Фекла Толстая: Культура долговечнее и крепче государства, которое вмешивается в ее политику

«Количество технологических стартапов стало переходить в качество»

Артем Елмуратов, сооснователь и директор по развитию медико-генетического центра Genotek:

Развитие бизнеса в России находится на стадии подростка. Сейчас мы проходим те этапы, которые Силиконовая долина, например, проходила много лет назад. Радует то, что подросток активно взрослеет, проходит этап личностного становления. Не так давно я был в Сингапуре в составе делегации биомедицинских предпринимателей: было приятно узнать, что такая высокотехнологичная страна воспринимает Россию как уже сформировавшегося игрока на поле инвестиций и развития бизнеса. Сегодня у нас стало популярно вкладываться в биотехнологические стартапы, которые в свою очередь будут двигать развитие экономики, медицины и образования в стране. Наиболее активно продвижением технологического бизнеса занимаются Сколково, РВК, НТИ.

Россия очень интересуется всем новым, следит за достижениями других стран и постепенно впускает в свою жизнь новые технологии. Мы, в отличие от Запада, только начинаем окружать себя плодами технологического прогресса. Вот пример Genotek: мы сейчас очень много занимаемся просветительской работой, рассказываем, что такое генетика, в чем состоит научный прогресс в этой области и как его можно использовать. Часто мы видим удивление и даже страх перед «технологиями будущего», несмотря на то что ДНК-сервисы пользуются огромной популярностью в Европе и США, где у обычных людей уже не возникает вопроса о том, как можно применить знание своей генетики. Конечно, большую роль играет медицина, которой предстоит сделать шаг навстречу персонализированным методам лечения и терапии.

В России наметилась интересная тенденция: количество стартапов стало переходить в качество. «Компании-единороги» — феномен последнего десятилетия в предпринимательстве. Для меня самым удивительным стал тот факт, что даже в консервативной среде предприниматели готовы к инвестициям в такие сложные проекты, как биотехнологические стартапы. Для консервативной среды вложение средств в венчурный бизнес — это нетипичный способ размещения капитала, тем не менее могу сказать на примере проекта Genotek: наши инвесторы — Максим Басов и Александр Волошин — очень хорошо понимают наш бизнес, разбираются в юридических стандартах работы, пришедших к нам из Кремниевой долины, готовы вникать в тонкости биотеха и играть по новым для России правилам.

Однако еще не до конца понятно, как работает в России технологическое предпринимательство. Мы, в отличие от Кремниевой долины, не умеем делать ошибки, извлекая из них опыт. Это упущение: чем больше ошибаешься, тем больше у тебя опыта — без этого невозможен рост. Очень важно, чтобы инвесторы понимали эту взаимосвязь. Кроме того, в России нет единой системы стартапов: университеты еще не стали центрами их развития, нет четкой связи между учебой и возможностью реализовать свои знания на практике. А качественное взаимодействие государственных структур, университетов и компаний может дать серьезный толчок для развития бизнеса среди молодых специалистов.

«Современное искусство бывает нелегко понять в момент его актуальности»

Евгений Митта, художник, актер, режиссер:

Вместе с Александром Шейном и компанией «План» мы работаем над серией документальных фильмов «Антология современного искусства». Мне интересно расшифровывать отношения художника и социума, находить переломную точку в формировании художественного языка конкретного автора. У каждого художника есть свой конфликт с окружающим миром, и именно это делает его уникальным, а фильм об этом — интересным.

Последний фильм «Выступление и наказание» я делал сам, как продюсер и режиссер. Это фильм о русском акционизме, где в один узел оказались связаны история группы Pussy Riot, традиция юродивых и громкий судебный процесс, напомнивший об инквизиции. В этом фильме Россия говорит через личности героинь, очень разных, сильных и самостоятельно мыслящих женщин. Они противопоставляют феминистское выступление намеренной архаизации общества и получают за это суровое наказание. Мне хотелось исследовать феномен политического акционизма как вид современного искусства с многоликим историческим прошлым. Сейчас фильм ездит по зарубежным фестивалям, а на родине его показали только на «Артдокфесте» Виталия Манского. За этот показ фестиваль был оштрафован на 500 тысяч рублей. Сегодня в России существует реальная цензура, и ее становится все больше: и в виде атак различных общественных союзов, и в виде самоцензуры.

Современное искусство бывает нелегко понять в момент его актуальности, но проходит время, и то, что казалось эпатажем, станет восприниматься как красота. Великий русский коллекционер Сергей Щукин, собравший коллекцию французского искусства конца XIX — начала ХХ века (гордость Пушкинского музея и Эрмитажа), учил свою дочь, что если произведение приводит тебя в состояние психологического шока, то его нужно непременно купить. Сегодня совокупная стоимость коллекции Щукина превышает 8 миллиардов долларов.

Часто искусство перформанса не понимают даже близкие художников. На первый просмотр моего фильма «Олег Кулик. Вызов и провокация» Кулик привел своего отца. После просмотра фильма отец художника, очень взволнованный, подошел ко мне и сказал, что только теперь, благодаря фильму, он наконец понял, зачем его сын занимается подобным искусством и в чем его смысл. В фильме истории Кулика, собранные в один большой нарратив с драматическим развитием, сделали более понятным его месседж. Позже я много раз встречал людей, которые кардинально меняли свое отношение к художнику после просмотра фильма: от полного неприятия до понимания и даже восторга.

Еще одна проблема российской культуры — острая нехватка меценатов и коллекционеров современного искусства. Этот слой был уничтожен после Октябрьской революции и в период Советского Союза. За годы после возникновения РФ так и не сформировалось сильного сообщества из среды успешных бизнесменов. Эти люди есть, но они большая редкость, их можно пересчитать по пальцам. Меценаты должны хотеть инвестировать в современную культуру России и активно участвовать в создании новых музеев, коллекций, образовательных центров. Конечно, это прямо связано с законами, которые должны поощрять подобную практику, предоставлять налоговые льготы.

В этом контексте Китай является интересным примером. Китайцы просто посчитали, что строить центры современного искусства по стране — это выгодно. Стройки, рабочие места, новая инфраструктура. Китайцам удалось сформировать большой интернациональный и собственный рынок китайского современного искусства. С его помощью был создан привлекательный образ нового Китая, не лишенного иногда очень серьезных конфликтов, как в случае с Ай Вейвеем — самым известным китайским художником и медиаактивистом, критикующим китайские власти.

Российское современное искусство очень сильно недооценено. У него есть великое модернистское прошлое — русский авангард, искусство нонконформистов 60–70-х. Настоящее: концептуальная школа, московский акционизм, фигуративная живопись 1990–2000-х. Растет новое поколение медиахудожников и авторов, работающих в традиционных техниках, есть что смотреть и о чем снимать кино. Но, прежде всего, мы сами не можем по достоинству оценить собственное искусство. До сих пор обсуждаем: «Черный квадрат» — это искусство или профанация? А искусство Малевича уже давным давно изменило реальный мир. Малевич оказал огромное влияние на весь ход мирового искусства и его теорию, архитектуру и дизайн. Но в России нет Малевич-центра, нет исследовательского центра наследия русского конструктивизма и футуризма. Я имею в виду не сообщества энтузиастов, а мощные институции с выставками и медиа. А ведь очень важно показывать связь современного с прошлым, только так мы можем критически и объемно увидеть то, что происходит с нами сегодня.

«Хорошие культурные события происходят на фоне шума, который государство называет культурной политикой»

Дмитрий Волкострелов, актер, театральный режиссер:

Мне сложно говорить о России через призму того, чем я занимаюсь. Прежде всего потому, что ситуация в Санкт-Петербурге и Москве, где я работаю, сильно отличается: нельзя судить о России по тому, что происходит в этих городах. Так в прошлом году я открыл для себя Казань: наш театр post был там с большими гастролями, и это было совершенно прекрасно. Но есть какое-то тревожное чувство, потому что проходят единичные замечательные истории, гастроли, фестивали, встречи с прекрасными людьми, дискуссии, а есть общий, все заглушающий шум, на фоне которого происходят хорошие события. И создается он нашим государством. Государство называет его культурной политикой. Константин Райкин на съезде СТД произнес об этом важные и правильные слова, под которыми я могу подписаться. Спасибо ему за это.

Важно понять, что искусство и культура способны к самоорганизации. Люди способны сами отделить одно от другого, профанацию от неизвестного, известное от открытия: «Черный квадрат» остается с нами не потому, что кто-то сверху нам объяснил его важность, не потому, что соответствовал государственной политике в сфере изобразительного искусства и патриотическому воспитанию, а потому, что он оказался в нужном месте и в нужное время для всего человечества. То же можно сказать и про «Фонтан» Дюшана, про «Доброго человека» Любимова, про песни группы «Аквариум».

Много лет назад вышел фильм о покорении космоса, который назывался «Для всего человечества»: художники, делая этот фильм, думали о человечестве без границ и идеологий, о том, что космос мы покоряем для всего человечества, а не для отдельно взятой страны, как бы сильно мы ее ни любили. Так и сегодня нам нужно делать то, что мы делаем, и делать это так, как считаем нужным: маленькими шагами и для всего человечества. Ну а человечество, люди, сами разберутся, что с этим делать. Им, то есть нам, можно и нужно доверять.

«Театр — уменьшенная модель страны, в которой мы живем»

Талгат Баталов, театральный режиссер, актер:

Я много езжу по стране и могу сказать одно: Москва и остальная Россия — это два совершенно разных пространства, в которых театр живет и развивается тоже по-разному. Основная проблема театра в провинции — это нехватка специалистов, особенно технических. Если человек более или менее профессионал, он тут же уезжает в Москву или Питер: удержать его в провинциальном театре с их уровнем зарплат очень сложно. А культурное начальство сейчас пытается заниматься странными вещами, такими как закрытие спектаклей и создание каких-то комиссий, которые бы определяли в искусстве границы дозволенного.

Но лучше бы они собрали завпостов театров и занялись их обучением. Ведь создание спектакля — дело коллективное. А бывают такие случаи, когда к тебе подходит начальник осветительного цеха и просит отпилить кусок декорации, созданной художником, потому что ему лень перевешивать световой прибор. Я часто сталкиваюсь с инертностью мышления и с ощущением, что происходящее нужно только тебе.

Театр — уменьшенная модель страны, в которой мы живем, поэтому у нас много насущных проблем, которые нужно решать. А решать их — не значит придумывать, каковы границы интерпретации Пушкина или Толстого. Всегда хочется на полгода отправить чиновников Минкульта в провинциальный театр, чтобы они воочию увидели все проблемы. А то их все беспокоит мат в театре, но с матом в театре мы сами разберемся, честное слово.

«Огульные суждения и эмоциональные высказывания заменили профессионализм и мастерство»

Фекла Толстая, журналист:

Я журналист в сфере культуры. Культура живет по определенным законам: возможность свободного суждения, диалог и представленность разных мнений. Но сегодня в самых разных общественно-политических сферах эти принципы попираются и нарушаются. В культуре и искусстве ценятся профессионализм и мастерство, однако мы видим, что в других сферах они уходят на задний план, оставляя место огульным суждениям и эмоциональным высказываниям.

Поэтому многие вещи, происходящие вокруг, я переживаю тяжело. По одной из самых актуальных для культуры проблем недавно высказался Константин Райкин на съезде Союза театральных деятелей: каковы обязательства государства по отношению к культуре. Исторически сложилось так — и изменить это сейчас практически невозможно, — что почти вся сфера культуры финансируется государством. Но при этом чиновники от культуры не имеют права диктовать темы (так же, как и в науке). Государство может только способствовать их развитию, выделяя деньги, и давать возможность и ученым, и художникам свободно выбирать, чем заниматься.

Культура долговечнее и крепче государства. Культурная традиция продолжается столетиями. При этом государство в течение жизни одного человека может смениться несколько раз, как это было в нашей стране в ХХ веке. Любые попытки государства не просто поддерживать, а контролировать и «подправлять» искусство и науку приносили только вред. Вспомните трагические судьбы наших ученых, режиссеров, писателей в 30-е годы, вспомните все эти кампании против того или другого — генетики или языкознания, формализма в искусстве, и прочее, и прочее.