Новый год в окопах. Среди них и молодой полковой инженер, замкомандира саперного батальона Виктор Некрасов. Он сражается под Сталинградом. За полгода там убьют два миллиона человек. Но Некрасов выживет и три года спустя напишет свою первую повесть — «В окопах Сталинграда».
«Новый год... Где я его встречал в последний раз? В Пичуге, что ли? В занесенной снегом Пичуге, на берегу Волги, в запасном батальоне. Я дежурил тогда по батальону. Дремал над телефоном. Караульный начальник позвонил и поздравил и счастья пожелал. Вот и все. Помню только, что был сильный мороз, и луна была в ореоле, и ноги мерзли… А еще год назад где? В Киеве. У Люси. Народу совсем немного было. Человек пять или шесть. Я, Люся, Толька Янсон, Венька Любомирский, Лариса и Люба. Мы пили “абрау-дюрсо”, ели хрусты и струдель с маком. Потом играли в шарады, и почему-то было страшно весело и смешно. А потом взяли у соседского мальчика санки и чуть не до самого утра катались с Нестеровской горки, пока у санок не отскочили полозья… Где они сейчас? На фронте, у немцев, в тылу? Все порвалось, точно ножом обрезал кто-то…»
1944
В ту новогоднюю ночь по радио впервые играют государственный гимн. Текст отличается от канонической версии: в третьем куплете про Сталина, в пятом — про подлых захватчиков. Михалкова за эти стихи навсегда обзовут «гимнюком», но его друг Чуковский к нему снисходителен.
«1 января 1944. Михалков всю ночь провел у Иос. Вис. — вернулся домой в несказанном восторге. Он читал Сталину много стихов, прочел даже шуточные, откровенно сказал вождю: “Я, И. В., человек необразованный и часто пишу очень плохие стихи”. Про гимн М. говорит: “Ну что ж, все гимны такие. Здесь критерии искусства неприменимы! Но зато другие стихи я буду писать — во!” И действительно его стихи превосходны — особенно о старике, продававшем корову…»
1 января 1944 года Красная армия берет 28 городов. Продолжается Житомирско-Бердичевская операция. Немцев выбивают. Война переломлена.
А на открытках впервые появляется Дед Мороз. Их целая серия, этих патриотических открыток. Дед Мороз в окопе. Дед Мороз заряжает пушку. Дед Мороз курит трубку и ехидно улыбается — и трубка, и усмешка очень сталинские.
А пока Сталин в образе доброго старца орудует на фронте, новогоднее обращение к народу снова читает Калинин. «Дедушка Калинин», как его называют, а еще — всесоюзный староста. Говорят, его речи действительно вдохновляли. Особенно солдатам нравился голос. Слушать его и сейчас приятно, остались записи. Он читает явно по бумажке, медленно, почти по слогам, окая и чтокая, как человек, недавно научившийся читать, что, конечно, неправда: он просто удачно имитирует крестьянскую речь, чтобы быть ближе к миллионам своих слушателей.
«Дорогие товарищи! Третий раз встречает наша страна Новый год в условиях жестокой борьбы с немецким фашизмом. Вполне естественно, что сегодня, в день наступающего Нового года, каждый советский гражданин задает себе вопрос: что нами сделано за прошедший год, и в первую очередь на фронте борьбы с немецкими захватчиками. Надо прямо сказать: сделано много. Конечно, это меньше, чем наше желание — полностью очистить советскую территорию от фашистских разбойников. И все же наши военные успехи огромны…»
1945
Той зимой Советский Союз — в зените мощи: сражаются 51 общевойсковая, 6 танковых и 11 воздушных армий. С октября по февраль продолжается Будапештская операция, Красная Армия выводит из игры самого сильного союзника немцев. Скоро конец и Германии. Новый, 1945 год встречают в окопах семь миллионов человек. Полтора миллиона из них умрут до того, как бой часов на Спасской башне возвестит наступление еще одного года.
А следующей зимой снова появляются мандарины.