7 женщин у барьера. Цирковые монологи

«Горжусь, что дура». Клоун Ольга Скрипачева, 28 лет

Рослая тетка в костюме-мешке носится по манежу. Кокетливо пудрит носик, наносит тушь. Румянит и без того румяную щеку. Поправляет кудряшки парика. И поверх всей этой красоты надевает маску сварщицы: шутки в сторону, пора на мужскую работу. В 27 лет актриса музыкального театра Ольга Скрипачева ушла в клоуны.

Если ты зашел в манеж, ты из него уже не выйдешь. Такая примета. Поэтому первый раз я не решилась. Встала у барьера и лишь одной ногой его переступила.

Я горжусь, что дура. Обычно женщины хотят быть красивыми, любимыми и так далее. Клоуны тоже. Но у нас это другие формы принимает. Когда я клоун, у меня другие глаза. Другая кожа. Я могу быть настоящей, только когда я клоун. Не когда я человек. Я в эти моменты отпускаю себя погулять. Все зажимы снимаются. Простор, свобода. 

Клоун сам с манежа не уходит. Его могут только унести. Это возрастная профессия. Клоун растет бесконечно. Чем он старше, чем он больше пережил, тем лучше. Потому что у клоуна три главных темы: любовь, смерть одиночество. И поэтому Олег Попов в 84 года играет номер «Лучик» — про то, кто с тобой останется, когда ты скоро… когда ты старый.

Мы все одинокие. Растем-растем в животике у мамы, а потом нас отделяют. И каждый потом справляется, как может. Ищет себя. У меня вот нет молодого человека и даже не идет речь о создании семьи. Но я сполна ощущаю любовь зрителей. Клоуны в ней купаются. А значит, я не одинока. И я не представляю, как без этого жить. 

Когда я училась в Театральной академии, у меня не было времени на клоунаду. Надо было петь и так далее. Я приходила домой, делала грим, вдыхала его запах, делала глазки, носик — и начинала плакать, потому что я не могу без этого жить.

Я буду искать любую возможность быть клоуном. Манеж — это воронка. И ты стоишь в самом ее центре, и тебя крутит больше всех. А что касается отношений… В паре должен быть кто-то, кто уступает. Становится домохозяйкой. А я не приспособлена к быту. Мне все равно: была бы комната, кушетка, кормили бы в цирковой столовой. Цирк — это дом. Это семья. Тут многие артисты буквально носят друг друга на руках, и ошибка одного стоит жизни другого. И это правильно.

«Снилось, что распята». Канатоходка Марианна Волжанская, 77 лет

Под куполом цирка протянут канат. На нем — очень красивый мужчина с очень прямой спиной. Ему на плечи с трехметрового шеста прыгает девушка — и зал беснуется. Это Владимир и Марианна Волжанские, отец и дочь. Или другая картинка: по наклонному канату поднимается мужчина, во рту изогнутый стержень, а на нем — все та же девушка делает арабеску. Канатоходцы Волжанские были лучшими в мире. Но это было давно, это старые кадры.

Я из-под купола упала и разбилась в сорок шесть.

Мы с папой дали друг другу зарок: он работает до 70 лет, а я до 50. И когда он внезапно умер, я все не могла отойти. И на одной репетиции сделала что-то неправильно. Ну и вот.

Полгода в больнице лежала на растяжках. Три перелома позвоночника. Я только об одном мечтала: Господи, дай мне снова ходить своими ногами. Мне снилось, что я распята: тут гвозди и там гвозди.

Надо было оформлять пенсию, а я ж без цирка не могу. Мы всегда работали последним номером, а потом оставались и еще репетировали — до часу, до двух ночи. Меня это не обременяло. Привыкла. И когда разбилась, умоляла, чтобы дали третью группу инвалидности, а не вторую. Чтобы можно было работать и дальше. Так я стала руководить труппой канатоходцев: 32 человека. Осталась в цирке все-таки.

Разное было в жизни. В Ашхабаде мы жили в мазанке. Мама, папа, я, брат и бабушка. А было как раз землетрясение, когда погиб каждый третий житель города. Дом наш развалился на две части. А через стену был скотный двор. И когда пыль улеглась, в пролом заглянул поросенок.

Зато потом, когда мы были в Париже и Ницце, мы жили в номерах, где только короли живут.

«У нас плещут кислотой в лицо». Гимнастка Лора Люция Лоредо, 32 года

Это танец-модерн, только в воздухе. От каждого движения, с виду такого нежного, у женщины бугрятся мышцы на спине, куда там подвальным качкам. Женщину зовут Лора, ее партнер — Паломо, это по-испански значит «голубок». Потому что он очень легкий. Это важно, когда ты гимнаст на ремнях. Это особенно важно, потому что Лора держит Паломо одними зубами, а под ними — пятнадцать метров пустоты.

У нас лучше становится. В Колумбии. Экономика и так далее. Но все равно еще довольно часто женщин убивают. Мужья, любовники. Сейчас вот новая мода появилась… забыла это слово по-английски… Кислота. Часто стали плескать женщинам кислотой в лицо. Но я все равно не хочу уезжать. У нас лучше становится...

Я ничего не выбирала. Меня нашли. Я была уже старая, 14 лет. Училась в обычной школе. Но приехали люди из цирка, ткнули пальцем: тебя и тебя — берем. Стали нас тренировать. Потом пришлось бросить — пошла в университет. Училась на преподавателя искусств. Там было так скучно! Так много книжек! А я люблю спорт, игры, у меня такая молодая голова… В общем, на втором курсе я все бросила и вернулась в училище. В 2009 году я закончила «Цирк для всех», это училище в городе Кали, вы все равно его не знаете. Сейчас вот гастролируем.

Дети? Нет, пока не думаю. А впрочем, думаю иногда. Если я забеременею, я, конечно, оставлю ребенка. Но специально заводить не буду. Потому что в колумбийском цирке не принято, чтобы дети с тобой путешествовали. А остаться дома я просто не смогу.

Я знаю, цирк сломает мое тело. Однажды я уже не буду молодой и красивой. Наверно, мне будет сорок. И я тогда не хочу, не хочу ничего преподавать. Я хочу быть артистом. Пускай я буду старухой, но лучшей цирковой старухой в мире. Правда, жанр придется сменить. Может, животные?

«Хочу быть мамкой тиграм». Укротительница Людмила Суркова, 43 года

Все пахнут: люди, кони и медведи. Но главный запах за кулисами — от кошек. С Людмилой Сурковой в клетке — четыре льва, семь тигров и два ассистента. Мужчины просто стоят и играют бицепсами для красоты. Все делает женщина, которая в середине жизни ушла из гимнасток в укротительницы, из воздуха — в клетку.

Я уходила из цирка на три года. Думала — хватит, надо остепениться. Это было страшное время. Пыталась и продавцом, и риелтором, и в салоне работать. Но цирк — это страна. Есть наша, цирковая жизнь, а есть обычная. Неинтересно там. За барьером.

Меня родители водили в цирк на каждую программу. Мама говорит: не может такого быть, чтоб я помнила свой первый цирк, мне же еще года не было. А я помню. И тигров, и слонов. Сказку.

Когда начинала, хотелось леопардов. А сейчас понимаю: тигры — самое оно. Не могу, люблю их. Особенно Пирата. Умненький. Хороший. Красивый. Как ребенок. Еще Плюша и Клепа — мне их первых доверили. Летают сейчас со мной на качелях.

Сейчас они уже взрослые, сформированы. Сейчас полегче. Работаем с ними всего по шесть часов в день. А когда они дети — мы сутками с ними. Берем их маленьких, воспитываем дома. У меня еще собаки живут, йорки. Одна вот воспитывала тигров как мамка. Кусала их, если что не так. Но это месяцев до восьми. Дальше уже невозможно, дальше тигр уже большой, соседям мешает, да и вообще. Был случай — приехали друзья. А у меня как раз леопард жил. Хорошая девочка, ручная, работала у нас потом на верблюдах. Сели мы за стол, и тут она выходит. Гости такие: мы, наверное, пойдем. А я такая: попробуйте, уйдите. 

Но мы своим кошкам доверяем. А они нам. Хищники не становятся агрессивными. Они просто растут. Масса растет, когти, зубы. Был случай — зашла к двум львам в вольер. Взрослые такие, килограмм по 150. От радости прыгнули на меня, прижали к стенке. Кости чуть не переломали.

Мне бы хотелось, чтоб они относились ко мне как к мамке. Мы когда с Гией Эрадзе работали, я была у них мамой, приголубить, пожалеть, уси-пуси, как все женщины. А он был вожаком. Сейчас Гия ушел из клетки. А мне приходится ломать стереотипы.  Теперь я и мама, и папа в одном лице. Теперь я мать-одиночка.

А так иногда хочется поплакаться. Побыть слабым полом. Отстаньте, мол, от меня, не хочу ничего. Но нет такой возможности.

Дети? А как же. Сын уже взрослый. Ассистирует мне с собаками.

«Когда мое тело сломается». Эквилибристка Клио Тоньи, 24 года

Эквилибристка Клио Тоньи подготовлена отлично и гнется, как богиня, но зритель смотрит не на это. Зритель ценит внешние эффекты: прозрачный чан с водой, красивые брызги, цветные огоньки и сияющую улыбку. Да, Клио постоянно улыбается.

Иногда кажется, что весь этот драматизм — это только про русский цирк. Что в Европе — и на манеже, и в жизни — как-то меньше драмы и больше шоу.

Папа полжизни пилил маму. Отрезал ей голову и так далее. Сейчас они на отдыхе, конечно. Нельзя всю жизнь этим заниматься.

Нас восемь поколений цирковых. Были укротители, были акробаты, было очень много магов, как мои родители. А самый первый цирковой предок просто купил обезьяну и водил ее по улицам. Это было еще в XVIII веке. Зато сейчас мои родственники владеют десятью цирками в разных странах. В Катаре есть, в Египте есть.

Я начала заниматься гимнастикой, когда мне было 8. В 13 пошла в цирковую школу и до 18 занималась минимум три часа в день. Параллельно была моделью в Милане, но пришлось выбирать. В шоу я участвую с 16 лет. По два шоу за вечер. Это тяжело, конечно, но на обычную жизнь время остается. Я замужем, мой муж тоже работает в цирке, но не на манеже: помогает мне с организацией. 

Когда мое тело сломается… думаю, это случится в тридцать… я буду адвокатом. Такой план. Буду ли я счастлива вне цирка? Почему нет? Я отдала ему все и взяла от него все, что нужно.

«Другой жизни не знаю». Акробатка Ирина Шестуа, 72 года

В шестнадцать лет дочь клоуна Ирина Шестуа сделала двойное обратное сальто на тонких деревянных брусьях и стала самой знаменитой цирковой женщиной в мире. «Акробаты-вольтижеры с шестами» называли этот номер его создатели, но во всем мире он известен как «русская палка». Сейчас Ирине Шестуа 72, она давно покинула манеж, но не смогла уйти по-настоящему: она главный эксперт Росгосцирка по акробатике и эквилибру. 

Знаете, какие наши женщины? Они умеют все. Днем из ничего создают уют, а вечером выходят королевами и принцессами. Помню, приехали мы в Кемерово в конце сороковых. Бабушка была костюмершей в номере, где я работала. Посмотрела программу — и всю дорогу назад восторгалась артистами. 

А жили мы в Бухенвальде, ну, называли мы это так. Общая кухня с огромной печкой. Коридоры, комнатки. Мужики кто в шеш-беш играет, кто в домино. На кухне стирают, дети бегают, словечки крепкие. Цыганский табор. Бабушка смотрит и говорит маме: как же так! Что ж они набрали такую прислугу! А мама говорит: это не прислуга, это те самые принцы и принцессы, что были в воздухе, не узнала, что ли?

Я другой жизни-то и не знаю. Я ж в цирке с четырех лет. Первая любовь, школа. работа, друзья. Из цирка не уходят. Только ради большой любви. Но возвращаются обычно. Вот у иллюзиониста Сокола был сын образованный, капитан дальнего плавания, но бросил все и вернулся в цирк.

А сама я… Это со мной случилось в Минске. Мы отработали утро, осталось вечернее представление, а потом четыре выходных. Помню: сижу в гардеробной, свет приглушенный, костюмы висят все в камнях, красиво. Женщина редко сама себе нравится, а я смотрю в зеркало — и нравлюсь. Партнер у меня стабильный, грим удачный… А мне уже скоро будет… тут я запнулась… 49 лет. Да как же так? Да как бы я хорошо ни выглядела… Тут заходит муж — я говорю, все нормально, не волнуйся, но я больше работать не буду.

Это для молодых. Надо все успеть за пятнадцать лет и вовремя уйти. Наш век… наш век короткий.

«Давайте я лучше согнусь». Эквилибристка Татьяна Белова, 17 лет

Татьяна Белова родилась в Ялте и умеет сгибаться пополам. Она гениальная эквилибристка, так все говорят, но пока она всего боится. Боится, что ее лицо слишком широкое. Боится, что трюк не получится. Боится проходить номер на пустой зал: это ж совсем не то, чем с публикой. Боится думать о будущем. Она теряет страх, лишь переходя на цирковой жаргон.

Я работаю эквилибр. Обычно его работают на полу, на тростях. Я вот на трости. Обычно это статика — прямые стойки, жимы. А у меня больше пластики. Я загибаюсь. Не понимаете? Ну, вечером увидите.

Было у меня как у всех. Пришла на концерт, увидела девочку — она гнулась. Маме сказала, что так же хочу. Мы пошли в студию, ну, стали заниматься. С пяти и до одиннадцати, каждый день. А после девятого класса пошла в цирковое училище, чтоб два года не терять. В Киеве есть хорошее цирковое… Но тут как раз Крым случился, и я поступила в Москву. Мне-то без разницы насчет Крыма. Взрослые вроде все довольны, хоть проблем стало много. Но нас, детей, это не касается. Мы не встреваем. Мы с десяти до двух занимаемся, а потом с пяти и до ночи, пока не выгонят. Время на жизнь — целый обед. И целое воскресенье.

Мама у меня одна. Она продавец. Она в Ялте осталась. Я ее за два года видела два раза. Ну и друзей старых тоже. Ну ничего. Цирк ведь и правда одна семья, так говорят. Только молодого человека нету. Не знаю, не хочу о том думать пока. А Москва…   Город и город. По сравнению с Ялтой, конечно, не очень. Пока съездишь куда-нибудь, весь день прошел.

Мечта? Когда была маленькая, хотела в «Цирк дю Солей». А сейчас не знаю. Отучусь, а там посмотрим. Время все решит. Вы меня не спрашивайте. Я ничего не знаю. Давайте я лучше согнусь.