Андрей Сидельников: Они могут нас только убить

Андрей Сидельников — лидер общественно-политического движения «Говорите громче!». Один из основателей дискуссионной площадки в Лондоне «Русский политический клуб». Политический беженец. Постоянно проживает в Лондоне с декабря 2007 года. Андрей родился и вырос в центре Москвы в семье известного хоккеиста Александра Сидельникова, вратаря «Крыльев Советов», и юриста-международника Марины Сидельниковой. Получил красный диплом юриста, но предпочел карьеру политика: начал с роли помощника депутата Государственной думы, далее был активным членом партии «Либеральная Россия», впоследствии стал лидером российского отделения движения «Пора!» — вплоть до побега в Великобританию. 

Андрей, 13 декабря 2007 года тебя сняли с рейса в Шереметьево. Что случилось?

Мне отказали в пересечении государственной границы и выдали справку на бланке ФСБ, что мне запрещено покидать Российскую Федерацию в связи с законом о государственной границе. Закон о государственной границе четко регламентирует правила разрешения или запрета на, соответственно, покидание страны. Я под закон этот не подпадал никаким образом. В итоге, когда я уже оказался в Лондоне, я все эти годы судился и даже дошел до Верховного суда. В общем-то, мне все равно, что я дело проиграл. Тогда это было просто надуманной историей, и никакого уголовного дела, никаких оснований для того, чтобы мне запретить выезд, не было. Но так сложилось, что мне пришлось в течение суток уезжать из страны.

А подробнее?

Это было девять лет назад. Как будто не со мной. Из Шереметьево я уже домой не поехал. Со всеми своими вещами, что у меня были, я поехал к своему другу, который недалеко там живет. У меня всегда были проблемы на границе, когда я покидал пределы Российской Федерации, на меня всегда давили, но в итоге перед самолетом допускали. Я летал либо на каникулы, либо по делам, но я всегда вылетал. А в этот раз за мной сразу пустили из аэропорта машину слежки. Я доехал до дома (ЕМ: друга) и сутки просидел у своих друзей в квартире. Мне только привозили SIM-карты разные, чтоб их менять. По одному звонку делал, проявлял осторожность. Машина эта все время стояла у подъезда, где я жил эти сутки. Потом мои друзья, которые находились в Украине, помогли мне организовать переход. На трех машинах добирался, уходил от слежки через Белоруссию. Потом доехал до украинской границы. Из Киева вылетел в Лондон. В общем-то это такая детективная история, в которую мне сейчас уже самому мало верится. Это все как будто было уже не со мной. Столько времени прошло. И я не часто это вспоминаю.

Почему редко вспоминаешь? Это же твой «водораздел» между жизнью там и жизнью тут?

Когда я попал в свободную страну, там уже были другие задачи. Мне приходилось выживать, потому что я приехал в страну, в которой у меня не было ни одного знакомого человека, не было друзей. И я начинал с нуля свою жизнь — привыкал к новому обществу, к новым правилам, к новым законам, к чужому языку. Поэтому мне было некогда вспоминать. Вспоминаю я эту историю только тогда, когда меня спрашивают журналисты. И у меня всплывают в памяти все эти переезды с машинами, и слежка, и пятое-десятое. Справка эта у меня до сих пор на руках. Лежит в Лондоне. На память осталась. Так что нет смысла вспоминать такие вещи, потому что после этого произошло очень много разных вещей. И со мной, и с людьми, которые жили в России, а потом уехали. И с людьми, которые до сих пор в России. Некоторых моих друзей, соратников уже нет в живых, их убил режим. Ну вот я как-то выжил — и хорошо. Многие просто не выжили.

Ты приземлился 16 декабря и попросил политического убежища?

Прямо в аэропорту. Мне порекомендовали это сделать на границе, там, где мы отдаем свой паспорт на пограничный контроль. Трое суток просидел в аэропорту, пока адвокаты Бориса Березовского не помогли мне выйти в город и, скажем так, на свободу.

Ты же сказал, что у тебя никого здесь не было?

Период, когда я работал с Борисом Березовским, был задолго до того, как я переехал. Мы закончили сотрудничать с Борисом Абрамовичем в начале 2004 года, точнее, в январе 2004 года, когда Кремль закрыл нашу партию «Либеральная Россия». После этого я виделся с Борисом Абрамовичем, я вообще бывал в Лондоне достаточно часто, но я уже был не по делам. Я приезжал на шопинг, на отдых, Лондон мне всегда очень нравился, и при любой возможности я приезжал в Лондон. Да, мы виделись с Борисом Абрамовичем, но я не могу сказать, что Борис Абрамович был моим лучшим другом и должен был что-то предпринять. Он мне, конечно, помог с адвокатами, за что я ему очень благодарен. Но, скажем так, я не входил в его окружение, он не был тем человеком, с которым я мог бы ежедневно общаться. А так, действительно, у меня раньше здесь жило двое одноклассников, одноклассница и одноклассник, но к тому моменту, когда я переехал в Лондон, они разъехались по разным странам.

А когда ты сюда приехал в первый раз?

В Лондон в первый раз я приехал по приглашению Маргарет Тэтчер в 2001 году. Я работал тогда в Государственной думе, и консервативная партия Великобритании приглашала молодых политиков из разных стран на молодежный форум. Приглашал как раз Фонд Маргарет Тэтчер, с которой мы в 2001 году встретились. В первый раз все было так легко, что я даже в посольство не ходил за паспортом. Там это письмо от Маргарет Тэтчер было направлено в посольство, я передал туда паспорт, и в течение нескольких часов мне поставили визу и привезли паспорт. Так что я даже в посольстве не появлялся. На тот момент я еще не был знаком с Борисом Березовским, хотя он уже находился в Лондоне. Знаком я был с ним только по телефону, но лично мы не виделись и не встречались.

Потом, с 2002 года, началась история с партией «Либеральная Россия», и я стал чаще бывать в Лондоне.

Если б не адвокаты БАБа, как бы повернулась твоя судьба?

Я думаю, что, наверное, мало бы что изменилось. Я бы просто больше времени провел бы в аэропорту, и меня, скорее всего, переместили бы в detention center (центр для удерживания беженцев. — ЕМ). У меня был достаточно сильный кейс (дело. — ЕМ), который был основан на публичной информации. Мне не было необходимости, как, я знаю, многим другим, что-то выдумывать. У меня было совершенно открытое дело. Но в тот момент, конечно, я сомневался в получении убежища. И вообще я не знал, как я буду дальше находиться тут, потому что для меня все это было новое. Но по прошествии времени я понимаю, что у меня был достаточно сильный кейс. Так или иначе, не 19 декабря бы я вышел, а находился бы в центре эти пять месяцев, пока шло рассмотрение моего дела. В любом случае я бы занимался всем тем, чем я занимаюсь сейчас и продолжаю заниматься, — общественно-политической деятельностью. Поэтому я думаю, что вряд ли что-то поменялось бы.

А в чем была сила твоего дела?

Мое дело было основано на открытых источниках, на всем том, что происходило со мной в России: обыски, преследования, постоянные задержания без повода в регионах. У меня не было средств на дорогих адвокатов. Адвокаты Бориса Березовского были платные. Они нашли мне адвоката, который взялся за мое дело бесплатно. В то время существовали так называемые «грантовые» адвокаты. Они получали средства из разных европейских фондов, и людям, которые не могут себе позволить адвокатов, они предоставляли свои услуги бесплатно. Когда я в первый раз встретился с адвокатом и предоставил ей первые свои факты, она широко раскрыла глаза и сразу же взялась за это дело. И надо сказать, что хороших бесплатных адвокатов было найти очень сложно. Мне в этом плане повезло. Так или иначе, мне с самого первого дня мой адвокат говорила, чтобы я не волновался, что это стопроцентное дело. Из россиян, насколько я понимаю, у меня тогда было самое быстрое дело, без судебного слушания. Потому что многие получали убежище по суду. Когда им отказывал Home Office (МВД Великобритании. — ЕМ) на основании тех бумаг, которые они предоставляли, они шли в суд и потом получали политическое убежище через суд. Мне же Home Office предоставил убежище в течение пяти месяцев. На тот момент это было, возможно, одно из самых громких и быстрых дел, которые были у русских в Великобритании.

Как ты провел эти пять месяцев?

Я снял себе комнату в Лондоне. Я нашел ее через газету «Англия», нашу ведущую русскоязычную газету. Тогда она еще существовала в зачаточном режиме, но там уже были объявления о сдаче комнат. Обычная комната, не такая дорогая. Передвигался пешком или на автобусах. Экономил на каждой вещи. Сложный был период, сложный. Потом пошел учить язык. Точнее, его вспоминать, учить заново. Постепенно знакомился с разными русскоговорящими людьми. Потом, за девять лет проживания в Лондоне, меня, наверное, узнали тысячи русскоговорящих людей в Лондоне, и я знаю сотни людей. Уже многое сделано в общественно-политической сфере в Великобритании. Так что сейчас у меня нет проблемы с общением.

А раньше, когда я никого не знал, то много времени проводил, общаясь в интернете. У меня еще не было фейсбука, тогда были популярны «Одноклассники». Я сидел в скайпе с друзьями, разговаривал, общался с московскими, с российскими коллегами. В общем-то этого было достаточно. Не могу сказать, что я вел совсем замкнутый образ жизни, но у меня было мало денег, и было сложно куда-то выбираться, ходить на какие-то мероприятия. Поэтому я больше времени проводил дома, смотрел фильмы, учил язык, общался со своими друзьями из России.

Ты упомянул русскоговорящих, а как насчет англоговорящих? Тебе удалось как-то встроиться в местное общество?

Нет. На самом деле мне не удалось встроиться. У меня не было такой задачи. На сегодняшний день у меня только российское гражданство. Я не стал получать гражданство Великобритании, хотя у меня уже есть не только все основания, но и возможности в течение последних трех лет это сделать. Поскольку я продолжаю заниматься российской общественно-политической деятельностью, для меня это более важно. Меня беспокоит то, что происходит в России. А во внутреннюю политику Великобритании я не вмешиваюсь. В силу того, что я не являюсь гражданином, я не считаю, что я вправе вмешиваться. Безусловно, у меня есть абсолютно разные великолепные знакомые и приятели-англичане, но я не могу их назвать друзьями. Друзья — для меня понятие немножко большее.

То есть ты остался таким российским патриотом на чужой земле?

Получилось так, что у меня поменялась страна, люди вокруг меня, но мой распорядок и образ жизни остался прежним. Мне в этом очень комфортно, и я не считаю, что я должен куда-то вписываться, со своей колокольни учить англичан, как нужно поступать в политическом плане. Я занимаюсь российской политикой и занимаюсь достаточно долго, занимаюсь профессионально, и здесь я уже могу высказывать свою точку зрения по тем или иным вопросам.

Когда ты возобновил занятие общественно-политической деятельностью? Уже после того, как получил убежище?

Да. Более того, прошло несколько лет. Я получил убежище в мае 2008-го, а возобновил свою деятельность летом 2010-го. Может быть, в тот момент я еще был немного уставшим после того, что произошло со мной. И мне не хватало не то что сил, не хватало, наверное, инициативы. Но потом ситуация сложилась так, что последовал определенный толчок. Летом 2010 года я в интернете прочитал воззвание Александра Гольдфарба к русским, живущим за границей, что было бы неплохо, если бы по 31-м числам — а тогда была популярна «Стратегия-31» — русские начали выходить к посольствам и консульствам. Мне нужен был такой внешний толчок, и это письмо послужило толчком. Я схватился за эту идею, и с этого началась бурная русская политическая и общественная жизнь, которой, могу сказать, до моего появления в Лондоне не было вообще в истории Великобритании. Был Борис Березовский, но он был как индивидуальный деятель. Не было движухи. А 31 августа 2010 года мы, я и мои соратники, перевернули страницу, и в Великобритании началась русская политическая жизнь.

И как долго, на твой взгляд, она будет продолжаться?

Пока у меня хватит сил. Могу сказать, что за шесть лет не появилось других инициативных товарищей, которые могли бы делать то, что делает движение «Говорите громче!», а сейчас «Русский политический клуб». Если «Русский политический клуб» — это дискуссионная площадка, и такие площадки уже открываются в городе, то прямой политической активности не ведет никто. Ни Ходорковский, ни Чичваркин, ни кто-либо еще. Занимается уличной активностью, политической, русской, только движение «Говорите громче!», которое я возглавляю. К сожалению, больше никто не появился, никто не хочет этим заниматься. Никому ничего не нужно. Всех заботит только свое «я».

Ты не думаешь, что раз люди уже уехали из России, то имеют право не интересоваться ей?

Если они остаются российскими гражданами, они имеют право интересоваться. Если же они выходят из гражданства, тогда к ним нет никаких претензий совершенно. Но они ведь не выходят из гражданства! В принципе каждый человек решает для себя сам, как ему поступать. Подло и низко либо открыто и ведя за собой людей.

То есть для тебя понятие гражданства священно?

Я гражданин своей страны. Я люблю Россию. Но опять таки, я говорю про себя. Каждый поступает, как он считает нужным. Кого как воспитывали, кого как учили. Я не считаю, что гражданство России — это просто бумажка. Все время, когда я нахожусь за пределами Российской Федерации и не могу туда вернуться, мне стыдно, что я россиянин. Мне просто стыдно за поведение российской власти, которое из года в год все ухудшается и ухудшается, и ухудшается.

Ты считаешь, что ваша деятельность оказывает отсюда, из Лондона, влияние на российскую политику?

Я просто это знаю. Но могу сказать, что за каждую нашу акцию, проведенную у российского посольства, работники посольства из Москвы, из МИДа получали по башке. Я это знаю на 100 процентов. Посольство писало ноты протеста в правительство Великобритании. В полицию обращалось множество раз по поводу наших мероприятий. Но мы действуем по закону, не нарушаем ничего, поэтому ни российское посольство, ни российское государство ничего с нами сделать не могут. Вот и все. Я доподлинно знаю, какие директивы шли из Москвы в посольство. Чтоб они нас разогнали, чтобы этого больше не было. Так что в Москве прекрасно видят активность за рубежом, если она есть. Сделать они ничего не могут. Они могут нас только убить.

Сейчас ты еще довольно молодой человек. Но где ты себя видишь, допустим, лет через десять?

Хороший вопрос. Честно могу сказать, я об этом не думал. Гарантировать ничего не могу, но, наверное, и мои силы иссякнут. Я вижу, что никому ничего не нужно, никто ничего не хочет, всех все устраивает, а если и не устраивает, они палец о палец не хотят ударить для того, чтобы изменить ситуацию. Я привык, конечно, башкой пробивать стены, но у меня голова не настолько сильная. Я не готов, как предлагает Михаил Ходорковский, играть «в долгую» еще десять лет. Меня это не устраивает. Значит, буду думать, как вывезти свою семью из России и хлопнуть дверью.

Твою маму и брата?

Да. И мама, и брат являются заложниками. Я не имею финансовых возможностей их перевезти за границу. Да, они являются заложниками.

А ты не хочешь встраиваться в английское общество, идти на работу?

А эта цепочка взаимосвязана. Если, чтобы получить финансовые возможности, я устроюсь на английскую работу, то проблема в том, что просто не останется времени заниматься общественно-политической деятельностью, которая у меня убивает полностью все время. Даже когда я выезжаю куда-то на отдых, мне приходится заниматься этой деятельностью. Я несколько раз путешествовал в Испанию летом, и мне приходилось весь свой отпуск проводить за организацией разных митингов и акций в одной стране, в другой и в третьей, которые я изначально не планировал. Вот такая жизнь. Я не жалуюсь, просто как-то так вот происходит.

Просто выглядит так, что ты пользуешься страной как безопасной площадкой.

Только потому, что правительство Великобритании предоставило мне убежище. Я чувствую себя в Великобритании безопасно. Я не считаю себя вправе вмешиваться во внутренние дела Великобритании в связи с тем, что я не являюсь британским подданным. Поэтому я считаю, что отношение к стране у меня очень взвешенное и справедливое. Но это мое мнение. А потом, я уже тут много лет, я общаюсь с местными, узнаю всякие устои, традиции, но я прекрасно понимаю, что в силу своей национальности, своего рождения в другой стране я не могу быть встроен в политическую систему Великобритании. Так зачем же я буду заниматься тем, что не принесет мне ни морального удовлетворения, ни каких-то преференций?

А в российской политике интересно?

От российской политики я получаю драйв, адреналин и все это. Меня просто всего распирает. Особенно когда удачная акция получается.

Назови свою самую удачную акцию, проведенную в Лондоне.

Удачную акцию? Встреча Лаврова (смеется). Да. Это был экспромт, потому что получилось все не так, как мы планировали. Но я считаю, что она была самой удачной. Лавров, потом уже, когда летел в самолете обратно в Москву, — летел он с пулом журналистов, среди которых были мои друзья, — говорил: «Зачем я, такой дурак, ввязался с ним в разговор!?»

Ему, конечно, надо было проходить мимо. Тогда бы и акции не сложилось никакой. А он как поднял голову наверх. И все, он уже не смог ее отпустить, потому что я уже полностью энергетически забил пространство.

А тебе Москва не снится?

Нет. А чего ей сниться, когда я каждый день читаю новости про Москву! Я просыпаюсь с новостями из России и засыпаю с новостями из России, и в течение дня у меня все новости из России. Чего мне там может сниться?

То есть у тебя совсем отсутствует ностальгия?

Вообще отсутствует напрочь. Я считаю, что ее отсутствие можно объяснить тем, что я знаю чуть-чуть больше, чем остальные люди. Ну какая ностальгия? Ностальгия, когда коррупция вокруг? Когда везде тебе хамят? Когда нет достоинства? По этому ностальгировать? По березкам ностальгировать? Так вон березы в Лондоне растут. А если есть такая ностальгия, то надо собирать чемоданы и возвращаться туда. Но люди же не возвращаются туда по каким-то причинам?

У тебя, конечно, уникальный случай человека полностью российского, но на чужой земле. Ну неужели никакие английские привычки, быт не обтерлись об тебя?

Не интересно. Не интересно вообще. Вот не заводит.

Даже пиво в пабе?

Я пиво не пью.