Вадим Рутковский: Полярные леопарды. Провокации фестиваля в Локарно

Полюса

Игра и провокация — киты, на которых успешно держатся многие фильмы. В основном конкурсе Локарно — «Орнитолог» португальца Жоау Педру Родригеша, работа, определенно, вызывающая. Совершенно невозможно обойти вниманием и молчанием кино, герой которого, орнитолог Фернандо, потерявшись в сказочном лесу, становится пленником двух китайских туристок, повернутых на католической религии и готовых кастрировать своего потенциального проводника, потом попадает в эпицентр языческой оргии, затем вступает в сексуальную связь с немым пастухом по имени Иисус. А потом, а потом, а потом еще много чего, включая встречу с амазонками, похожее на кадр из порнофильма проникновение пальцами в рану Христову и череду смертей-воскрешений; и вся эта лихорадка в джунглях еще и снята в потрясающем широком формате Cinemascope. Вот только зачем эти метаморфозы, одному богу известно. Родригеш — яркий режиссер, фестивальный баловень, однако «Орнитолог», похожий на фантик без конфеты внутри, заставляет сомневаться во всей модной режиссуре вообще.

Но пусть лучше так, чем как в другой современной сказке, скрещивающей времена и истории. Я говорю о «Призрачной дороге» Ангелы Шанелек. Эта работа лидера «берлинской школы» и переводчицы Чехова — тоже игра, но лишенная азарта, правила ее непонятны, кажется, и самой постановщице. Как и большинство фильмов «берлинской школы», «Призрачная дорога» бравирует аутичностью и анемией; кино, которое напрашивается на максиму из «Малыша и Карлсона» «лучше умереть, чем есть цветную капусту», скука гомерическая. Я, в принципе, не против сознательно скучного искусства, только в это еще и сложно вникнуть. По аннотации в каталоге, действие начинается в 1984-м, согласно дате на письме из берлинской школы, принявшей героиню, желающую изучать французский, — в 1989-м; по кадрам — стерильным и плоским, заполненным персонажами, будто пребывающими в летаргическом сне, — установить время нельзя. Подсказки — телерепортаж о восточных немцах, пересекающих границу с ФРГ, давно исчезнувшая национальная валюта, митинг в туристической Греции, где отдыхает интернациональная пара, немка и британец, звонок из телефона-автомата — сколь назойливы, столь и бесполезны. Самое (не)интересное, что в сомнамбулической стилистике фильма ничего не изменится (включая и героев пролога, чьи греческие каникулы прервал несчастный случай с матерью британца) и когда в руках персонажей появятся мобильники, а валютой станет евро. Я так и не разобрался, связаны ли с той парой (он, после смерти матери, совершил ритуальное самозахоронение, она, видимо, переехала в Берлин, где они вновь встречаются в наши дни) новые герои — актриса, играющая женщину-полицейского, и ее муж, фотограф-этнограф. На Q&A со зрителями Шанелек использовала многозначительные и не значащие ничего фразы — прямой аналог вычурных кадров ее фильма.

На другом полюсе конкурса — образец магической простоты «Мистер Вселенная» Тицци Кови и Райнера Фриммеля, фильм, за который болею я. Жюри возглавляет мексиканец Артуро Рипштейн — витальная цирковая стихия «Мистера Вселенная» должна быть ему близка; и вообще устоять перед обаянием фильма живому человеку по-моему невозможно. На экране — как на арене или в венчающей фильм эстрадной песне Batticuore — народность и доступность уживаются с эстетством. Только оно у Кови и Фриммеля не показное, заключено в отточенности и деликатности каждого режиссерского хода. Может, как раз из-за деликатности эти авторы несправедливо неизвестны у нас, хотя их «Малышка» (La Pivellina) была в стабильно хитовой программе Петра Шепотинника на ММКФ и теоретически могла приобрести поклонников. Кови и Фриммель — тихие авторы, у нас же предпочитают более «нажористое» кино. Так или иначе, надеюсь на скорейшее появление фильма в России — чтобы отправить на него друзей. В «Мистере Вселенная» вновь появляется мелькавший в «Малышке» Тайро — Кови и Фриммель всегда работают с реальными людьми (в данном случае римскими циркачами), разыгрывающими вымышленную историю. Тайро подрос и стал дрессировщиком. В эту холодную осень он вынужден — позор! — работать всего с двумя животными: один тигр умер от рака, другой стар и устал, а лев Хаос не в настроении, рычит и того и гляди загрызет. А тут еще неизвестные злоумышленники (вероятно, свои же, из соседнего трейлера, но доказательств нет) крадут талисман — подкову, которую пятилетний Тайро получил в подарок от легендарного Черного Геркулеса — силача Артура Робина. Выход один — найти Мистера Вселенную, если он, конечно, жив. И Тайро отправляется в путь, по многочисленным родственникам, в то время как его лучшая подруга, акробатка Венди, начинает расследование со своей стороны. Человеческое тепло, юмор, обыкновенные чудеса; в качестве бонуса — пригретая папой Тайро обезьяна, ветеран итальянской киноиндустрии, работавшая с Феллини, Челентано (на «Бинго бонго») и Дарио Ардженто (в «Феномене»). 

Разочарования

Собственно, Пьяцца Гранде, визитная карточка фестиваля. Я понимаю, что собрать эту программу сложнее всего: у каждого фильма должен быть коммерческий потенциал (показы на Пьяцце — одна из важных доходных статей фестиваля), но Голливудом 11 вечеров не забить: правильного Голливуда не так много (в этом году единственным блокбастером Пьяццы стал «Джейсон Борн» Пола Гринграсса, который, по меткому замечанию Владимира Лукина, выступает Дзигой Вертовым на материале шпионского боевика). Надо искать альтернативные источники зрелищности — в европейском и азиатском кино. Последнее выручает (копродукция Малайзии и Индонезии «Взаимный обмен» — нуар о людях-птицах — запоминается надолго, помимо воли), а вот в Европе с большим, и жанровым, и умным кино не очень. Условный зритель Пьяццы — аналог советской интеллигенции, которая искренне брезговала Геральдом Бежановым, но только притворялась, что любит Тарковского (как сказала подруга моей мамы Надя Шмелева, честно отсидевшая «Ностальгию»: «Если бы можно было, ушла бы!»). Угодить ей арт-директор Карло Шатриан попытался академичными кинобиографиями («Паула» Кристиана Швохова), детективами («Мокка» Фредерика Мермуда), ретродрамами («Прекращение огня» Эмануэля Курколя) и драмами на актуальные темы («Небо ждет» Мари-Кастий Менсьон-Шаар) — вместе эти фильмы напоминают вялый телесериал; разве что «Небо», набитый штампами курьез о том, как наивных французских девочек вербует ИГИЛ, выделяется глупостью. Из некоторых фильмов можно узнать пару-тройку интересных фактов, не знаю, насколько достоверных. Вот в претенциозном и предсказуемом ужастике Жиля Маршана «В лесу» медленно, но верно сходящий с ума отец двух мальчишек просит детей угадать, какое живое существо составляет 80% биомассы планеты. Оказывается, земляной червь. На всех остальных, включая китов, слонов, людей etc — всего 20%. Единственный интересный европейский участник Пьяццы — биография Стефана Цвейга «Перед утренней зарей» актрисы и режиссера Марии Шрадер — как раз далек от стандартов «зрительского» кино и рассказывает не о великом, а о потерянном, страдающем человеке.

Увы, не слишком удалась внеконкурсная программа, прямо противоположная народно-буржуазной Пьяцце. «Знаки жизни» отданы на сто процентов неформатному, экспериментальному кино. И что? Почти вся ценность фотографического фильма Фионы Тан «Восхождение» в рассказе о том, что после Второй мировой войны американцы жестко цензурировали японские фильмы, вырезая из них кадры с... горой Фудзи, признанной символом милитаризма. У Тан звучит мысль, что для японцев в слове «пустота» нет негативного смысла; но я не японец, и пустота большинства экспериментов с формой меня утомила. Плюс от неформата ждешь рывков в будущее, а тут сплошь пережевывание уже сказанного и виденного, сплошное прошлое: Тан использует диалоги из фильма «Хиросима, любовь моя», смахивающий на профессионального грантоеда уроженец Боснии Дане Комльен в своем опусе «Все северные города» (где ничего не происходит, только трое бородатых мужиков, изображающих вроде как съемочную группу, отираются на заброшенных стройках СФРЮ и спят друг с другом, рассказывая истории о психологической зависимости от отцов) — диалоги из годаровской «Страсти». Один из бородачей — сам режиссер, полагаю, это выстраданный личный опус, но очень хочется его развидеть и вернуть 100 минут потраченного времени. 

Сюрпризы

Политика, вынесенная за скобки фильмов, где ее как раз можно было бы ожидать. Египтянин Юсри Насралла в цветастой, шумной и пышной музыкальной мелодраме «Ручьи, луга и милые лица» концентрируется исключительно на жарких личных отношениях героев и приготовлении еды; правда, отрицательный персонаж — коррупционер, но вряд ли этого достаточно для заключений о социальной обстановке в постреволюционном Египте. Нет политики и в «Марии», дебюте Михаэля Коха, выбравшего в героини украинскую эмигрантку, мечтающую открыть салон красоты в Берлине. Ну разве что эпизод, в котором Мария заклинает подругу не возвращаться на родину никогда.

Приятный сюрприз — программа «Режиссеры настоящего», в которой чуть ли не каждый фильм отказывается от привычного сторителлинга и превращает кино в опыт, требующий физического погружения в экранную реальность: тяжесть шахтерского труда, подземный мрак и телесную скученность в боливийском «Темном черепе», изматывающую телесную близость с бывшей девушкой в греческом Afterlov или — самый жесткий эксперимент — концлагерный ад современных скотобоен во французском «Горле Сердце Животе». Подробнее расскажу в итоговом репортаже.