Эдуард Дорожкин: Иван Васильев меняет профессию

[stamp-one]Для иллюстрации этого материала мы выбрали одну фотографию из фотосъемки. Полностью съемку вы можете увидеть в бумажной версии журнала.

«Мурашки по коже», «волосы дыбом», «ледяной пот», «бросало в жар», «жестокий озноб наслаждения» – даже профессиональнейших критиков, зубров балетной рецензии, искусство Ивана Васильева вынуждает нарушать законы ремесла, вообще-то требующего даже самый пылкий восторг выражать в сугубо цеховых, подсушенных терминах. Что уж говорить о «простых зрителях»: на них человек-птица производит абсолютно магическое впечатление, будто дирекция распылила в зале тонны колдовского зелья и теперь сможет еще раза в три-четыре поднять и без того безумные цены на билеты. Но нет, зелья нет: просто бронебойное действие артистического вещества, стратегический запас которого хранит Васильев. Это сейчас, спустя десять великих лет, московские театралы чуть попривыкли к артисту, передав эстафету сладчайшей боли балетоманам из Санкт-Петербурга и Новосибирска, где теперь частенько выступает Васильев, – но старожилы помнят первое появление этих непокорных кудрей на сцене Большого театра. Казалось, что его Базиль прилетел с другой планеты, случайно захватив (или свистнув у кого-то по дороге: мало ли чего там у них в космосе разбросано!) необходимую для партии гитару.

Умению за ограниченное время спектакля вернуть зрителю и жизнь, и слезы, и любовь, и шепот, и робкое дыхание, и трели соловья обучиться невозможно – для всего остального есть труд. Уже в дебютных спектаклях Васильева – не только в «Дон Кихоте», но и в «Тщетной предосторожности», и в «Баядерке», в которой он, прежде чем блеснуть Солором, стал величайшим из Золотых Божков, – обозначился, если угодно, творческий метод артиста, возможно, им в то время как таковой еще не осознававшийся. Васильев – танцовщик плисецкого типа. Могучий талант, помноженный на пот и кровь репетиций, приводит к такому техническому совершенству, что у солиста появляется возможность вовсе не думать о теле. Такой артист не исполняет танец, а проживает роль. Собственно, этот принцип сформулирован в знаменитом предисловии ко второму изданию «Основ классического танца» А. Я. Вагановой – но что-то о нем подзабывают.

Предельно честное, точнее сказать – запредельно честное по нынешним благосклонным к халтуре временам, отношение Васильева к работе, очень рано пришедшее понимание важности и востребованности своего труда – и места в профессиональной иерархии, врожденный артистизм, позволяющий примерять любые образы – от лучезарного простофили-агронома Петра из «Светлого ручья» или Хулигана из «Барышни и хулигана» до трагического Юноши из «Юноши и Смерти» или несчастного Абдерахмана с его поруганной, отвергнутой любовью, – все это было отмечено и критиками, и зрителями. В послужном списке Ивана нет ни одной проходной работы. Слава Богу, мы живем в эру ютьюба, и новые исполнители небольшой партии Актеона (дуэт Дианы и Актеона из «Эсмеральды») и Невольничьего танца («Корсар») могут ориентироваться на абсолютно безупречные образцы. Так же, впрочем, как и Пастухи из «Спартака». Не вполне понятно, как Новая сцена Большого театра выдержала ураган васильевских «бочонков» из «Класс-концерта», соперничавших лишь с его же шквальными вращениями. Нескольким зрителям тогда стало плохо: у них перехватило дыхание в прямом смысле слова, не говоря уже о переносном.

Давняя мечта многих поклонников Ивана – пригласить на его спектакли докторов наук – физиков: возможно, ученые мужи смогут объяснить, как существо из плоти и крови может развивать скорость света и зависать над сценой на несколько секунд в самом невероятном из прыжков. Совершенно очевидно, что существование гравитационных волн не было бы доказано, если бы на своем юбилейном вечере в Михайловском театре артист в финале гран па из «Дон Кихота» не совершил трюк с точки зрения разума и вовсе немыслимый – большой пируэт в аттитюд с одновременным подпрыгиванием. Эту васильевскую ненасытность некоторые пуристы поначалу ставили ему в вину: дескать, делать надо не как хочется, а как сказано, хореографический текст священен. Точку в этой не очень умной, ибо бессмысленной дискуссии довольно быстро поставили зрители, голосующие за Ивана сердцем и рублем, и солидарные с ними Юрий Григорович с Владимиром Васильевым, благословившие его сверхчеловеческого Спартака на все новейшие артистические подвиги: виртуознейшую партию артист вместе с педагогом, народным артистом СССР Юрием Владимировым подвергли еще большим усложнениям.

Про репетиции Ивана с Владимировым рассказывают – разумеется, в шутку – так. Иван: Юрий Кузьмич, сколько будем делать? Владимиров: давай штук сорок. Иван: может, хотя бы шестьдесят? Владимиров: а сколько положено? Иван: написано – двадцать. Владимиров: восемьдесят сделаешь?.. Иван: да сколько скажете, Юрий Кузьмич!

Этот невероятный энтузиазм кажется не очень московским: наши артисты в основном довольно расслабленные, как после хорошего спа. А вот в архивном номере газеты «Вечерний Минск» в репортаже о буднях Белорусского государственного хореографического колледжа содержится жалоба уборщицы на одного ученика: «Учащийся Васильев Иван мешает влажной уборке помещений, занимается при включенном свете, когда все уже спят, иногда до двух ночи». Многие божественные явления на самом деле являются закономерным плодом добровольной земной каторги.

Вершинным творением ученика и учителя – лишь из суеверной осторожности не поднимаю эти два «у» до прописных – стал образ Ивана Грозного: сам Владимиров был первым исполнителем этой партии. Тройные содебаски, опробованные Васильевым еще в «Пламени Парижа», жете-ан-турнан, увенчанные фирменным «васильком» – двойным перекидным прыжком с поворотом, и, наконец, завершающие рисунок роли отчаянные прыжки в «кольцо» заставили публику Большого вспомнить о тех временах, когда главный театр страны был площадкой для эпохальных открытий в сфере балета.

Расставание, в 2011 году, Васильева с Большим театром, казавшееся поворотным в его карьере, в действительности оказало значительно большее влияние на его личную жизнь. Москвичи, со слезами на глазах провожавшие к Владимиру Кехману, на площадь Искусств, самую любимую со времен Васильева-Максимовой пару – Васильева-Осипову, не могли понять, к чему на том прощальном «Дон Кихоте» случился дурной знак: на первом же круге виртуозная Наталья Осипова рухнула, заставив ахнуть переполненный зал. В Санкт-Петербурге, однако, все пошло как нельзя лучше: отличные гонорары, гранд-отель «Европа», восторженная публика, давным-давно не видевшая в родном городе столь эмоционального и техничного одновременно танца. А потом что-то заскрипело, поломалось. Наталья в должности прима-балерины прибыла в Ковент-Гарден. Иван – честь и совесть силового, героического балета – там оказался не слишком ко двору. Поработал в Америке. Попробовал себя в новой хореографии в Ла Скала. И – в общем, надо называть вещи своими именами – вернулся в Россию, где его, как беззащитные куклы – своего спасителя, Щелкунчика-принца, ждали обожающие зрители, Большой театр с другим руководителем и… там же, в здании на Театральной площади, 2, новая любовь, красавица балерина Мария Виноградова. Лучшая Фригия своего поколения стала женой единственного и неповторимого Спартака. Их счастливая встреча случилась уже после того, как Васильев в одном интервью бросил неосторожные слова о том, что он не намерен умереть в костюме Спартака (за что был несправедливо снят с прямой трансляции балета из Большого).

Теперь-то уж он бы точно не произнес таких «кощунственных» слов. К огромной радости и зрителей, и в первую очередь родных, уроженец поселка Тавричанка Васильев и девочка из танцевального кружка ЗИЛа Осипова расстались благороднейшим образом, продолжив совместный проект «Соло для двоих», детище инициативного и очень успешного продюсера Сергея Даниляна. Сюжет прекрасной миниатюры «Факада» из «Соло» – брошенная невеста танцует на могиле жениха – так и остался, к общему удовольствию, на сцене. Новая серия «Соло для двоих» ждет нас 26 марта: на сцене Театра им. Моссовета будут показаны спектакль Zeitgeist (композитор Филип Гласс) и «Моцарт и Сальери» на музыку этих двух друзей, наивно полагавших себя конкурентами.

Век балетного артиста – особенно такого, как Васильев, не умеющего выступать, что называется, вполноги, щадить себя (чтобы понять, о чем идет речь, достаточно хоть однажды увидеть его приземление на колено, совершенно беспощадный аттракцион), – короток: каждый спектакль может оказаться последним. Видимо, поэтому премьер Михайловского и Новосибирского театров, приглашенный солист Большого театра в свободное от основной работы время – а танцует он в последние месяцы дьявольски много – начал ставить сам. В концертном зале «Барвиха Luxury Village» показывали его «Балет № 1» и «Болеро» – вещи, вызвавшие, скажем так, сдержанную реакцию профессионалов и недостаточно громкое – или показалось? – «браво» друзей. 15 и 17 апреля «Болеро» представят уже в Санкт-Петербурге, в рамках вечеров Михайловского на сцене Эрмитажного театра. Там же состоится премьера двух новых сочинений танцовщика – «Морфия» по булгаковским «Запискам юного врача» и «Слепой связи» на музыку нашего современника, британского композитора Макса Рихтера – про общество, где «все уткнулись в гаджеты, и никто не смотрит по сторонам».

Честно сказать, смотреть по сторонам, когда там нет Ивана Васильева, и впрямь последнее дело.С

Другие материалы из фотопроекта Владимира Фридкеса:

Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.

Читайте также:

Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.