Сергей Панков: Последний вопрос Юнгу

Грохот в шкафу

Дата рождения Карла Юнга (26.07.1875), как и день смерти Зигмунда Фрейда (23.09.1939), если сложить все цифры, дает число 36. Ровно в 36 лет, по словам Юнга, он начал «сознавать свои собственные идеи». Простое совпадение?  

Август 1909 года, где-то посреди Атлантики. На борту лайнера «Джордж Вашингтон» 53-летний Зигмунд Фрейд и 34-летний Юнг. До Америки, куда они приглашены прочитать курс лекций, восемь дней пути. Чтобы скоротать время, психоаналитики решают заняться толкованием собственных сновидений. На днях Юнгу приснилось, что он спускается со второго этажа своего дома в пещеру под подвалом и находит там два черепа. «Чьи они?» — спрашивает Фрейд. Он считает сны замаскированным исполнением тайного желания. В данном случае — желания от кого-то избавиться. «Жены и свояченицы», — отвечает Юнг, которому пришлось в этом году уволиться из психиатрической клиники из-за романа с пациенткой Сабиной Шпильрейн.

Потом Юнг напишет, что специально подыграл Фрейду, зная о его «зацикленности» на теме секса. Фрейд пока относится к нему как к сыну и преемнику. Но в теориях «духовного отца» Юнгу, начавшему путь в психологию со спиритических сеансов, как раз не хватает духовности. Однажды после едких замечаний Фрейда по поводу «оккультных феноменов» он готов взорваться от возмущения. И тут в стоящем рядом шкафу раздается оглушительный грохот. «Нет, профессор, — торжествует Юнг, — вы ошибаетесь! И я это вам докажу: сейчас вы услышите точно такой же грохот!» И шкаф послушно грохочет снова. Для Юнга это совпадение — самый веский аргумент. Теперь он знает: мир согласился.

Веселее и дешевле

Через 23 года, накануне встречи с физиком Вольфгангом Паули, Юнг уже не «ученик Фрейда», а создатель собственной психологической школы, со своими учениками. И никто не может помешать ему истолковать то памятное сновидение по-своему. Верхние комнаты дома символизируют сознание, подвал — подсознание, доисторическая пещера с черепами — коллективное бессознательное. А все вместе — вехи эволюции психики. Жена со свояченицей целы. Но с Сабиной Шпильрейн покончено. Как и с Фрейдом.

Паули срочно требуется помощь психолога. Он мог бы поехать на лечение из Цюриха в родную Вену. Там Фрейд за 50 крон в час (недельное жалование инженера) уложил бы его на кушетку с одеялом в ногах, на случай внезапного озноба. И усевшись за изголовьем, чтобы его не было видно, применил бы к нему метод «свободных ассоциаций». Он не стал бы расспрашивать Паули, в чем причина его нервных срывов, пьянства и депрессии. Или почему он панически боится ос. Он предложил бы говорить все, что придет на ум. В расчете на то, что рано или поздно пациент затронет болезненную тему, от которой след вытесненных мыслей, петляя между прошлым и настоящим, неумолимо приведет к эдипову комплексу. Тайному желанию отомстить отцу за смерть матери, которая отравилась из-за отцовской измены, предав любовь сына. И проекции этой любви на бывшую жену, танцовщицу кабаре, которая, как и мать, оставила его ради другого, тоже химика, как и отец.

У Юнга все иначе. Светлая комната, удобное кресло, согревающий камин. Аналитик расположился напротив. За окном без штор — сад и облака. Хозяин любит, чтобы природа участвовала в сеансе. Он сам восстанавливает силы на природе в Боллингене, где нет ни света, ни воды. Зато можно свободно бродить по берегу Цюрихского озера, рисовать на стенах, беседовать с призраками, писать трактат в стиле алхимиков.

Пациентов Юнг принимает на дому в Кюснахте. Здесь у Паули тоже не станут допытываться, чем вызвано его текущее состояние. Но и не заставят копаться в прошлом. А вовлекут в процесс «активного воображения». Разберут на детали фантазии, которые рождаются, если сосредоточиться на каком-то событии или сновидении. За каким сокровищем, по его мнению, он ныряет во сне в темноту посреди прекрасного сада с симметричной планировкой? Кого напоминает ему четырехглазый медведь на дне пропасти из другого сна? Затем выявят в его «фантастической продукции» повторяющиеся мотивы — архетипы. Что-то вроде скрытых от сознания алгоритмов, которые попеременно управляют психикой. Эти алгоритмы заложены в структуру мозга, считает Юнг. Они передаются из поколения в поколения. И составляют коллективное бессознательное. В отличие от индивидуального бессознательного, оно хранит в себе память поколений, а не личные комплексы. Поэтому фантазии и образы из сновидений перекликаются с мифами, сказками, мистическими ритуалами и астрологическими таблицами. Все это полезно обдумывать, обсуждать, зарисовывать, записывать, лепить и перекладывать на музыку, чтобы в итоге пробиться через лес архетипов и символов к настоящему самому себе. Непосредственная причина обращения к терапевту наверняка затеряется по пути.

От фрейдовского психоанализа не осталось ничего, кроме слова «анализ». Даже тариф у Юнга другой. Вполовину меньше, чем у Фрейда. Впрочем, он все равно не берет Паули себе, а поручает «черновую работу» своей ученице Эрне Розенбаум. Пациенту, испытывающему проблемы с прекрасным полом, полезнее общение с женщиной-терапевтом, объясняет он. На самом деле стажерка, скорее всего, должна подготовить пациента к диалогу с мэтром. Потому что Паули для Юнга — настоящая находка.

Эффект Паули

«Нахождение Вольфганга Паули и исправно работающей техники в одном помещении невозможно», — шутят физики с тех пор, как 1920-е годы при его первом появлении в Гамбургской обсерватории случилась серьезная авария.

В его присутствии механизмы останавливаются, стеклянные приборы бьются, в вакуумной камере появляются утечки. Физик Отто Штерн запрещает ему приближаться к своей лаборатории. Другой физик, Оскар Клейн, признает, что человеку, склонному к мистике, влияние Паули на технику может показаться сверхъестественным, если не демоническим. Чего стоит хотя бы знаменитая истории со взрывом дорогостоящего оборудования в лаборатории Геттингенского университета ровно в тот момент, когда поезд, на котором Паули ехал из Цюриха в Копенгаген, остановился на вокзале Геттингена. Или случай в кафе, где Паули напряженно размышлял над символикой красного цвета, глядя в окно на припаркованную напротив машину, как вдруг машина вспыхнула под его взглядом красным пламенем. Или история о том, как коллеги решили инсценировать «эффект Паули» во время какого-то официального приема. Они подвесили люстру за веревку, которую собирались развязать, когда Паули войдет в комнату, чтобы люстра упала и разбилась вдребезги. Но когда он вошел, веревка застряла.

Для самого Паули репутация ходячей аномалии — предмет простительной гордости. Подыгрывая слухам, он появляется в копенгагенском кружке Нильса Бора в костюме Мефистофеля. И, по словам друга Маркуса Фирца, действительно верит в свое влияние на окружающие предметы. Ему импонирует серьезное отношение Юнга к его экстрасенсорным способностям.

Юнг заворожен паранормальным: телепатией и психокинезом, ясновидением и нумерологией, символикой карт таро, вещими снами, глубокомысленными галлюцинациями. Но больше всего — необъяснимыми совпадениями.

Паули — живая иллюстрация синхронии. Эту идею Юнг начал вынашивать за пару лет до встречи с ним, после многочисленных наблюдений за собой и пациентами. И похоже, она вот-вот родится.

Действующие лица двух хрестоматийных примеров синхронии — лиса и скарабей.

Солнечный день, сад в Кюснахте, Юнг прогуливается с пациенткой. Она рассказывает о сновидении, которое произвело на нее сильное впечатление. Ей приснилось, как по лестнице в доме, где она выросла, спускается призрак лисы. И на этих словах к ужасу рассказчицы из-за деревьев на тропинку выходит реальная лиса.

Юнг слушает рассказ другой пациентки в приемной, сидя спиной к окну. Во сне ей преподнесли в подарок золотого скарабея. Внезапно раздается тихий стук. В стекло бьется какое-то насекомое. Юнг открывает окно. И в комнату торжествующе влетает золотистая бронзовка — самый близкий в европейских широтах родственник нильского жука-скарабея.

Казалось бы, это очевидные случаи апофении. Произвольное установление смысловых связей между разрозненными фактами. Сколько раз эта лиса могла выбегать на тропинку во время разговора на другую тему и оставаться незамеченной. Сколько золотистых бронзовок бьется сейчас в горящие или темные окна, за одним из которых — почему бы и нет — могут упомянуть в разговоре скарабея, а за другим гремит музыка. Статистика утверждает, что мистическое стечение обстоятельств — самое что ни на есть повседневное явление. Если среднестатистический человек бодрствует восемь часов в сутки и генерирует по одной мысли в секунду, гласит правило английского математика Джона Литлвуда, то чудесное совпадение его мысли с внешним событием (одно чудо на миллион) просто обязано случаться раз в месяц. А если вы целыми днями обсуждаете свои фантазии с наблюдательным психологом, то скоро от синхронии будет вообще некуда деться.

Но для Юнга все эти явления — не случайность, а закон природы, упорядочивающий события по смыслу, вне причинно-следственной связи. Правда, одного смыслового совпадения недостаточно. Мало подумать о лисе и в этот момент увидеть ее на тропинке. Чтобы стать синхронией, совпадение должно нести в себе важное указание на внутреннее состояние. Как грохот в шкафу во время спора с Фрейдом.

Поскольку невразумительность — один из главных инструментов мистика, трудно понять, что именно имел в виду Юнг. То ли это мировая душа посылает сигналы душе поменьше. То ли бессознательное за неимением других средств пытается достучаться до сознания через внешний мир. То ли все это лишь метафоры восприятия. Ясно одно: мы опять над двумя черепами в темной пещере из старого сна. На самом дне психики. Там, где она соприкасается с материей.

Материя — прерогатива естественных наук. Без физики к ней не подступиться. Только как подступиться к физике? Еще недавно она была оплотом детерминизма. Но квантовая теория, сформировавшаяся к 1926 году, внесла хаос в стройную картину мира, где все взаимодействия были подчинены закону причины и следствия. Вдруг оказалось, что случайность носит фундаментальный характер. Результат даже самого просчитанного эксперимента с субатомными частицами нельзя точно спрогнозировать, словно кто-то заставляет их двигаться по-разному вне зависимости от типа взаимодействия с другими телами. И утаивает от наблюдателя, по какой траектории направит их в следующий момент.

Может, этот «кто-то» и направляет в нужный момент жука в окно? Юнг явно готов поучаствовать в поисках философского камня. Но ему нужен не школьный учитель, который помог бы перевести его гипотезы на язык физики. Ему нужна звезда, которая осветила бы их своим авторитетом. И помогла превратить его аналитическую психологию из очередной умозрительной системы в универсальную науку, в которой каждый кирпич мистики крепко посажен на цемент научной аргументации. Несколько обедов с «ранним Эйнштейном» не получили продолжения. Но Паули даже лучше. Он тоже знаменитость. В 25 лет он открыл фундаментальный закон квантовой механики — принцип запрета, за что по рекомендации Эйнштейна получит Нобелевскую премию в 1945 году. А в тридцать предсказал существование нейтрино, что будет экспериментально подтверждено через несколько десятилетий.

Один из творцов квантовой теории и одновременно пациент, верящий в свои аномальные способности. Идеальный вариант.

Друзья по переписке

Два года, по понедельникам и средам, Юнг обсуждает с Паули возможный альянс между физикой и психологией — в промежутках между анализом сновидений, которых за время терапии у пациента набралось штук четыреста. «Фантастической продукции» столько, что путь к самому себе рискует превратиться в замкнутый круг. Но в 1934 году новый брак Паули кладет конец этим посиделкам. И начало долгой переписке.

На протяжении двадцати с лишним лет Паули продолжает отчитываться о своих снах Юнгу, получая в ответ обстоятельные комментарии с экскурсами в историю, мифологию, мистику, алхимию и нумерологию. И замечания о возможности совмещения физики элементарных частиц и концепции коллективного бессознательного. Паули с удовольствием играет в эти идеи. И в 1948 году даже почтит своим присутствием церемонию открытия института Юнга, продемонстрировав фирменный «эффект Паули»: когда он входит в гостиную, большая китайская ваза сама собой падает со стола, обливая водой высокопоставленных гостей. Но «научным патроном», которым просил его стать Юнг в знак сближения физики и психологии, останется только на словах. «Даже если я ознакомлюсь с фактами о парапсихологических феноменах, бог его знает, поверю ли я в них», — предупреждал он Юнга еще в 1934 году. В письмах Нильсу Бору и другим знакомым физикам он часто отзывается о Юнге саркастически, подчеркивая отсутствие у него "научной подготовки" и "внутреннюю противоречивость его теорий". И даже жалуется своему научному ассистенту, что оказался в щекотливом положении. Как бы господин Юнг не сослался на него, когда решит "опубликовать какую-нибудь чушь о физике". Видимо, опасения связаны с их совместной публикацией "Интерпретация природы и психики", которую они подготовили в 1952 году.

Все обошлось. Паули осторожно написал о влиянии архетипических представлений на естественно-научные теории Кеплера. Юнг, пользуясь случаем, подробно изложил свою теорию акаузальных связей, удовольствовавшись почетным соседством под одной обложкой. И даже не стал распространяться, что термин «акаузальность» (внепричинность) подсказал ему Паули.

Но зачем Паули делился с Юнгом своими снами, мыслями о физике, религии, искусстве, если считал, что огласка этого диалога может бросить тень на его научную репутацию? Тем более что их переписка не прерывалась даже на то время, когда Юнг издавал пронацистский «Журнал по психотерапии и смежным областям», где все публикации предварялись цитатами из «Майн кампф».

На этот вопрос можно дать три правдоподобных ответа.

Самый простой: Паули любил размышлять над сновидениями, считал их источником научного вдохновения, внутренним голосом, который помогает разобраться в себе. Но кому рассказать о снах? Коллегам? Соседям? Кто бы на его месте отказался от возможности обсуждать свои сновидения с самим Юнгом? А участие в совместных проектах — не такая уж большая плата за 20-летний курс анализа.

Второй ответ мог бы дать Фрейд: Паули обратился к Юнгу в момент обострения эдипова комплекса. Потеря матери, развод, внутренний конфликт с отцом — все это требовало какой-то компенсации. И он нашел замену отца в Юнге. Отца, к которому хочется обратиться в трудную минуту, но с которым неловко появляться в компании ироничных друзей-физиков. Когда-то таким «отцом» для Юнга был Фрейд. Теперь он оказался на месте Фрейда.

Возможна и третья версия: к началу терапии Паули потерял «духовные ориентиры». Для внутренней гармонии ему был нужен эквивалент веры Кеплера или Ньютона: новая религия, примиряющая современную науку с метафизикой. И он обрел ее в общении с Юнгом.

Самому Юнгу такой ответ понравился бы больше всего. Ведь в его пользу говорит одно смысловое совпадение.

В свое время коллеги подшучивали над перфекционизмом Паули: оказавшись перед Богом, он спросит, почему постоянная тонкой структуры равна 1/137. Бог кивнет и, подойдя к доске, начнет быстро писать уравнение за уравнением. И приглядевшись, Паули воскликнет: «Совершенно неверно!»

Когда 5 декабря 1958 года тяжелобольной Паули попал в цюрихскую больницу и узнал номер предназначенной ему палаты, он сразу простонал: «137! Отсюда мне уже не выйти живым». Последним, кого он хотел увидеть перед смертью, был Юнг.

Интересно, о чем бы он его спросил. И с каким ответом не согласился.