Ольга Виноградова

25 октября 2016 г., 12:40

Детская литература: обмен мнениями

Ольга Бухина

Переводчик, эссеист, литературный критик

1. Где проходит граница между «детской» и «взрослой» литературами?

На мой взгляд, жесткой границы не существует. Возьмем кэрролловскую «Алису», эту книгу для детей какое уже десятилетие читают взрослые. Каждый из нас видел в метро взрослых, уткнувшихся в один из огромных томов «Гарри Поттера». Даже самые «малышовые» книжки должны доставлять удовольствие взрослым, которым приходится снова и снова читать их детям. В последнее время стало особенно заметно, насколько охотно взрослые читают подростковую литературу — фэнтези, антиутопии. Относительно недавно появился даже новый жанр — книжки-картинки для подростков и для взрослых, не говоря уже о графическом романе. Ну и, конечно же, подростки читают (и всегда читали) взрослые книги, даже школьная программа полна взрослых книг — Толстой, Достоевский.

2. В своей книге «Сказка и быль. История русской детской литературы» Бен Хеллман уделяет особое внимание детским журналам, потому что именно через них распространялись и становились популярными тексты для детского чтения. Очевидно, что сегодня в России детские журналы уже не имеют такого влияния, как в XIX и XX веке. Что пришло им на смену?

Детские журналы (дореволюционные и в еще большей степени советские) играли большую роль в качестве инструмента выработки общего поля чтения — множество детей читало один и тот же номер журнала. Кроме того, журналы активно вовлекали детей в творчество и коммуникацию, обеспечивали «обратную связь» с читателем. Журналы печатали не только то, что написано для детей, но и то, что писали сами дети. В современном мире эту роль во многом принял на себя интернет, дети и подростки (как и взрослые) могут обмениваться мнениями и обсуждать то, что их интересует, в социальных сетях и на других интернетных площадках. Детский журнал может возродиться и уже возрождается в новой форме именно в виртуальном пространстве. Такие сайты, как «Папмамбук», обеспечивают детям возможность писать и публиковать собственные рецензии на прочитанные книги, делиться опытом чтения.

3. Детская литература до революции и в Советском Союзе была призвана установить определенную систему ценностей. Какие ценности несет в себе современная детская литература? Изменилось ли восприятие старых текстов новыми поколениями?

Безусловно, восприятие старых текстов изменилось. И дореволюционные, и советские детские книги были пропитаны определенной идеологией, в ряде текстов она настолько сильна, что затмевает все литературные достоинства. Но есть тексты, где идеологическая нагрузка оказалась, к счастью, «слабее» художественных достоинств. И в советское время писатели писали не только на советские темы. Однако новым поколениям всегда нужны новые книги. Изменился в целом ритм жизни, ее внутренняя мелодия, и книги, соответственно, пишутся иначе. Детская литература (даже идеологически нагруженная) всегда несет в себе какие-то общечеловеческие ценности, и современная детская литература — не исключение. Старая тема — что такое хорошо и что такое плохо — из детской литературы не уходит, просто теперь есть возможность, чтобы она была не такой дидактической, не такой «в лоб».

4. Что вы читали в детстве и как это на вас повлияло?

Читала все, до чего могла дотянуться. Дома было много книг, и мой отец советовал, что читать. Старшая сестра читала, и я тянулась за ней. Из самых любимых — пьесы Евгения Шварца (сначала папа читал вслух), «Три мушкетера» Александра Дюма (перечитывала бесчисленное число раз, единственная книжка, которую от меня в буквальном смысле запирали), трилогия Александры Бруштейн «Дорога уходит в даль…» (до сих пор те люди, которые выросли на этой книге, узнают друг друга по цитатам, как по тайному паролю). Одна из любимейших — «Убить пересмешника» Харпер Ли, именно эта книга, пожалуй, оказала на меня самое сильное влияние. В целом, больше читала переводную литературу. Может быть, именно поэтому в конце концов стала переводчицей. Чтение до сих пор любимое занятие, и очень многое, что я знаю, я знаю именно из детских книг.

Ирина Арзамасцева

Доктор филологических наук, профессор кафедры русской литературы МГПУ

1. Где проходит граница между «детской» и «взрослой» литературами?

Граница, выделяющая детскую литературу внутри общей литературы, переменчива, при этом она пролегает сама собой, без искусственного барьера. Внеэстетические институты, прежде всего цензура, выстраивают этот барьер, он постоянно нарушается, сносится — и возводится по новому плану. Граница и барьер полностью не совпадают.

В целом же, граница пролегает там, где признанное данным обществом эстетическое право детей согласовано с воспитательным правом взрослых в пределах условий эпохи и горизонта общественных ожиданий. Детская литература есть «зонтичное» понятие, объединяющее «присвоенные» детьми произведения общей литературы и произведения со специальной возрастной адресацией. Она существует на общественном договоре, отчасти даже писанном — в виде публикуемых рекомендаций по чтению, собственной критики и т. п. Причем дети и подростки настаивают на своих требованиях и по-своему видят и границу, и барьер. «Читал охотно Апулея, / А Цицерона не читал», — перечтем вслед за поэтом-лицеистом легкомысленно-мудрые «Метаморфозы» и скучный, ворчливо-назидательный трактат «О старости», чтобы убедиться в эстетическом праве юного читателя.

А «взрослая» литература — область, отстоящая от общей литературы, в ней действует эстетическое право взрослых, игнорирующее право детей и так называемой публики, ждущей поучений и развлечений. Авторы маркируют такие произведения метками закрытой адресации (адресация детская — открытая, взрослым тоже можно читать детские книжки). Так, в своей «Телеге жизни» Пушкин общую адресацию, подходящую для школьников, вдруг переключил на адресацию сугубо взрослую, для узкого круга друзей, — всего одной нецензурной строкой. Иначе говоря, не отдал это стихотворение ни публике, ни детям.

Структурно, на уровне поэтики, граница задана «принадлежностью» художественного мира. В общей литературе автор создает особый мир и в нем же царствует, читатель там все же гость, званый или случайный. Автор не обещает взрослому читателю непременной дружбы. Напротив, в произведении истинно детском ребенок чувствует себя уверенно, он как в собственном доме. Границу своей литературы в конце концов устанавливает именно юный читатель. Его выбор решающий, он важней, чем таинственный авторский замысел или марка журнала, впервые публикующего произведение; оценки критиков и рекомендации педагогов менее значимы.

Думаю, рано списывать журналы как форму «детского» литературного процесса. Во всяком случае, писатели и художники, при всех прочих равных условиях, предпочитают публикацию в бумажном журнале интернет-публикации. При этом электронные детские журналы вполне прижились, образовали маленький пока, но отдельный сегмент Рунета: бумажные «Пампасы» стали «Электронными пампасами», «Клёпа» тоже ушла в сеть. Не думаю, что пора отмечать победу цифры. Да и нет у нас пока, насколько мне известно, порталов специально для детей; есть педагогические порталы с литературными разделами — это не настоящая смена бумажных журналов, худо-бедно стремящихся к независимости. Кроме того, технологичные носители — бумага и электроника — нетолерантны сами по себе в отношении литературы, ведь ее жанрово-стилевая система долго формировалась под бумажную технологию. Сетевая литература, в том числе детская, должна будет выработать собственную поэтику, а пока она пребывает во младенческом состоянии (например, без разбору помещаются детские опусы).

Бумажная печать восходит к ручным производствам из природных материалов, журнал создается вручную, и литературные тексты, и картинки — все ручной работы, сами жанры сформировались и эволюционировали в условиях бумажной печати, прежде всего журнальной. Бумажные журналы больше подходят для формирования личности, для тонких настроек познающего сознания. Привычка к медленному чтению и глубокой мысли скорее сформируется через общение с бумажными носителями. Вместе с тем электронные детские массмедиа имеют большое преимущество в быстрой связи с читателем (ахиллесова пята старого доброго «Мурзилки» и ему подобных журналов). Да и по возможностям новостной информации сильнее онлайн-издания, потому они дальше отстоят от формата журнала и приближаются к формату газеты, а это значит, что художественная литература, «любящая» бумагу, начинает занимать в них маргинальное положение.

Хочется напомнить о том, что детские журналы в России, начиная с новиковского «Детского чтения для сердца и разума», были проектами гражданскими, а не коммерческими. Следовательно, их судьбу нельзя вершить по законам бизнеса, они должны развиваться в «охранной зоне» экономики — науки и практики гуманитарной, направленной к человеку.

Начну с конца. Конечно, восприятие старых текстов изменилось, и существенно. Огромный массив советской детской литературы, подобно Атлантиде, опустился в историю. Вот уже издаются лучшие произведения советского периода с пояснениями (комментариями, фотографиями и т. п.). И проблема не только в реалиях, но в обновлении языка. Кроме того, изменилось представление о детстве. Например, ни дети, ни родители не поймут историю о мальчике, стоявшем на посту в ночном парке («Честное слово» Л. Пантелеева). Что касается системы ценностей, то, на мой взгляд, принципиально ничего не изменилось: детская литература проповедует любовь, направленную к тем же объектам — семье, друзьям, природе, родине. Другое дело, как представлены эти объекты в идеологии, но это уже игры взрослых.

4. Что вы читали в детстве и как это на вас повлияло?

Было много народных сказок, причем русские рассказывал папа на ночь (и «Конька-Горбунка» почти наизусть), а калмыцкие, татарские, цыганские, африканские и многие другие по много раз я перечитывала в книжках (сейчас ребенку гораздо трудней составить представление о богатстве национальных культур). В итоге открытие, что некоторые сверстники обостренно воспринимают национальную проблематику, пришло ко мне до смешного поздно, после школы. А литературных сказок было гораздо меньше, преобладали рассказы и повести, даже романы (как мышь в сыре проделывала ходы в «Войне и мире» за год или два до изучения эпопеи в классе). Было много журналов, только не «толстых» литературных, а познавательных и детских. Глубочайшее, благотворное впечатление на меня произвела большая книга «Достоевский — детям» с рисунками Шмаринова, это был такой же драгоценный подарок родителей, что и «Три мушкетера» с классическими картинками. Из книг со специальной адресацией вспомню выученные наизусть лирические стихи в сборниках «Опушка» Валентина Берестова, «Лошадиная поляна» Владислава Бахревского. Зачитан до полураспада четырехтомник Л. Пантелеева, книжки Марка Твена (причем сначала про Гека Финна, а потом уже про Тома Сойера, что показалось мне уже не так увлекательно). Из страшного — «Вечера на хуторе близ Диканьки». Чеховские «осколки» очень любила, из них все перечитывала «Шуточку», наверное, тогда я усвоила первое знание о парадоксе любви.

Из подростковых книг — авантюрно-исторический роман «Государство Солнца» Николая Смирнова, о мечте, борьбе и избавлении от утопии (очень нужная оказалась книга для нормального взросления).

Конечно, вся детская классика тоже имелась, но вот странно: перечитывала Маршака — не его детское, а прекрасно изданный сборник шекспировских сонетов в его переводе, мало что понимая при этом. Зато «сагу» об Айболите, миф о Персее и Медузе Горгоне (толстый том Чуковского) переживала построчно.

Вообще понятность текста — не главное в детском чтении. Важней открытие красоты. Одной из первых книг, прочтенных самостоятельно «от корки до корки», была древнеегипетская сказка «Чудесные превращения Баты» с изумительными рисунками Николая Кочергина. Перечитываю — сложнейшая ведь история, незнакомые реалии, а ведь как трогала сердце — живой красотой и еще тем, что стройные древние землепашцы, их пшеница с лотосами и золотистые волы, их дела и чувства так естественно продолжались в окружавшей меня бабушкиной деревне, объясняли мне, москвичке, жаркую оренбургскую степь, стада коров, лари с мукой и пшеницей, труд с рассвета до заката, такой общий курс землеведения и человековедения.

Эрика Хабер

Профессор славистики Сиракузского университета (США)

1. Где проходит граница между «детской» и «взрослой» литературами?

Судя по широкой международной популярности среди детей и взрослых серии книг «Гарри Поттер», трудно сказать, что еще существует граница между «детской» и «взрослой» литературой. Сейчас даже пишутся русские детективы для детей. К сожалению, популярные книги не всегда качественны, хотя качество особенно полезно для детского чтения, так как чтение помогает ученикам развивать эмоциональный интеллект и творческие способности, а также играет ключевую роль в развитии познавательных навыков. С другой стороны, доступ ко всем разновидностям литературы также чрезвычайно важен для успеха детей. К тому же, что не менее важно, главную роль в развитии любви и страсти к чтению у детей должны играть родители и педагоги, несмотря на то, какой литературой интересуются дети.

Книжный рынок и социальные медиа. Сейчас родители и дети намного чаще покупают книги в магазинах или по интернету, нежели читают детские журналы, чтобы узнать что новое или интересное. Они часто узнают о новых книгах из блогов, веб-страниц, «ВКонтакте» или Facebook. Конечно, популярные книги хорошо распродаются, что помогает сделать прибыль книжным магазинам, но гораздо труднее привлекать аудиторию неизвестным авторам. Такая система всегда существовала на Западе, но теперь, когда Россия стала иметь открытую рыночную систему, она также стала испытывать трудности в публикации начинающих или менее известных авторов. Но, несмотря на это, как на Западе, так и в России, людям просто необходимо искать и находить новых и передовых авторов, а также читать детских классиков.

Учение особым ценностям стало менее важно в сегодняшнем детском чтении. Современная детская литература играет важную роль, поскольку она дает детям способность оценить культурное наследие своих предков. Она стимулирует рост и развитие личности, а также социальных навыков у ребенка. К тому же передает ключевые темы и труды различных писателей от одного поколения к другому. С моей точки зрения, восприятие старых рукописей новыми поколениями не изменилось, так как дети заинтересованы в хорошем сюжете, интересных героях и запоминающейся истории. Именно по этим причинам, дети еще любят и читают стихи К. Чуковского, С. Маршака, Б. В. Заходера, А. Л. Барто, а также сказки А. Н. Толстого и А. М. Волкова.

4. Что вы читали в детстве и как это на вас повлияло?

Когда я была маленькой, я больше всего любила читать книги о животных, такие как, например, «Паутина Шарлотты», «Стюарт Литтл» и «Ветер в ивах». Эти книги предоставляли мне возможность «прочувствовать» достойную литературу и, более того, помогали мне развить воображение с ранних лет. Но, что важнее всего прочего, они научили меня ценить окружающий мир, развивать любовь к природе. В результате я до сих пор предпочитаю проводить время на улице, на природе или среди животных, нежели с людьми. Кроме того, вероятнее всего, именно это послужило причиной моего частого препровождения времени в саду, где я могу наблюдать за птицами, животными и насекомыми, которые являются моими особенными любимцами. Без сомнений, детское чтение определенно имеет серьезное влияние на человека.

Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.

Марк Липовецкий

Доктор филологических наук, профессор Университета Колорадо (США)

1. Где проходит граница между «детской» и «взрослой» литературами?

Пытаться раз и навсегда, с точки зрения вечности, определить границу между детской и взрослой литературой, по-моему, бесполезно. Персонаж? Есть масса вполне взрослых сочинений с героем-ребенком («Котик Летаев», «Детство Люверс»), и есть немало детских сочинений, в которых нет персонажей-детей (Свифт и Дюма). Жесткое распределение света и тени? Но тогда девяносто процентов современной литературы написаны для детей. Стиль? Юмор? Так же легко найти равное количество аргументов за и против. Наличие картинок? Разве что это.

Разумеется, граница эта подвижна, и совсем не редкость, что книги, написанные для взрослых, с течением времени дрейфуют в сторону детской литературы и, в особенности, литературы для подростков: кроме упомянутых Свифта и Дюма, можно упомянуть Диккенса, Жюля Верна, Уэллса, Гашека, а в русской литературе — Беляева, Бажова, Грина, а в последнее время Булгакова, Стругацких, Пелевина. С другой стороны, не стоит забывать и о патологической инфантилизации современных литературных вкусов. Пресловутый «Щегол» Донны Тарт — типичная книга для young adults, и все восторги, выражаемые по ее поводу, как в Штатах, так и в России, свидетельствуют о растущей неспособности читать взрослые книги. Мандельштам вряд ли предполагал, что желание «только детские книги читать» может перерасти в атрофию восприятия чего-либо за пределами детского чтения. Похоже, это происходит на наших глазах.

На смену журналам, само собой, пришли книги. А в последнее время еще и аудио, и электронные книги. Можно возразить, что книги были и раньше. Были — но в страшном дефиците. Никогда в советских книжных магазинах не было такого богатого выбора детских книг, какой есть сейчас в любом книжном супермаркете. В советских книжных магазинах всегда было много всякой идеологизированной гадости про Ленина и детей, народных сказок (да и то редко), и тоненьких переизданий «Гуттаперчевого мальчика», «Белого пуделя» и (хит сезона!) «Филиппка». По-настоящему интересных книг днем с огнем было не найти. Их, если кто забыл, доставали. Разумеется, сегодня, при этом изобилии возникает вопрос выбора. Родители, как правило, воспроизводят читательские предпочтения своего детства, что во многом способствует воспроизводству культурных стереотипов советского времени. Вот тут бы и пригодилось что-то вроде журнала. Но это не должен быть журнал типа «Мурзилки» или «Пионера». Лучше всего, наверное, сработало бы приложение к какому-то уже популярному интернет-ресурсу.

Это заблуждение, что детская литература призвана утверждать определенную систему ценностей. Не больше, чем любая другая литература. Она в первую очередь призвана развлекать и увлекать. А уж какие ценности при этом продвигаются, а какие оспариваются — это вопрос профессионального анализа. Например, какие ценности устанавливаются в книгах Линдгрен про Карлсона, на которых выросло все последнее советское поколение? Ведь, как выясняется, в Швеции Карлсон воспринимается как негативный персонаж, как обманщик и ненадежный друг. А мы же умирали от восхищения к нему и его трюкам. Вообще в советской (особенно в позднесоветской) детской культуре, которую все так любят называть «доброй», по-настоящему любимыми были отрицательные или, по крайней мере, морально двусмысленные персонажи: не отличник-заяц, а хулиган-волк, не Знайка, а Незнайка, не пресный капитан Врунгель, а «мы бандито, гангстерито», не дядя Федор, а кот Матроскин, и т. п. Так какие ценности они утверждали? См. об этом, например, сборник статей «Веселые человечки: Культурные герои советского детства», который мы с Ильей Кукулиным и Марией Майофис выпустили шесть лет назад в издательстве НЛО. Возможно, его переиздание сегодня вызовет больший интерес.

4. Что вы читали в детстве и как это на вас повлияло?

Подростком я читал все подряд. Натурально, все, что находил. А искал я довольно интенсивно. У моего отца была приличная библиотека, но ее мне не хватало, и я был записан в две или три районные библиотеки (в пределах досягаемости), а потом и в городскую детскую. Кроме того, мы менялись книгами с одноклассниками. Поскольку я жил в Свердловске, читал много Крапивина и ненавидел Бажова (чтобы переоценить его значительно позже). Процентов семьдесят в этом потоке составляла ужасная советская мура: какие-то героические книги о Гражданской войне, разные военные, а особливо морские рассказы, всякие «Вити Малеевы», «Васьки Трубачевы», «Старые крепости» и тому подобное. «Гарри Поттер», разумеется, намного лучше всего этого безобразия. Остальное как у всех: Жюль Верн, Дюма, Майн Рид, Конан Дойль, Уэллс, Гашек, Беляев, Носов, Успенский, Линдгрен, Туве Янсон, значительно позже (уже читал своему сыну) — Сапгир и Толкиен.

Светлана Маслинская

Кандидат филологических наук, заведующая сектором исследования детского чтения Ленинградской областной детской библиотеки (СПб), сотрудник Центра исследований детской литературы ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН.

1. Где проходит граница между «детской» и «взрослой» литературами?

Различение детской и взрослой литературы релевантно в той ситуации, в которой есть само понятие детства и то, что ему противопоставлено. Граница между взрослым и детским постоянно меняется, а со смещением границы смещается и «приписанность» того или иного произведения к взрослым и детским. Таким образом, чтобы сейчас ответить на этот вопрос, надо сначала ответить на другой: где сейчас кончается детство? Наиболее контрастной границей является возраст юношества. Молодежь максимально далека от детства (при мнимой возрастной близости): молодые люди уже не дети, а своих детей у них еще нет, чтобы снова читать им книжку про Мойдодыра.

Что такое детская литература? Дадим определение апофатически. Эта та литература, которую не будет читать молодой человек. Если он не станет вечером на досуге читать «Пожар» Маршака или «Именинный пирог» Свена Нурдквиста — значит это исключительно детская литература.

Когда мы говорим о детских литературных журналах как распространителях новинок, мы должны понимать, что речь идет о детях, самостоятельно читающих журналы, то есть о школьниках. Современные школьники, в отличие от их бабушек и дедушек, имеют другие возможности получения информации, кроме как ежемесячная подписка на журнал. И эти возможности обусловлены возникновением и расширением интернет-пространства. Там, где доступ в интернет неограничен (крупные города), ребенок имеет массу способов узнать о новинках (сети, форумы, библиотечные ресурсы, интернет-магазины, открытые публикации новых произведений на сайтах книжных премий («Книгуру» и пр.)). Там, где интернет ограничен (а это огромное пространство за пределами городов-миллионников), дети ходят в библиотеки, чтобы получить доступ все к тем же новым ресурсам — сетям, форумам и т. д.

«Определенной» системы ценностей не существовало ни до революции, ни после. Она была очень даже неопределенной: время от времени (в 1860-е, в 1920-е) боролись со сказкой, то и дело требовали, чтобы детская литература изображала «значение труда и ценности добра» (кстати, так определяли цели детской литературы в 1912, а не в 1924 году), в известных условиях появлялся запрос на ура-патриотизм — и детская литература отзывалась (и в 1904, и в 1914, и в 1942, и в 1975, и в 2012) и т. д. Одновременно ценными могли оказаться как фантазия, так и строгий реализм, как ненависть к чужому, так и дружба народов. Современная детская литература предлагает столь же эклектичную систему ценностей, сколь она эклектична и децентрализована во взрослом мире.

Чтобы говорить об изменении восприятия, нужно это восприятие изучать. У нас, к сожалению, репрезентативных исследований практически нет. Зачастую наблюдения за чтением собственного ребенка (он не понимает, о чем «Тимур и его команда») и детей знакомых выдаются за универсальные свойства. До серьезных обобщений нам еще далеко: нужна кропотливая работа по выявлению рецептивных характеристик современного читателя-ребенка.

4. Что вы читали в детстве и как это на вас повлияло?

В детстве я читала много. Однако я не возьмусь сказать, что и как на меня повлияло. Вопрос о влиянии предполагает простые ответы, а их у меня нет. Заманчиво рассуждать: «Вот я прочитала эту книгу в детстве и теперь такая». Это все равно что толковать вчерашний сон как вещий: «Вот сбылось, тогда-то я и поняла, что сон был вещий».

Когда мы говорим о влиянии, предполагается, что есть некие следствия, которые очевидны, и есть причины, которые также легко установить. Так вот ни первое, ни второе для меня не очевидно. Причин у того или иного следствия может быть не одна, и книга среди них может оказаться не главной причиной или вообще среди них не оказаться. Ведь трактуем-то мы книги из сегодняшнего дня и подтягиваем их для обоснования себя сегодняшних.

В возрасте 10 лет я любила книжку Марии Крюгер «Ухо, дыня, сто двадцать пять», книги Л. Давыдычева и Ю. Томина, рассказы Пришвина и романы Жюля Верна. Как-то они на меня повлияли (наверное), а потом в 16 лет повлияли другие книги — книги Франца Кафки и Альбера Камю, а первые к этому моменту перестали влиять? А может, повлияли люди, которых я встретила в жизни? Я бы не стала преувеличивать влияние конкретных книг, просто потому, что провести прямую между прочитанной в детстве книгой и ее повзрослевшим читателем невозможно.

Сон — это просто сон, а книга — это просто книга.

Инна Сергиенко

Кандидат филологических наук, доцент кафедры литературы и детского чтения СПбГИК

1. Где проходит граница между «детской» и «взрослой» литературами?

Очевидно, что когда речь заходит о том, что какую-то книгу трудно однозначно назвать «детской» или «взрослой», то имеется в виду литература для подростков. На мой взгляд, определение этой границы важнее для исследователей, нежели для читателей. Подростки традиционно расширяют свой круг чтения за счет взрослых книг, не обращая внимания на запреты, рекомендации или маркировки «18+», взрослый читатель с удовольствием погружается в романы о Гарри Поттере, вампирах, Манюне и прочих, разве что иногда оборачивая книгу в обложку-«антибук».

Исследователь в современной ситуации ориентируется на критерии: создавалась ли книга ее автором целенаправленно для детей и подростков и входит ли она активно в круг детского и юношеского чтения. Понятно, что в этом случае предмет детской литературы становится довольно размытым, но такова его специфика. В истории литературы известно множество произведений, изначально адресованных взрослым и прочно переместившихся в детское чтение: начиная от сказок Шарля Перро и Вильгельма Гауфа и заканчивая романами Харпер Ли и Сэлинджера. Иногда — хотя и значительно реже — наблюдается обратный процесс: кэрролловская Алиса, Винни-Пух Милна, «Властелин колец» Толкина, проза Аркадия Гайдара и Юрия Коваля, роман Мариам Петросян «Дом в котором» сегодня органично интегрированы в круг чтения взрослого читателя-интеллектуала.

Функции информационного ресурса по детской литературе сегодня выполняют различные интернет-сообщества. Рост их влияния, на мой взгляд, связан с феноменом так называемого «осознанного родительства», которое активно репрезентирует себя в соцсетях и в интернете и представляет авторитетную экспертную группу.

Из каких источников черпают сведения о детских книгах сами дети, мне пока сложно сказать. По моим наблюдениям, не последнюю роль здесь играет тот же интернет (с того момента, как ребенок получает к нему доступ и овладевает навыками навигации в сети) и детские библиотеки, где в штате имеются грамотные и харизматичные специалисты, работающие в рамках различных программ по привлечению к чтению.

Для подростков, разумеется, приоритетным будет мнение сверстников.

Мне, как историку детской литературы, представляется, что единую систему ценностей она транслировала только в момент своего зарождения и становления — в конце XVIII века, когда полтора десятка авторов единодушно сходились в том, что детей нужно просвещать, прививая им любовь к добродетели и отвращение к пороку. Как только детских книг стало больше, а в детскую литературу пришли профессиональные писатели, она перестала быть идеологическим монолитом.

Современная детская литература вполне объективно отражает срез идеологической палитры нашего общества: сегодня есть «православная» книга для детей (Ю. Вознесенская, Б. Ганаго, А. Торик и др.), национал-шовинистическая (серия книг «Наука побеждать», самая известная из которых «Дети против волшебников» написана в качестве «нашего ответа Гарри Поттеру»), ньюэйджевская (М. Витчер, «Нина, девочка с Шестой луны», Ф. Пулман, трилогия «Темные начала»), профеминистская (Ж. Келли, К. Гудоните), изображающая советскую эпоху с симпатией и ностальгией (Н. Нусинова, Е. Пастернак и А. Жвалевский), обличающая советский строй (Е. Ельчин, Ю. Яковлева и др.) и прочая.

Меня лично радует поток литературы, ориентированной на гуманистические ценности — книги Е. Мурашовой, У. Старка, М. Од Мюрай, Т.-Б. Ханики, М. Парр, Д. Бойна, М. Нильсон-Брэнстрём, Д. Вильке, Ш. Дрейпер и многих других. И то, что они вызывают ожесточенную полемику, я расцениваю как хорошую перспективу для присвоения этих ценностей и нашим обществом.

Восприятие старых текстов читателем-ребенком сегодня, конечно же, изменилось, по-другому и быть не могло. А вот как именно оно изменилось, можно будет судить на основании исследований, которые, насколько я знаю, в серьезном масштабе еще не проводились. Пока же на поверхности в поле зрения оказываются ламентации взрослых, связанные с тем, что поколению современных читателей-детей незнакомы реалии советской эпохи: «Они уже не знают, что такое ластик! Кто такой Буденный! Для чего нужны бидон и авоська!» и пр. И здесь куда более существенным, чем мифическое «невежество» читателя-ребенка, мне кажутся иррациональные и сверхэмоциональные требования взрослых, за которыми прячутся наши множественные постсоветские социальные и экзистенциальные травмы.

4. Что вы читали в детстве и как это на вас повлияло?

Я начала читать очень рано, в 5 лет, и с тех пор читала много, все, что попадалось под руку и было доступно моему разумению. В сущности, мое развитие совпадало с моим чтением, поэтому мне сложно выделить что-то в отдельности.

Пожалуй, одним из забавных фактов было то, что я стихийно открыла существование литературных стилей — в частности, романтизм, которому интуитивно отдавала предпочтение, начиная с первой самостоятельно прочитанной книги (это была «Сказка о мертвой царевне» Пушкина с иллюстрациями Ивана Бруни). Почти все мои любимые книги дошкольного периода относятся к этому направлению: «Ундина» и баллады Жуковского, сказки Гауфа, Гриммов и Гофмана, норвежские сказки П.-К. Асбъернсена, «Калевала», сказки Андерсена, «Руслан и Людмила» Пушкина и т. д.

В младших классах большое впечатление произвела героика разного рода: книги Гайдара, рассказы о пионерах-героях, обработки и фрагменты мировой классики («Гаврош» Гюго, «Степь» Уйды), чуть позже — книги о любви («Собор Парижской богоматери» Гюго, «Страница любви» Золя). Как и большинство советских детей, я переболела книгами о мушкетерах, рыдала над «Оливером Твистом» и Гектором Мало, и очень рада тому обстоятельству, что большинство произведений русской классики, из которых самым завораживающим оказался Гоголь, я случайно прочла еще до того, как их проходили в школе. Любила и детскую классику, составлявшую хрестоматийный круг чтения советского ребенка эпохи 70-х: Милна, П. Трэверс, А. Линдгрен. В подростковом возрасте большой интерес вызывали книги о сверстниках, пусть даже самого невзыскательного свойства, особенно, если главная героиня была девочкой: например, «Дневник восьмиклассницы» Ларисы Исаровой, «Бывший Булка и его дочь» Сергея Иванова, «Когда же пойдет снег….» Дины Рубиной и др.

Вопрос о влиянии ставит меня в тупик. Все любимые книги так или иначе на меня влияли: поддерживая, травмируя и формируя. Я отдаю отчет в том, что мое чтение носило эскапистский характер, поэтому резюмирую книжное влияние на меня словами Марины Цветаевой: «Много читавший не может быть счастлив. Книга и жизнь, стихотворение и то, что его вызвало, — какие несоизмеримые величины!»

Андрия Лану

Профессор славистики, глава факультета славистики Коннектикутского колледжа (США)

1. Где проходит граница между «детской» и «взрослой» литературами?

Мне кажется, что граница между детской литературой и литературой для взрослых довольно размыта и зависит от возрастной группы, для которой она написана. Современные тексты для маленьких детей нацелены на то, чтобы захватить внимание ребенка, как визуально, так и психологически, представляя детский взгляд на мир таким, каким его воображают взрослые авторы. В то же время появляется все больше и больше «переходных» текстов для детей более старшего возраста и подростков, которые могут быть интересны как детям, так и взрослым читателям (например, серия книг о Гарри Поттере, трилогия Филипа Пулмана «Темные начала», книга Маркуса Зузака «Книжный вор» и множество других). Каким образом это соотносится с представлением о детских и взрослых читателях, я до конца не уверена: становится ли граница между детством и «взрослостью» все более и более неопределенной в таких текстах, или же дети все чаще и чаще представляются как активные субъекты, а не беспомощные существа, находящиеся под контролем взрослых. Критики обязательно отметят, что размытость границ между детской и взрослой литературой далеко не новое явление, и такие классические произведения, как «Остров сокровищ», «Волшебник Изумрудного города», «Винни-Пух» и «Алиса в Стране чудес», в течение многих десятилетий одинаково захватывали как детей, так и взрослых.

Краткий ответ на этот вопрос — интернет. Хеллман внес огромный вклад в изучение детской литературы в российском и советском контекстах, особенно в главах, посвященных детским журналам, поскольку многое из того, что он описывает, было забытой частью истории. Практически одновременное падение Советского Союза и распространение интернета полностью изменили процесс развития детской литературы в постсоветский период. «Живой журнал» и другие онлайн-платформы взяли на себя те функции, которые раньше выполняли журналы: они предоставили возможность детским авторам вступать в прямой контакт друг с другом, создав живое творческое сообщество, которое до сих пор остается поразительно мало известно за его пределами. Тот факт, что онлайн-общение быстротечно и в большинстве случаев не сохраняется в архивах, представляет серьезную проблему для будущих историков, которые не смогут проводить ту работу, которую проделал Хеллман с печатными источниками.

Поскольку детская литература является источником знакомства детей с социальными моделями, базовые общечеловеческие ценности, заложенные в ней, такие как эмпатия, моральные ценности, забота о других, не имеют временных и культурных границ. Безусловно, акценты меняются в зависимости от эпохи и культуры. В современной России акцент смещен на реальный жизненный опыт реальных детей, что значительно отличается от советской эпохи, где преобладало идеализированное изображение детства. Если мы можем говорить об идеале в новой литературе, то таким идеалом будет семья, которая выступает как источник теплоты, заботы и надежды и противопоставляется государству с его институтами. Также можно говорить о возрождении в новой литературе акцента на межкультурную толерантность, которая частично является развитием идей, характерных для советского периода (дружба между народами), но при этом охватывает более широкий круг вопросов, таких как гендер и разные типы семьи.

4. Что вы читали в детстве и как это на вас повлияло?

В детстве я читала все, что я могла достать с полок в местной библиотеке. Произведения Мориса Сендака, Доктора Сьюза, Джуди Блум, Мадлен Ленгль, Беверли Клири и Э. Л. Конигсбург оставили неизгладимый след. Ровно такое же влияние на меня как на подростка оказали и классические произведения: «Убить пересмешника», «Над пропастью во ржи», «Повелитель мух». И хотя в детстве я читала очень много, не было никакой системы в том, что я читала. Мне просто нравились хорошие истории и герои, с которыми я могла себя идентифицировать. В то время как многие американские родители стараются привить детям любовь к чтению, они при этом не заботятся о том, что именно их дети читают, они просто хотят, чтобы дети читали что-нибудь. В этом отношении культурные каноны по-разному действуют в русской и американской культурах. В прошлом году я спросила русских и американских студентов, что они читают, и получила очень разные ответы в каждой из групп. Я была поражена, что в большинстве ответов русских студентов были включены такие произведения, как «Тихий Дон», «Отверженные», и «Преступление и наказание», и в то время как в ответах американских студентов фигурировали такие произведения, как «Убить пересмешника», «Над пропастью во ржи», и «Изгои». Не удивительно, что обе группы назвали серию «Гарри Поттер». Все это свидетельствует о том, что очень большую роль в том, что дети читают, играет школьная программа, так же как и популярная культура.

Обсудить на сайте