Балетмейстер Александр Пепеляев: Мне интересно управлять пространством вокруг себя, медиатехнологии этому способствуют

Хореограф назвал свой спектакль «коллекцией впечатлений, навеянных романом Достоевского». Сгустил краски, обострил конфликты, вытеснил реальность метафизикой подсознания. «Кафе Идиот» танцуют в красном. Пламенеющий алый дразнит, тревожит, завораживает публику. Из кордебалета роковых искусительниц выделяется то одна, то другая солистка, третья, четвертая, пятая… Все — Настасьи Филипповны. Все — хищницы в красном. Действие дробится, как в калейдоскопе. Танцуют несколько Рогожиных, несколько Мышкиных. Плетется ядовитая вязь дуэтов и трио, в колком ерничестве притяжений и отталкиваний много злого соперничества. Музыку Ника Берча периодически прерывают тишина и наивный детский голос, читающий текст Достоевского, игнорируя жуткие подтексты. Тем страшнее видения на сцене. Огромный нож-фантом зависает над участниками трагедии. Прозрачный тюль летает и вьется в потоках воздуха, навевая смутные ассоциации с призраками. А вглубь сцены, на задник, пробивается многоцветье проекций — то абстрактные кривые, то моментальные снимки происходящего, то ангелы Рафаэля, недоумевающие по поводу страстей человеческих.

Александр Пепеляев — один из лидеров российского современного танца. Без концептуальных постановок его группы «Кинетик» в девяностые и нулевые не обходился ни один заметный фестиваль движенческого театра новой волны. В последнее время Пепеляев в основном работает в Финляндии и Эстонии. Но недавно сделал исключение для «Балета Москва», поставив в столичной труппе «Кафе Идиот». Постановка претендует на награды грядущей «Золотой маски» в четырех номинациях. В интервью журналу «Сноб» Александр Пепеляев рассказал о муках творчества, о связи искусства с естественными науками и о своей учебе у Анатолия Васильева.

САлександр,  что нового вам открыла работа над спектаклем «Кафе Идиот»?

Неожиданно подумал, что впервые сделал такую большую работу в Москве. Участвуют двенадцать человек, задействована сложная техника, декорации. Моя группа «Кинетик» была меньше, хотя мы делали достаточно масштабные постановки, кооперировались с другими компаниями, находили гранты, участвовали в фестивалях, работали совместно с финнами, с эстонцами. «Лебединое озеро», «Двери», «Танцующая башня» — многие мои спектакли требовали гигантского труда. Но оказалось, что «Кафе Идиот» — первая полнометражная работа на труппу. «Идиот» Достоевского занимает меня несколько лет. Давно этот материал лежит в моей голове на особой полке. Но когда я приступил к постановке в «Балете Москва», возникли чудовищные проблемы. Чтобы рассказать на сцене то, о чем написано в тексте, понадобилось придумывать особую систему. Бесконечно перечитывал роман, много о нем думал, искал знаковую структуру, соответствующую тексту Достоевского.

СЧто оказалось наиболее важным?

Все, что касается Настасьи Филипповны. Поэтому в моем спектакле их пять. То есть все артистки, занятые в спектакле, — Настасьи Филипповны. Размножены и другие герои: два Рогожиных, два Мышкина, два Афанасия Ивановича. Трудно было найти визуальный образ этой истории. Что это может быть? Мистерия? Клоунада? Приключенческий роман? И потом я понял, что там есть. В одном исследовании о Достоевском прочитал, что его герои всегда находятся на пороге. То есть они и не в комнате, и не на улице, а постоянно переходят из одних пространств и состояний в другие, поэтому между ними нет связи. Мне давно хотелось сделать спектакль визуально разнообразный и точный, и в то же время понятный. У Достоевского есть детективность: страсти роковые, несчастные судьбы, убийства, огромные состояния, наследства… То, что всех трогает. Но авантюрный роман сочетается с философской глубиной, с многослойной, сложной структурой.

ССовременный танец — искусство самовыражения. Сколько художников — столько и направлений. Как вы определяете свое творчество в контексте contemporary dance?

Я не занимаюсь чистой хореографией. То, что я делаю, находится где-то посередине между театром, танцем и визуальными искусствами. Эстетически мне интересен визуальный театр, важны темы, связанные с семиотикой. Меня как-то сильно поразило понятие «театр знака». Оно не только к театру относится, но и к видеоарту. Мне интересно, когда человеческая история переводится не в рассказ, а в изображения, которые на что-то указывают, и я сам с помощью этих указателей то ли восстанавливаю сюжет, то ли, наоборот, узнаю себя в этой истории или оказываюсь в ней. Яркий пример такого театра — Роберт Уилсон. У него очень много таких точных картин. Они ничего не объясняют, не рекомендуют, не учат, но в них узнаешь себя или вспоминаешь свой опыт — жизненный, культурный, эмоциональный, эстетический. А в танце для меня важны ассоциации с графикой. Я когда-то хотел поступать в архитектурный институт, ощущаю связь хореографии с графикой, с архитектурой. Есть постановщики, для которых первична музыка. Для меня значимы линии тела, энергии, которые в них заключены, какие-то силы. Меня это завораживает.

СВы рисуете?

Делаю чертежики, когда ставлю спектакли. Если у меня возникает знаковая система, то мне удобно нарисовать, как она меняется. Допустим, сначала изображен человек, потом — его тень, на следующем рисунке тень отрезается. Такие почеркушки. Но в последнее время меня сильно захватило видео. Пробовал включать в спектакли мультипликацию. А потом узнал об интерактивном видео, когда записывается и тут же проецируется то, что происходит на сцене. Пришлось влезать в эту историю, потому что найти фанатиков программистов не просто, они сейчас нарасхват, а работа эта тяжелая, утомительная. Если хочешь чего-то добиться, надо садиться за компьютер самому. И вот уже несколько лет я сижу, многое сделал, но конца и края этому нет. Что-то получается, в «Идиоте» много интерактивной графики.

СКак это все называется?

Медийный театр. Но дело не только в технике. Хитрость в том, что картинку нельзя выдвигать на первый план, она не должна быть украшением. Я не люблю, когда на сцене красиво танцуют на фоне бушующего моря или каких-то дворцов. Красоты вокруг много, можно снять видео и включить в постановку. Самое сложное — добиться, чтобы изображение участвовало в действии. Картинка должна либо подчеркивать актера, либо развивать драматургию. Например, в проекции летит тысяча портретов Настасий Филипповн, мультипликация умножает бешеную мысль Рогожина. Мне интересно управлять пространством вокруг себя, медиатехнологии этому способствуют.

САлександр, по первому образованию вы химик, окончили МГУ. Естественно-научные знания пригодились?

В видеокартинках очень много физики. Надо так компьютерную программу написать, чтобы изображения летали, как молекулы. То, чем я сейчас занимаюсь, так и называется — моделирование физических объектов. Жалею, что в свое время мало занимался математикой, хотя закончил математическую школу. Работа с видео — бесконечная математика.

СВ ГИТИСе вы учились у Анатолия Васильева. Наверное, не только режиссуре, но и жизни?

Для меня это был сильный рубеж, я приобрел колоссальный мировоззренческий опыт. Был самым молодым, учился вместе с заслуженными артистами, главными режиссерами. Я все время занимался танцевальным, движенческим театром, на первом же экзамене показал мини-балет. Васильев считал меня странным студентом, недоумевал: «Чего ты ко мне пришел? Иди к Эйфману». Но все-таки оставил меня на курсе. Общение с Васильевым тотально изменило мое мироощущение, отношение к театру. К примеру, стало тяжелее ходить на реалистические спектакли. Хотя сам Анатолий Александрович тогда ставил реалистично, но его спектакли уже доходили до каких-то других, высших уровней, меняющих привычную реальность. Васильев воспитал во мне чувствительный слух. Если в спектакле нет глубины, он мне не интересен.С

Беседовала Елена Губайдуллина