«Глупые вопросы — самые сложные». Правила интервью от Ксении Собчак
О принципах успешного интервью
Интервью — сложный жанр и, с точки зрения телевизионных съемок, не очень рейтинговый. Даже у самых знаковых интервью Владимира Познера показатели рейтинга ниже общей доли канала. Итоговая информационная программа на центральном телеканале или ток-шоу вызывает больший интерес у зрителя, чем разговор двух людей. Поэтому журналисту нужно сделать так, чтобы по какой-то причине аудитория предпочла эту беседу симпатично смонтированным сюжетам, бойким новостям и захватывающим историям.
Интервьюеру стоит помнить, что он работает не на себя: он не должен заботиться о том, как смотрится в кадре. Главное для журналиста — это раскрыть человека напротив. В нашей же стране удачное интервью — это диалог, в котором журналист задает какие-то выигрышные вопросы, хорошо выглядит и, по своим внутренним ощущениям, «побеждает» своего собеседника.
Чтобы раскрыть гостя, у каждого человека, работающего в жанре интервью, есть свои способы и секреты. Некоторые считают, что собеседника нужно максимально к себе расположить, тогда на него что-то найдет и, смахнув слезу рукой, он расскажет какие-либо тайны, которые до этого никому не говорил. Другие, наоборот, считают, что необходимо держать гостя в постоянном напряжении и создавать некомфортные условия. Однако ключевой фактор успеха — думать не о том, глупо ли прозвучит вопрос, красиво ли будет перебивать гостя, и не о том, что подумает человек, сидящий напротив, а о зрителе: хочет ли он переключить канал, действительно ли важно то, что рассказывает собеседник. И, если интервьюер инстинктивно понимает, что аудитория заскучала, потому что гость долго о чем-то говорит и его мысли ушли уже совершенно в другую сторону, его нужно перебить, как бы невежливо это ни выглядело со стороны.
В моей практике были некомплиментарные по отношению ко мне эфиры, но они при этом были наиболее удачными, потому что удачное интервью — это если журналист своими провокациями, которые могут злить или даже раздражать зрителя, сумел добиться от собеседника нетривиальной информации и небанальных высказываний. В этом состоит цель моей работы и причина, по которой мне интересно общаться с людьми.
Жанр интервью также сложен потому, что любой публичный человек уже успел «набить руку» и примерно знает, что будет отвечать, о чем говорить не станет, а также научился красиво сидеть в кресле, не говоря ничего по существу, — разговор сводится к давно известным банальностям, что и убивает рейтинг интервью. Люди готовы говорить часами только о своих талантах и гениальности. Когда разговор складывается таким образом, нужно искать возможность остановить собеседника, чтобы он не перечислял известные всем факты о себе.
Одно из моих любимых интервью — это диалог с Александром Бородаем. Когда такой человек идет на «Эхо Москвы» или «Дождь», он понимает, что его спросят о прослушке и международных договорах. Он готов к нападкам, и шокировать его этими вопросами не удастся. Для каждого гостя я разрабатываю отдельный сценарий разговора. Можно не всегда знать, что ответит человек, но такой сценарий поможет сориентироваться и прикинуть, через какие смежные темы можно вывести гостя на обсуждение того, что нужно. В случае с Бородаем лобовая атака с жесткими вопросами не сработала бы, и лучшей идеей было прикинуться человеком, который на нюрнбергском процессе записывает судебные показания, в течение часа неторопливо спрашивать, как развивались те или иные события, что происходило потом. И поэтапно собирать всю историю в деталях. Собеседник ожидал какого-то подвоха, которого не было — с помощью такого приема можно сделать так, что у интервьюируемого появится настрой отвечать на более жесткие вопросы.
И наоборот. Недавно у меня была Лия Ахеджакова, интервью с которой набрало огромное количество просмотров, хотя обычно материалы с актрисой не очень популярны: аудитория «Дождя» и «Эха Москвы» примерно знает, что она говорит журналистам. Поэтому мне было интересно стать адвокатом дьявола и поговорить не с позиции «Дождя» или «Эха Москвы», а от лица Russia Today или «Контр-ТВ». Это совершенно другой формат общения, который будет интересен зрителю. Эфир открыл ее по-новому, а зритель узнал какие-то неизвестные ранее вещи. Это самое ценное.
Об этапах интервью
С Владимиром Познером мы постоянно спорим по поводу «разминки» перед началом интервью, цель которой — разговорить собеседника. Мне кажется, что в письменных текстах такой вариант возможен, так как время не ограничено и все лирические отступления легко убираются на компьютере. Можно расположить к себе человека, чтобы он перестал в чем-то подозревать журналиста, и добрым голосом задавать интересующие вопросы. В телевизионном формате этого времени нет, а резать материал — это крайне грубая и неправильная работа, которая справедливо заставит собеседника обижаться. Когда речь идет о тексте, можно оставить только значимые куски и сослаться на ограничение по количеству знаков, объяснив собеседнику, что сохранено самое интересное. Если говорить о телевидении, человек всегда чувствует, что его подрезали, вынули что-то из контекста и переврали. Я предпочитаю работать в прямом эфире, поскольку в других случаях даже самые безобидные гости начинают перезванивать и просить вырезать какую-либо неудачную фразу. Это может длиться бесконечно.
В прямом эфире важно уметь быстро переходить к сути дела, пропуская тысячу вступительных вопросов, которые так любят русские журналисты. В Америке, когда человек приходит на интервью, первый и второй вопросы являются главными. Они обычно посвящены тому, с чем этот человек ассоциируется. Пресловутый вопрос «Что случилось с лодкой?» будет в начале беседы, а не после обсуждения всех творческих планов.
О пугливых коллегах и причинах их страхов
У большинства моих русских коллег превалирует страх задать неудобный вопрос. Не знаю, связано ли это со спецификой обучения на журналистских факультетах или с какими-то внутренними неудобствами человека. Даже пропагандисты с федеральных каналов всегда испытывают какую-то неловкость за себя, и это чувствуется. Не могут сказать в лоб даже те люди, у которых мало моральных принципов и отсутствует понимание этики. Умение задать вопрос, который интересует тебя и твою аудиторию, — важная часть профессии.
Еще важно помнить о том, что не бывает глупых вопросов, и даже то, что журналисту давно известно и кажется наивным, может оказаться интересным зрителю. Часто самые глупые вопросы и являются самыми сложными. Была замечательная программа «Сто вопросов к взрослому», в которой дети выступали в роли интервьюеров. Понятно, что вопросы были заранее подготовлены опытными людьми, потому что они были прекрасно сформулированы. Но почему-то от детей гости всегда бывают готовы их услышать, а от взрослого человека — нет. В этом состоит проблема нашего восприятия правил поведения и приличий.
Мы часто видим, как государственные СМИ, задавая вопросы высокопоставленным лицам, чувствуют неловкость. Это странно. Недавно я смотрела пресс-конференцию Владимира Путина на телеканале Russia Today, где молодому парню, лет двадцати, разрешили задать вопрос про офшоры напрямую. Очевидно, что вопрос был согласован и заранее подготовлен, видимо, через него нужно было что-то донести до общественности. Вместо того чтобы наслаждаться своим звездным часом, который достался ему за заслуги перед телеканалом — за бесконечные репортажи, поездки и рассказы про американскую конспирологию, — и задать вопрос, который процитируют СМИ по всему миру, а начальство похвалит, он произнес кучу извинений.
Это огромная проблема, в связи с которой я оказываюсь в малоконкурентной среде, а именно конкуренция помогает держать себя в тонусе и постоянно развиваться. Хотелось бы, чтобы решительных и в какой-то степени более жестких интервьюеров в нашей стране было больше. Уметь задавать простые, неудобные, краткие и понятные вопросы очень важно, и это совершенно не значит, что человек сразу обидится. Он может ответить на вопросы или нет, либо эмоционально прореагировать.
Люди в нашей стране больше боятся, чем проявляют желание узнать что-то у своего собеседника. Возможно, это генетический страх. Когда мне рассказывают о результатах телефонных опросов, в которых семьдесят пять процентов россиян выступают в поддержку Владимира Путина, а сто процентов соглашаются сказать свое «да» какой-нибудь инициативе, я представляю небольшую квартиру на окраине Москвы, в которой звонит телефон и из трубки доносится голос: «Скажите, вы за или против Владимира Путина?» Что может ответить этот человек? Конечно, «за». Это даже не мухлеж, а такой тип системы, который умножается на генетический страх и формирует определенное сознание. Вот и приходится вести двойную жизнь: кухонную и публичную. Журналист с Russia Today получил разрешение действовать, но все равно сработали сдерживающие механизмы, не дающие чувствовать себя свободно, хотя он ничего плохого не совершил.
В Америке тоже не совсем свободная пресса. У них просто немного другая система отношений со СМИ: есть продемократические, которые ругают республиканцев и вряд ли напишут что-то плохое про Барака Обаму, и прореспубликанские, им противоположные, — одним словом, существует несколько центров силы. Когда их больше одного, всегда есть возможность выбора: пойти в другое место. У нас такой возможности нет, и, соответственно, мы не можем публиковать определенные материалы.
Система современной демократии в развитых странах состоит не в полной вседозволенности СМИ, а в четкой системе сдержек и противовесов. Наверное, если пойти в продемократические СМИ со статьей, посвященной разоблачению Обамы, материал не примут, но будет возможность отдать в прореспубликанские, где ее возьмут с удовольствием. И Барак Обама не позвонит, чтобы снять материал и закрыть СМИ. У всех есть определенная позиция, ограниченная достоверностью информации и журналистской этикой. Такая децентрализация власти и создает ощущение демократии, где приходится договариваться. В России сегодня мы можем договариваться только с Администрацией президента или не делать этого и оставаться в сложном положении, зарабатывая скромные деньги.
О телезрителях
Не стоит считать других людей глупее себя. Думать о том, что народ нельзя ничему научить, неправильно. У меня есть маленькое хобби: я обожаю смотреть телевизионные программы девяностых годов. Слушая, что несет Сергей Доренко и насколько свободно он это говорит, я всякий раз начинаю думать, что я в какой-то не своей стране. Недавно меня поразила какая-то юмористическая программа с Александром Ширвиндтом: юмор там был особенный: тонкий, интонационный — в него надо вдумываться. Это совершенно не то, что мы имеем на телевидении сегодня. Если поставить этот материал в эфир, а параллельно на другом канале включить Comedy Club, то первый не наберет никаких рейтингов. В передаче «Пятое колесо» был сюжет под названием «Ленин — гриб» с Курехиным, и его показывали на центральных каналах, а люди потом обсуждали это неделю как нечто феерическое и невероятное.
Если все время кормить человека фастфудом, он начнет толстеть, покрываться прыщами и считать, что это правильно и вкусно; если же здоровой пищей, то ему не очень-то и будет хотеться вредной еды. То же самое и в журналистике: если кормить зрителя хорошим информационным и развлекательным продуктом, то под его действием он начнет меняться. Это не значит, что всего остального не должно быть. Дурацкие шоу со швырянием торта в лицо есть и в американской культуре. Должно быть разнообразие, которое дает человеку возможность делать выбор и формировать привычку к интеллектуальным программам. Мы находимся в ситуации, когда этого продукта очень мало. Люди готовы к нему, даже к каким-то либеральным веяниям в телеэфире: им нравится, когда есть две точки зрения и они «разные». Например, в программе Владимира Соловьева создается видимость дискуссии, и это нравится людям больше, чем наличие только одного взгляда.
О людях, которые сидели напротив
Слушатель: Как складывались интервью с «государственниками» Германом Клименко и Сергеем Минаевым?
С Германом Клименко обсуждалась конкретная тема и вопросы, которые меня интересовали: на момент интервью он уже успел сделать несколько громких заявлений по поводу его видения интернет-политики в России и разорения «Гугла» и «Яндекса».Было много подготовки: я изучала его бизнес, его компании, аффилированные структуры и связанные с ними документы. Мы нашли очень интересные взаимосвязи его компаний с различными торрентами и пиратской информацией, против чего он и выступал.
Что касается Сергея Минаева, то я хорошо его знаю уже много лет, и, как мне кажется, мое с ним интервью вышло удачным, забавным и достаточно откровенным.Он понимает, что врать бесконечно невозможно, и если уж врать, то маскировать это под какую-то новую искренность. В некоторых вещах он очень искренний человек: он не скрывает своих связей с Кремлем и целей создания «Контр-ТВ». При этом он готов отстаивать свою позицию. Все эти забавные метафоричные разговоры по поводу двух ресторанов, которые находятся рядом, развернувшиеся на несколько страниц, — это было забавно и интересно. Понимая, что собеседник готов к такого рода разговору, нужно не бояться работать «развлекательно» и задавать вопросы в шуточной, метафорической форме.
Слушатель: Когда вы берете интервью у человека, с которым вас связывают дружеские отношения, зная при этом его слабые стороны, вы будете стараться их не затрагивать, чтобы не обидеть, или, наоборот, поднимете, чтобы спровоцировать и получить интересный материал?
Когда речь идет о болезни ребенка, тяжелых отношениях с мамой и других вещах личного характера, мне кажется правильным спросить заранее у человека, готов ли он говорить на эту тему. Если нет, то ответа все равно получить не удастся, он просто не станет это комментировать. А если готов, то у него будет время подумать и сделать интересный и развернутый ответ.
Хотя иногда бывает и вот как. У меня было интервью с Леной Перминовой для одного глянцевого издания. У этой девушки очень интересная судьба: ее супруг Александр Лебедев, бывший владелец «Новой газеты», увез ее из города, в котором она была связана с наркоманской бандой, а потом она помогла следствию в связанном с ними уголовном деле. Перед интервью она сказала, что не хочет поднимать эту тему, а потом, после нескольких вопросов, сама начала подробно рассказывать. По этой причине я против сверки интервью, особенно письменных. Можно сделать свою работу на сто процентов, выслать ее человеку, а он начинает все переправлять и вычеркивать. Лучше сделать фактчекинг, сверить прямые цитаты. Герой имеет право стилистически поправить какие-то слова, но не должен менять смысл. Каждый раз перед интервью необходимо проговаривать эти правила с собеседником.
Слушатель: Как, задавая провокационный вопрос (особенно это касается политических деятелей), заставить человека не уйти от ответа?
Во-первых, люди, которым по-настоящему хочется задавать провокационные вопросы, недоступны; они не дают интервью. Например, Сурков, Володин или Сечин — они делают только официальные заявления или говорят про бизнес. Сделать развернутую программу с ними просто не получится. Но нет такого универсального вопроса, от которого нельзя не уйти. Можно только продолжить беседу, сопоставляя ответы собеседника с какими-то другими известными фактами. Например, вопрос об Андрее Турчаке, который был дважды задан Владимиру Путину на пресс-конференции, так и остался без ответа, потому что у журналистов в силу формата общения с президентом не было возможности сделать уточнение. Только в жанре интервью можно последовательно привести человека к точным ответам.
Слушатель: Расскажите о собственных неудачах.
Из последних работ не очень удачным было интервью с Гавриилом Поповым, бывшим мэром Москвы. Ему как человеку, долгое время управлявшему городом, есть что рассказать. Могло получиться интереснее. Видимо, у меня не получилось надавить на какие-либо кнопочки, чтобы он захотел перейти на эмоциональный разговор.
Если журналист не смог правильно построить беседу, значит, это какие-то его недоработки. Такое со мной случалось часто: встречаются очень тяжелые люди, которые говорят без удовольствия, повторяют одни и те же вещи на протяжении долгих лет. В любом случае это проблема журналиста, если он не смог разговорить человека, пусть даже и самого тяжелого. Это не оправдание. Мне не удалось, а кому-то удастся.