Максим Венгеров: Дирижер должен быть психологом

СЕсть бородатая оркестровая байка, которую вы, наверняка, слышали: Юрий Темирканов когда-то был ассистентом Мравинского в Ленинградской филармонии. Каждое утро он здоровался с Евгением Александровичем и справлялся о его здоровье. «Не дождетесь!» — всякий раз отвечал Мравинский. Вот и я первым делом спрошу: как ваше скрипичное здоровье? Как руки?

Я, наверное, с таким же юмором отвечу: не дождутся. После операции прошло уже  пять лет, у меня все в полном порядке. Очень много играю и записываюсь. Все хорошо, еще лучше, чем было, слава Богу!

СВ афише вашего московского концерта, который объявлен в Большом зале консерватории 4 ноября, значатся «хиты» скрипичного репертуара: «Пальпити», «Последняя роза лета», соната Изаи. Может быть, это ложные воспоминания, но, кажется, в одном из ваших интервью я слышал фразу о том, что вы уже исполнили все значительные произведения для скрипки и повторять их снова и снова скучно.

Это не совсем так. Вы меня, наверное, неправильно поняли или плохо слушали. Как мне может быть скучно?! Вы знаете, я концерт Чайковского сыграл двести пятьдесят раз, а может, и того больше. Но каждый из них я играл как впервые. Я выхожу — и воссоздаю образ этого гениальнейшего сочинения для себя. Так что все наоборот: я с удовольствием возвращаюсь к той музыке, которую исполнял очень давно.

Сейчас у меня есть другая профессия — дирижер, которая меня очень сильно подпитывает как музыканта, как личность, как человека. К сожалению, Малер и Брукнер не написали скрипичных концертов. Масштаб их симфонических шедевров показывает мне совершенно другое измерение и дает новые краски, с которыми я могу иначе выразить музыку и Чайковского, и Брамса на скрипке. Это меня подпитывает и как педагога.

Сейчас у нас проходит интереснейшее событие — Пятнадцатый международный конкурс скрипачей имени Венявского. Я председатель жюри. На первом туре у нас обязательным сочинением назначена соната Бетховена. Интересно, что сейчас музыканты и в шестнадцать, и в тридцать лет должны доказать как-то, что у них есть зрелое ощущение этой музыки. Но, может быть, зрелость к музыканту приходит только после сорока пяти лет. Я еще только развиваюсь и, вероятно, всю жизнь буду развиваться. Мне никогда не может надоесть играть на скрипке. Но, естественно, у меня есть и другие интересы тоже, не только скрипичные.

СЯ был удивлен, когда узнал, что вы преподаете. Зачем вам это нужно?

Преподавать я начал уже давно, с двадцати шести лет. А до этого давал мастер-классы, начиная с семнадцати. Я никогда не разделял концертную деятельность и преподавательскую. Помню, когда я только приехал в Москву, в ЦМШ, буквально в первые же дни я держал вступительный экзамен. До меня на этом экзамене выступал мой соученик. Я к нему подошел и сделал пару поправок — мне показалось, что я могу помочь ему советом. Он это принял к сведению, сыграл и сказал: спасибо, мне это помогло. Тем, чему я научился и что узнал, мне всегда хотелось поделиться с другими. Преподавание — неотъемлемая часть моей музыкальной деятельности.

СЕсть ученики, которыми вы гордитесь?

Конечно же есть! Сейчас на конкурсе играет моя бывшая ученица. Я с ней уже два года не занимаюсь, но она в финале, это Мария Вложчовска, очень талантливая девушка из Польши. Сейчас у меня постоянных учеников нет, поскольку у меня нет необходимого времени, чтобы регулярно с ними встречаться. Тем не менее я даю мастер-классы и преподаю в двух академиях: в Академии Менухина и в Королевском колледже в Лондоне.

СВы знаменитый виртуоз, и понятно, что вам многие завидуют. А вы испытываете к кому-нибудь похожие чувства?

Зависть — это не то слово. Я всегда восхищаюсь людьми, которые могут что-то сделать, даже вне зависимости от того, получается ли так у меня самого. Каждый человек по-своему уникален. В качестве примера расскажу вам: на первом туре конкурса Венявского была очень интересная программа, я уже сказал про Бетховена, потом еще виртуозные произведения Изаи и Эрнста; все мы, члены жюри, просто восхищались игрой конкурсантов! Всегда есть чему поучиться. Когда мы преподаем, мы тоже очень многому учимся. Поэтому зависть — это неправильное слово, а восхищение — да. Я горжусь и очень счастлив, когда удается сделать какие-то открытия для себя. Это всегда приятно.

СЯ знаю, что вы занимаетесь дирижированием у Юрия Ивановича Симонова (главный дирижер и художественный руководитель Академического симфонического оркестра Московской филармонии. — Прим. ред.). Артисты его оркестра рассказывали мне, что почти каждую репетицию он адресует им похожую реплику: «Я дирижер-виртуоз, но вынужден возиться с таким "материалом", как вы. Это все равно что ездить на "мерседесе" по проселочной дороге». Умение неотразимо хамить — это неотъемлемая часть профессии дирижера, как вы думаете?

Я не берусь судить, как мой учитель проводит репетиции, — я думаю, это личное дело каждого музыканта. Сейчас исполнительский уровень очень высок, поэтому нет необходимости говорить какие-то обидные вещи. Я думаю, речь идет не об этом. Мне кажется, я могу перевести, что он хотел сказать: люди недостаточно, может быть, любят музыку.

Вы знаете, я ни в коем случае не защищаю маэстро Симонова и выражения, которыми он пользуется в работе с оркестром, совсем нет, но! Иногда музыканты (об этом, кстати, писал и Рождественский) как бы делают одолжение дирижеру. Такое впечатление, что они сидят на вынужденной работе и чувствуют себя рабами.

Я считаю, что я служу музыке, мы, служители музыки, все — одна семья. Это может быть и естественной реакцией дирижера, когда он видит, что музыканты сидят с выражением на лице, которое называют «кислой миной». Вы понимаете?

СДа-да-да.

Конечно, нужно сдерживать свой пыл. Мне очень сложно, кстати, комментировать эту тему. Поскольку у меня никогда не было «своего» оркестра. Я, честно говоря, не знаю, как вел бы себя, если бы имел свой оркестр.

Сначала набираешь музыкантов, которые вроде бы любят музыку, но вдруг им становится это не очень интересно. И сам Симонов всегда с недоумением говорит: почему им не нравится играть в оркестре? Если сравнить со служащим в банке или клерком в каком-нибудь учреждении, то они сидят там не три и не пять часов, как на двойной репетиции, а по семь-восемь часов и занимаются нелюбимым делом. Здесь же все занимаются тем, что любят!

Это очень интересная тема, она очень злободневная и актуальная. Когда я прихожу дирижировать в профессиональные оркестры, я гость, да? В принципе, что можно изменить? Нужно за несколько репетиций сделать все возможное, чтобы концерт был удачным, чтобы музыканты понимали тебя, чтобы ты понимал музыкантов. Не всегда, конечно, все идеально.

Музыканты же вообще сенсоры, они чувствительные люди, и поэтому я чувствую реакцию от оркестра. Их мысли передаются мне. Я просто им ничего не говорю, если мне что-то не нравится. А есть люди, которые сразу высказывают свое отношение. Но когда я дирижирую молодежными оркестрами, то ощущаю, что там есть радость, непосредственность, желание музицировать и чему-то научиться. Я думаю, что в музыке мы все должны в какой-то мере оставаться детьми. Иначе мы никогда не познаем того волшебства, которое музыка может нам дать.

СНо все же вы вынуждены сталкиваться с музыкальной поденщиной в профессиональных оркестрах.

Несомненно. Бывает, что все заняты чем-то другим. Когда я вижу, например, что обсуждают аппликатуру или музыкальные проблемы, я замечаний не делаю, это нужно для работы. А если рассказывают анекдоты или общаются на другие темы — футбол, например, — то просто посмотрю. Чтобы заметили, что я вижу все. Музыканты иногда как дети, мы все дети. Проверяем своих родителей на зубок. Это совершенно естественно.

Я помню, когда в первый раз вышел на оркестр — вижу, музыкант на последнем пульте играет все на одной струне. Ха! Как Паганини! И думает: а может, я не замечу. А я посмотрел! Ну а зачем говорить? Он понял — все, это главное. А зачем унижать его перед всеми?

Дирижер в первую очередь должен быть психологом. Этому меня учит Симонов. Он гениальный психолог! Но Юрий Иванович все-таки выходец из Советского Союза, а я продукт более современного, демократического общества, поэтому общаюсь немножко по-другому.

СА какая у вас исполнительская мечта? Что сыграть, что продирижировать?

Мечты должны реализовываться. Если есть какая-то задумка, я сразу пытаюсь ее воплотить. Или создаю стратегию, как ее реализовать. Сейчас мои мечты более глобальные.

Есть множество музыкантов, которым есть что сказать, но нет возможности, чтобы достаточно выразить себя. Нет площадок, на которых они могли бы показать себя в музыке и музыку в себе.

Я хочу, чтобы было больше платформ, которые позволяют настоящим замечательным музыкантам выступать. Что происходит во всем мире? Эта тенденция проявляется не только в музыке — в искусстве вообще, в бизнесе. Богатые становятся еще богаче, а бедные — беднее. Знаменитые артисты становятся еще более знаменитыми, а музыканты с богатым внутренним миром, но скромные, практически не имеют возможности выступать сегодня, хотя они были бы приятны публике. Поэтому я недавно создал фонд помощи именно таким музыкантам, не только молодым, но и уже зрелым. Мы надеемся, что поможем им сделать своего рода новый стартап. Может быть, кому-то понадобится освежить имидж, потому что сегодня в нашем мире, ориентированном на медиа, приходится на это тоже обращать внимание. Сегодня просто замечательным музыкантом быть недостаточно. Нужно еще дать интервью правильному журналисту в правильное время, знать, куда оно пойдет, кто его услышит или прочитает, сыграть там, где нужно, а где не нужно — не играть.

Сегодня приняты такие правила и условности. Думаю, что это все делает нас только сильнее. В конечном итоге любовь к музыке должна победить.

СВы больше не танцуете?

Тот случай с танго был уникальным. Я называю это «периодом моих экспериментов». Я очень рад, что все это делал, но теперь у меня уже другая жизнь, более зрелая: у меня началось второе детство, которое я проживаю с моими детьми. У меня две дочери: три годика и пять.

СОни будут музыкантами?

Если у них будет талант, почему бы и нет. Это замечательно, когда можно выразить себя, свои эмоции посредством звуков, ничего нет прекраснее.

СОбычно музыканты в ответ на такой вопрос размахивают руками и говорят: нет-нет, ты сошел с ума, только не это.

«Ни за что» и «ни в коем случае» я скажу только по поводу скрипки. У нас в семье хватает скрипачей, довольно уже. Илья Грингольц, брат моей жены, прекрасный скрипач. Но вырастить новых виолончелисток и пианисток — почему бы и нет. Тем более что моим наставником был гениальный Ростропович. Я мечтаю, чтобы одна из моих дочерей играла на виолончели.