Тахар Рахим: Почему в России все время задают вопросы о политике? Это раздражает

ССразу спрошу про ваши познания в анархизме.

Они у меня не очень. Лучше расскажите о ваших (смеется).

СТам же множество направлений. Ваш фильм — о так называемых анархо-индвидуалистах, или «иллегалистах», живших в начале ХХ века и выбравших криминал как образ жизни.

Нет, я не особенно знаком с терминологией. Я знал примерно то же, что все молодые люди знают сегодня во Франции. Думал, что анархизм — это нарушение закона. А о том, что это философия, что анархистов интересуют такие просвещенные и смелые для своего времени идеи, как равенство полов, всеобщее право на образование и труд, не подозревал. Открыл для себя много нового.

СА что вы читали, готовясь к фильму? Бакунина? Кропоткина?

Немного Бакунина, немного Кропоткина… Кро-пот-кин? Ну да, немного всего этого читал. Еще Равашоля, важного французского анархиста (Франсуа Клодиус Кэнигстеен, или Ravachol, — анархист, казненный за свои убеждения и действия. — Прим. ред.). И еще одну книгу.

Сейчас. Секунду. (К режиссеру Эли Важеману.) Эли? Ты какую книжку нам давал читать? Точно! Les Rêveurs de l'absolu.

СЭто чья книга?

Эли Важеман: Ханс Магнус Энзерсбергер.

Рахим: Ну теперь вы поняли, почему я забыл, да?

СВы мне имя потом напишете на бумажке?

Рахим: Ну да, если смогу.

СА идея преступления как способа изменить мир вам понятна? Вы можете ее оправдать?

Она не для свободной страны. В тоталитарной стране — возможно, при диктатуре — возможно. Но только не в свободной стране.

СВаш персонаж — предатель. Внедряется в группу анархистов, втирается в доверие с целью «настучать». А вы с режиссером ему симпатизируете.

Очевидно, что он предатель только в глазах определенных людей — группы анархистов. Но не злодей. Потому, что он выполняет свой долг, свою работу полицейского. Служит государству. Делать то, что он сделал, было обычной работой полицейского той эпохи. Внедриться в экстремистскую группировку и вывести ее на чистую воду — с позиции полицейского это, вообще-то, раскрытие преступления. А с позиции анархиста — ну да, предательство.

СА вы сами по-человечески его оправдываете?

Во всяком случае не сужу его как предателя. Иначе я не смог бы его полюбить. Я просто смотрю на него как полицейского и, благодаря этому, вижу смягчающие обстоятельства... Этому человеку трудно. Он разрывается между двумя мирами: одним, который его создал, и вторым, который он открыл для себя и который, возможно, подходит ему больше. Он влюбляется и начинает разрываться между чувством и долгом. Думая обо всем этом, я не могу характеризовать его как обычного предателя.

СВаш герой придерживается «правых взглядов» — это верующий человек, защищающий интересы государства.

Он просто правильный. Вернее, заставляет себя быть правильным, потому что его воспитали. Но жизнь то и дело подсовывает ему испытания, которые заставляют его пересмотреть свое мировоззрение. Он начинает употреблять наркотики, врать, уводит женщину у друга....  Рушатся все его принципы.

СА вы сами — правый или левый?

Ну, я стараюсь быть правильным… Или вы в политическом смысле спрашиваете? Почему в России мне все время задают вопросы о политике? Это меня немного раздражает. Конечно, я левый, разумеется.

СЭто приобретенные убеждения?

Я выходец из семьи рабочих, то есть по умолчанию левый. Но сегодня я уже не понимаю принципов «правый-левый» во французской политике: правые  используют идеи левых, левые берут себе идеи правых, поди разберись.

Новые поколения — начиная с моего и следующие — не понимают, что происходит во французской политике. Мы не чувствуем ее. Они так много всего обсуждают — и в медиа, и в предвыборной гонке, но мы не очень-то понимаем, что именно. А в идеале — я левый, да.

СА что вы думаете об успехе правых во Франции? Появление фильма про анархистов сегодня тоже как-то косвенно связано с нынешней политической ситуацией?

К счастью, нам пока еще никто не диктует, на какие темы снимать, и мы снимаем о чем хотим. Не думаю, что фильм как-то связан с политикой. Что же до моих мыслей об успехе ультраправых — а какими они могут быть, это грустно, ужасно. Нельзя давать им добиваться своего, нужно сделать все, чтобы этого избежать. Избежать того, чтобы экстремизм завоевал себе место во Франции.

СА ваше окружение? Все думают так же, как вы?

Извините, я себе позволю сказать одну вещь… Я пришел на разговор о фильме, а меня снова спрашивают о моих политических взглядах. И так каждый раз. Сплошные вопросы про терроризм во Франции. Только не обижайтесь, но меня это ужасно утомляет.

СНо у вас ведь... фильм про анархистов?

Я понимаю, что в фильме речь о политике. Но это политика той эпохи. А не о том, что происходит сейчас. И уместно ли, в связи с фильмом, говорить о моих политических взглядах? Разумеется, в моем окружении никого, разделяющего ультраправые взгляды, нет. Вообще политика — это не белое или черное. Это шире. Есть ультраправые, есть правые, есть средние... Политика сложнее. Ясно, что есть люди, разделяющие те или иные взгляды. Но правых в чистом виде или ультраправых в моем окружении нет.

СА у анархистов какая сейчас репутация во Франции?

Я особенно ничего об этом не знаю. Знаю, что существуют настоящие, идейные анархисты, но их вряд ли много. И я с ними никогда не встречался. Я помню, что в период рекламной кампании фильма во Франции журналисты отыскали каких-то анархистов и взяли у них интервью. Но я сам никогда не встречался с настоящим анархистом.

СА ваш самый протестный поступок в жизни?

Тот факт, что я стал актером (смеется). Все это я теперь проделываю в кино — нарушаю закон.

СВ роли одного из анархистов снимается Седрик Кан, который вообще-то сам известный режиссер. Зачем Эли Важеман позвал играть режиссера?

Не знаю! Но Седрику процесс точно понравился. Он потом снялся еще в нескольких фильмах. Режиссерам явно нравится брать актерами других режиссеров. Наверное потому, что режиссеру легко снимать другого режиссера: тот знает всю кухню, улавливает режиссерские капризы... Это все чаще и чаще встречается во Франции, когда режиссеры начинают играть в кино, даже странно как-то.

СРаз уж мы заговорили о Седрике Кане — я видела его фильм «Лучшая жизнь», где играла ваша жена Лейла Бехти. Тема фильмов близка к теме анархизма, я бы назвала оба антикапиталистическими.

Он не антикапиталистический. Он обличает капиталистическое государство. Ну да, система, базирующаяся на капитализме, провоцирует увеличение бедности. Во Франции определенному социальному классу сложно развиваться: элементарно сложно обзавестись квартирой или домом... Такие проблемы встречаются все чаще и чаще. В общем, мне кажется, что фильм скорее про проблемы людей, чем про великую идеологию капитализма. Да, многим людям во Франции сегодня живется тяжело: проблемы с местом жительства, работой, сложно развиваться, реализовывать свои проекты...

СИ вам тоже было сложно?

Да, но я был юным. У меня не было таких глобальных проблем, я был студентом и довольствовался малым. Мы втроем жили в 18-метровой квартирке в Париже, холодильник никогда не был забит едой. Нам было сложно, но я тогда был молод, а это не то же самое, как если вам 30 или 40 лет, и вы мучительно думаете о будущем, о том, чтобы заплатить налоги, накормить детей. Жизнь нелегка… Как, собственно, и у вас тут.

СА вы немного знаете о том, что здесь у нас?

Ну да, я это вижу и слышу. Не моя работа — говорить о политике, свои политические взгляды я держу при себе.

СА знаете художника Петра Павленского? Он в некотором смысле анархист. Сейчас он политзаключенный.

Ну… было вполне ожидаемо, что его запихнут в тюрьму. Вообще я считаю, что то, что он сделал, — это не шутки. Это не шутки, власти любой страны напряглись бы.

СНо это же бунт против системы?

Прекрасно понимаю. И соглашаюсь, что он храбрец.

СЗдесь он стал героем. Многие ему симпатизируют.

Вряд ли это ему поможет выйти из тюрьмы.

(Сотрудник посольства — объясняя, кто такой Павленский: «Он хотел, чтобы его судили как террориста, а не просто как хулигана»).

Он неглуп.

СКак и Pussy Riot. Еще одна ветвь анархии. Вы испытываете симпатию к ним?

Даже не знаю. Понимаю, что у нас иногда появляется необходимость выразить себя как-то радикально, бороться против каких-то вещей. Но ваша свобода заканчивается там, где начинается чужая свобода. Они вторглись в культовое место, где люди желают жить своей верой. Я не знаю, как это происходит тут у вас, я не хочу наговорить лишнего. Но, если смотреть со стороны, храм — это все-таки культовое место. Мы не имеем права вторгаться туда и мешать людям, беспокоить их. Это провокация, которая никогда не будет понята какой-нибудь старой дамой, живущей себе в деревеньке и приехавшей в церковь помолиться, — а тут врываются и устраивают там, что придется. Я прекрасно понимаю, что это раздражает. Я не хочу сказать, что после этого нужно немедленно волочь людей в тюрьму, я не об этом. Но нужно все-таки быть этичными. Не все себе позволять.

СА вы сами — человек верующий?

Ваши вопросы слишком личные. Да, думаю, верующий.

СЯ задам последний вопрос про политику. Извините, если слишком вас мучаю.

Я вам сообщу, если окончательно разозлюсь на вас.

СУ вас алжирские корни. В вашей семье есть истории, связанные с войной в Алжире?

Нет, это табуированная тема во Франции. О ней молчат даже те, кто воевал. Люди очень мало поднимают ее. Миллиард вещей уходит вместе с людьми в могилу. Потому что те, кто пережил войну и был под угрозой смерти, совсем не хотят об этом вспоминать. В общем, я мало что знаю про эту войну.

Это табу и со стороны алжирских солдат. Наверное, каждый вправе хранить в секрете то, что хочет. Вы понимаете, какие травмы нанесла эта война. Так что иногда даже спрашивать людей о чем-то сложно. Но я интересуюсь этой темой. Я хотел бы знать больше.С