Петр Карцев: Тропик Водолея

В назначенный день таксист довез ее до вероятных окрестностей указанного адреса, высадил в придорожный сугроб и счел свой профессиональный долг выполненным. Дальше навигатор показывал поворот на проселочную дорогу, которой либо не существовало в природе, либо существование которой подчинялось сезонным ритмам. Лена почувствовала себя на расстоянии световых лет от цивилизации. Небо на востоке, казалось, начинало светлеть, но это могли быть огни оставшегося в отдалении города.

Лена выключила экран телефона, затянула рукой у горла воротник новой дубленки и бросилась в снег. Персонажи Джека Лондона не чувствовали большего отчаяния. Повестка могла быть шуткой, думала Лена. Или уловкой, для того чтобы выманить ее в черную задницу мира и здесь лишить жизни. Строго говоря, что заставило ее с такой готовностью принять вызов в полицию за чистую монету? Врожденное чувство вины, первородный грех, подсказала себе она.

Подобие тропинки, едва видимой в темноте, вывело ее к каким-то домам барачного типа. За одним из них слышался скребущий позывной дворницкой лопаты. Лена еще раз проконсультировалась с навигатором. Искомый дом казался ближе; она попыталась запеленговать направление. На часах была половина девятого. Возможно, на ее арест уже отправили роту автоматчиков.

Без двадцати девять она ввалилась в казенный коридор ОВД, напоминавшего сельский клуб, реквизированный под полицейский участок.

— Вам нужно прилагать к повесткам карту местности и компас, — с облегчением сказала она дежурному. Тот посмотрел на нее пустым блеклым взглядом и направил на второй этаж.

Дверь нужной ей комнаты была открыта. Лена тем не менее легко постучала костяшками пальцев, прежде чем просунуть голову внутрь. Комната с двумя рабочими столами пустовала, но из нее открывалась вправо еще одна комната, и там сидел моложавый, лет тридцати, полицейский в уставной форме и погонах, которого она решила до получения доказательств обратного считать старшим лейтенантом Петуховым.

— Я свидетель, — сообщила она ему и слабо улыбнулась.

Лейтенант изучающе осмотрел ее, прежде чем сказать:

— Проходите, свидетель, — и указать на стул, придвинутый сбоку к его столу.

На столе стоял компьютерный монитор, стопки документов окружали беспроводную клавиатуру, и подальше у стены лежала пачка хлебных палочек.

Он передвинул часть бумаг с левой половины стола на правую, чтобы они не отгораживали от него Лену. Затем он попросил у нее паспорт.

Внимательно пролистав документ, он положил его справа от себя, где Лена не могла до него дотянуться, и со вздохом заметил:

— Опаздываете, Елена Игоревна.

Ей хотелось ответить яволь, герр оберлейтенант, но она удержалась.

— Так ведь дом передвинули, — сказала она вместо этого. — Навигатор совсем в другом месте показывает.

— Шутите, — без укора констатировал Петухов. — Это хорошо.

У него были бледные рыжие волосы над мелким мальчишеским лицом и ожидаемый невыразительный, но четкий голос, воспитываемый в тех учебных заведениях, где готовят полицейских и военных.

Лене стало скучно. Она устроила сумочку на коленях, сложила руки сверху и молча посмотрела на него.

Он порылся в ящике стола, достал оттуда бумажную папку, начавшую жизнь при советской власти, раскрыл перед собой и стал копаться в бумагах, прошитых скоросшивателем. Где-то в середине пачки обнаружилась стопка фотографий. Он извлек их на поверхность и начал перебирать. Лене не было видно деталей, но того, что мелькнуло перед глазами, было достаточно, чтобы понять, что это фотографии с места Яниной аварии. Она отвела взгляд в сторону.

— Ваша коллега, — сказал Петухов; видимо, в качестве вступления, как преподаватель мог бы обозначить тему лекции или семинара. — Варанова Яна Витальевна.

После каждой реплики он оставлял паузу, словно приглашал Лену тоже высказаться. Удивительным образом, ей действительно захотелось говорить: рассказать все начистоту, не ожидая наводящих вопросов, оправдаться, показать себя открытым и честным свидетелем, которому нечего скрывать. Однако она хорошо помнила сакраментальное все, что вы скажете, может быть использовано против вас; поэтому прикусила язык и предоставила Петухову самому поддерживать разговор.

Он посмотрел на нее с интересом, словно почувствовал сопротивление.

— Знаете, о ком я говорю? — уточнил он.

Лена кивнула.

— Та-а-а-ак, — протянул он, никуда не торопясь. — Яна Витальевна... была найдена... в ночь на понедельник 23 октября, рядом со своим автомобилем... — он сверился с документами, — «Фольксваген Пассат», у обочины дороги местного значения в Пушкинском районе Московской области.

Он посмотрел на Лену долгим вопросительным взглядом, давая ей возможность возразить против любых неточностей. Не дождавшись поправок, он нашел нужное место в документе, с которым сверялся, и продолжил:

— Яна Витальевна... была жива к моменту прибытия скорой помощи в двенадцать часов сорок девять минут пополуночи, но скончалась, не приходя в сознание, по дороге в больницу, в двенадцать часов пятьдесят шесть минут... пополуночи.

Едва погрузить успели, непроизвольно подумала Лена.

— Значит, ее выбросило из машины, — не выдержав, ляпнула она.

Петухов посмотрел на нее с интересом.

— Почему вы так думаете, Елена Игоревна?

Лена облизала губы.

— Ну, если бы она осталась в разбитой машине, — сказала она, — ее бы, наверное, за семь минут не вытащили.

Петухов посмотрел куда-то под потолок в дальний угол комнаты.

— Наши медики, Елена Игоревна, — назидательно сказал он и по длинной дуге перевел взгляд обратно на Лену, — ради спасения человеческой жизни и не такие чудеса сотворяли.

Лена уставилась на него с открытым ртом.

— Но в данном случае вы правы, — признал он. — Яна Витальевна, по свидетельству фельдшеров Седовласова и Крутых, доктора Голубкиной... и гражданина Подстрекайло... Феофана Мартыновича...

— Феофана Мартыновича? — переспросила Лена, в упор глядя на него.

Петухов облокотился локтями об стол, сложил ладонь к ладони наперекрест, замкнул пальцы и оперся об эту конструкцию подбородком, глядя в бумаги поверх нее.

— Феофан Мартынович Подстрекайло, — сказал он, не меняя тон, но неуловимо давая понять, что это экскурс от основной темы, который он совершает исключительно по Лениному настоянию. — Священник местной церкви, обнаруживший разбитую машину гражданки Варановой и вызвавший бригады полиции и скорой помощи.

Взглядом в сторону и поднятием бровей он проверил, все ли Лене понятно.

— В служении, — добавил он, — отец Феофан.

— Я думала, в служении берут новое имя, — сказала Лена.

— Как видим, не всегда, — наставительно сказал Петухов.

— «Фео» — это от греческого «теос», бог, — сказала Лена. — А «фан» — я даже не знаю; может быть, как английское fan, поклонник? То есть «боголюбивый».

Он внимательно посмотрел на нее, взял со стола карандаш и сделал в бумаге какую-то пометку.

— Отвечая на ваш вопрос, — продолжил он, хотя Лена не задавала никакого вопроса, — Яну Витальевну действительно нашли выброшенной из машины в результате схода с проезжей части.

— Ну да, — подтвердила Лена. — Вы с самого начала сказали, что ее нашли рядом с машиной.

Петухов посмотрел на нее немного озадаченно, как будто она обошла его в каком-то тонком логическом построении, но он не мог понять, где именно. Потом он еще немного порылся в папке, но только приподнимая уголки страниц, словно искал потерянную шпаргалку. Ничего не найдя, он закрыл папку, отложил ее в сторону, положил вместо нее перед собой блокнот, открытый на середине на чистой странице, и плавно вновь обращая взгляд на Лену, сказал:

— Елена Витальевна... Игоревна. Теперь, когда мы с вами установили основные факты, давайте выясним, кто мог желать смерти Яны... Витальевны.

Лена уставилась на него. Потом, когда к ней вернулся дар речи, она спросила:

— Откуда, по-вашему, мне знать, кто мог желать смерти Яны Витальевны?

Петухов полистал лежавший перед ним блокнот, который оказался наполовину заполнен размашистыми записями, погрыз кончик карандаша и сказал:

— По моей информации, у вас, Елена Игоревна, за несколько дней до аварии произошел служебный конфликт с Яной Витальевной... во время которого вы грозили ее убить.

Подготовленная Биллом, Лена не восприняла эту версию как полную неожиданность. О ее так называемом конфликте с Яной знали в «Интербесте» два человека, и Лена полагала, что ей не нужно долго гадать, от кого из них получила хождение версия, изложенная Петуховым.

— Не за несколько дней, а за несколько недель, — педантично сказала она. — И не я грозила ее убить, а она пыталась меня покалечить. Я не могла грозить, даже если бы захотела, потому что мне очень крепко зажимали рот и горло. Я несколько дней ходила с синяками на шее.

— Интересно, — торопливо записывая, сказал Петухов. — Яна Витальевна держала вас за горло?

— Яна Витальевна или Жанна Имярековна, — подтвердила Лена. — По очереди.

У нее было неловкое чувство, что она занимается доносительством, но с другой стороны, не могла же она оставить Жаннину ложь без ответа.

— Имярековна? — переспросил Петухов.

— Не знаю я ее отчества, — сердито ответила Лена. — Так говорят, когда не знают имени. Имярек. Никогда не слышали?

— Ну почему же, — уклончиво ответил Петухов.

— Как Джон Доу по-английски, — пояснила Лена.

Петухов полистал блокнот.

— Потрошилина Жанна Эдуардовна? — спросил он.

Она, вот те крест, чуть не ответила Лена. Но вслух сказала:

— Потрошилина. Угу.

Он пожевал карандаш.

— Как же так получилось, Елена Игоревна, — спросил он, — что три красивые, интеллигентные девушки...

Ну это ты, положим, загнул, подумала Лена.

— ... не могут мирным путем решить свои рабочие вопросы и ведут себя как дворовая шпана?

Лена справедливо чувствовала, что этот вопрос нужно задавать не ей, поскольку как раз она, единственная красивая и интеллигентная из трех, определенно не вела себя как дворовая шпана. Но она не знала, как объяснить это следователю, и только пожала плечами.

— В чем была причина вашей разборки, Елена Игоревна? — напрямую спросил тот.

Лена замялась. Жанна наверняка изложила какую-то свою версию. Можно было сказать правду, но в этом случае ей никогда в жизни не объяснить про злополучный диктофон.

— Мои коллеги сочли, что я нарушила нравственный императив, — предложила Лена в качестве пробного шара.

Петухов наклонил голову и выпятил задумчиво губы, глядя куда-то в пространство. На несколько мгновений Лене показалось, что он готов принять ее версию.

— Объясните, пожалуйста, подробнее, Елена Игоревна, — попросил он.

— Ну, в общих чертах, — Лена развела руки, чтобы показать степень приближения, — есть два взгляда на нравственность: один исходит из того, что она зависит от обстоятельств, а другой утверждает, что она ни от чего не зависит, абсолютна и неизменна и представляет собой, таким образом, категорический императив, следование которому для всех обязательно.

Петухов смотрел в потолок и грыз карандаш.

— Какого взгляда придерживаетесь вы? — спросил он.

Лена решила, что у него есть определенный инстинкт, направляющий его к сути вопроса. Возможно, этому тоже учат в полицейской академии.

— Я считаю, — аккуратно сказала она, немного подумав, — что нравственность абсолютна, но иногда отклонения от нее допустимы ради внешних соображений, руководствующихся иными концепциями блага, не обязательно этическими.

Кант лох, подумала она, закончив это построение.

Петухов удивленно оторвался от карандаша.

— Какие же еще бывают концепции блага, Елена Игоревна? — поинтересовался он.

Как на экзамене, ей-богу, подумала Лена.

— Есть еще соображения онтологии, — сказала она.

— Например? — не унимался Петухов.

— Например, — объяснила Лена, — нравственный императив диктует одинаковую форму поведения в отношении хороших и плохих людей. Но если одинаково относиться к хорошим и плохим, то плохие люди, не признающие нравственного императива, в конечном итоге неизбежно приобретут полную власть над миром и уничтожат его. А это уже вопрос онтологии, если не эсхатологии.

— Вроде борьбы добра со злом? — уточнил Петухов.

— В двух словах да, — согласилась Лена. — Иногда добро должно найти в себе силы отклонить нравственный императив, чтобы не проиграть в этой борьбе.

— Вплоть до убийства? — спросил он.

Лена пожала плечами.

— Вы же понимаете, — сказала она, — это философия, а не правила дорожного движения.

— Кстати, — сказал Петухов. — У вас есть машина?

Лена покачала головой.

— Никогда не было, — сказала она. — И прав нет.

Он отлистал блокнот на самое начало, потом заглянул в папку.

— Что вы делали, — спросил он, — около часа ночи на понедельник двадцать третье октября?

— Вам что, серьезно нужно мое алиби? — не поверила Лена. — Она... Яна Витальевна... разбилась на скользкой дороге! Да? Нет? При чем тогда тут я?

Петухов посмотрел на часы и потер пальцами виски.

— Видите ли, Елена Игоревна, — сказал он, выдавая голосом первые признаки утомления. — У нас есть основания полагать, что Яны Витальевны не было в машине, когда произошел сход с проезжей части.

Лена не собиралась отступать.

— Например? — спросила она, нарочно пародируя его недавний вопрос.

— Например, Яна Витальевна получила открытую травму затылочной области головы. Это случается при авариях, но странным выглядит то, что лобная и теменная области при этом не пострадали.

Он заглянул в папку.

— Во-вторых, — продолжал он, — нет никаких признаков того, что на дороге произошло столкновение — допустим, с другим транспортным средством. И в этом случае не совсем понятно, как Яна Витальевна вылетела из машины.

Шелест страниц.

— В-третьих, Яну Михайловну... Витальевну нашли на слабо освещенной, узкой и плохо заасфальтированной дороге, где машины просто не развивают такую скорость, которая могла бы привести к подобной картине аварии. В-четвертых...

Он поднял голову. Где-то глухо звучала музыкальная тема из бондианы.

Петухов достал из кармана телефон, взглянул на экран и скинул звонок.

— В-четвертых, логично предположить, что в такое время ночи Яна Витальевна возвращалась домой. Мы знаем, что она ехала из Москвы. Но к моменту схода машины с проезжей части поворот к ее дому остался в четырех километрах позади.

Лена сидела молча, переваривая его доводы.

— И в-пятых, — сказал он, — на месте происшествия были найдены следы другой машины и по крайней мере одной пары ног, не принадлежавших Яне Витальевне.

Лена подняла на него испуганный взгляд.

— Я подозреваю, — резюмировал он, — что Яна Михайловна получила удар тяжелым тупым предметом по затылку в неизвестном нам месте. Потом ее привезли к заранее выбранному или наспех найденному темному участку дороги, разбили машину и подбросили тело.

Лена с удивлением обнаружила, что у нее чешутся глаза и по щекам текут медленные слезы.

Она всхлипнула.

— Почему тогда ее не посадили на водительское сиденье, прежде чем разбить машину? — спросила она. — Так всегда делают в кино.

Она достала из сумки платок и стала осторожно вытирать глаза.

— Это на самом деле очень трудно, — объяснил Петухов, сочувственно косясь на нее, — поместить бесчувственное тело... в данном случае довольно крупное... на водительское сиденье. Возможно, преступники не захотели возиться. Или, возможно, у них это не получилось. Например, если это были две женщины. Им просто не хватило бы сил.

— Две женщины? — переспросила Лена.

— Кто-то вел вторую машину.

— Две женщины? — повторила она.

Он пожал плечами.

— Что вы делали около часа ночи...

Лена приблизила к нему лицо и перебила:

— У меня тушь размазалась?

Он приоткрыл рот, закрыл его снова, всмотрелся и сказал:

— Почти незаметно.

Лена откинулась обратно на спинку стула и хлюпнула носом.

— Дурища, — пробормотала она.

— У вас что, нет зеркала? — спросил он.

— Есть, — сказала она. — Но это было бы невыносимо театрально с моей стороны. Вы бы арестовали меня на месте. Около часа ночи двадцать третьего октября я бежала по проспекту Мира от горьких воспоминаний в сторону центра. Меня видела компания гопников, которых я не смогу опознать. Они меня напугали. Я быстро поймала машину и поехала домой. Когда я приехала, мама спала и не сможет этого подтвердить.

Петухов выслушал ее внимательно и стал писать в блокнот.

— У меня первый раз в жизни требуют алиби, — как бы между прочим сообщила ему Лена.

Он оторвал от блокнота короткий взгляд и спросил, продолжая строчить:

— Где вы были до этого, Елена Михайловна?

— Игоревна.

— Прошу прощения.

— Что у вас с этим отчеством?

— Давайте, я буду задавать вопросы, — твердо попросил Петухов, не повышая голоса.

— До этого я была в гостях у своих друзей, где не занималась ничем противозаконным, — сообщила Лена.

— В таком случае, — предположил он, — у вас ведь нет никаких причин скрывать от меня их имена и адрес?

— Мне кажется, они уже не вспомнят, — сказала Лена, стараясь изобразить из себя дурочку. — По крайней мере, с точностью до дня. Вы ведь не по горячим следам расследуете, мягко говоря. К тому же мы тогда сильно выпили.

Он посмотрел на нее взглядом, которого она не смогла расшифровать.

— Вижу, однако, что вы на память не жалуетесь, Елена Игоревна.

— Я помню, потому что на следующий день заболела. И потому что мне сказали... про Яну. Витальевну. Мои друзья не были с ней знакомы.

Петухов погрыз карандаш, перечитал записанное в блокнот и сказал неодобрительно:

— Мифические друзья... новая картина конфликта с потерпевшей... отличающаяся от всего, что рассказывают ваши коллеги... У вас есть свидетели, которые могли бы подтвердить вашу версию?

Лена немного поколебалась, но кивнула.

— Есть. Секретарша Бестерова, — сказала она с легким трепетом. — Ярославна Ярославна Семирамиди.

— Ярославна — имя или отчество? — спросил он, записывая.

— И то, и другое, — пояснила Лена. — Ярославна Ярославна.

— Как это? — озадачился он, поднимая глаза.

— Ну, наверное, папа Ярослав назвал ее Ярославной, — предположила Лена. — Откуда мне знать, я не спрашивала. Но фамилия у нее — греческая. — Она потыкала пальцем в стол, словно привлекая его внимание к этому факту. Про себя она подумала: посмотрю я, как она попрется в ваше Заебищино в восемь утра.

— В ваших показаниях трудно отличить правду от вымысла, Елена Игоревна, — со вздохом сказал Петухов.

Лена подумала.

— Не знаю, как вам, — сказала она, — а мне и в жизни часто трудно отличить правду от вымысла. Я, например, не уверена, что про Яну вы это все не выдумали. Или не вы, — поспешно поправилась она, заметив его приподнятую бровь. — А кто-нибудь другой. Хотя, с другой стороны, я ведь совсем не знаю, чем Яна... Витальевна... занималась в свободное от работы время. Может быть, она содержала игровой притон с белыми рабынями... и тогда, конечно...

— Елена Игоревна, — прервал он. — Я думаю, что для первого разговора мы выяснили достаточно. Но он может оказаться не последним.

— Всегда приятно поговорить с умным собеседником, — вежливо сказала Лена. — Только нельзя ли вас, случайно, попросить не вызывать меня так рано? И желательно, не в выходной день?

Петухов молча взял ее паспорт и положил перед ней. Лена приняла это за сигнал об окончании их разговора, привстала и снова опустилась на стул.

— А можно задать вам вопрос? — спросила она.

— Задавайте, — терпеливо разрешил Петухов.

— Когда ее похоронят? — понижая голос, поинтересовалась Лена.

Его лицо залилось густой краской.

— Как только найдут, Елена Игоревна, — сказал он. — Мы делаем все возможное.

— В каком смысле? — опешила Лена. — Мне сказали, что полиция не разрешает ее хоронить до... завершения следственных действий или как там это называется...

Он покраснел еще сильнее.

— К сожалению нет, Елена Игоревна, — сообщил он. — Тело Яны... Витальевны потеряли в морге. Вирус потер базы данных в компьютерной системе, и в результате...

Лена попыталась переварить эту информацию.

— Тогда, — предположила она, — может, ее уже похоронили? Под другим именем?

— Это маловероятно, но я не могу комментировать, — сухо сказал он.

Лена встала, полуоглушенная, и двинулась к двери. На полпути она обернулась и спросила:

— Значит, если ее найдут... то нам сообщат?

— Сообщат родственникам, — коротко заключил Петухов.

Лена снова повернулась к нему от двери.

— Может быть, я оставлю вам свой телефон...

— У меня есть ваш телефон, Елена Игоревна.

— Тогда можно попросить ваш?

— На повестке, — изможденно сказал он.

Она вздохнула.

— Ну хорошо... до свидания, товарищ Петухов.

Он снова вскинул на нее глаза.

— Моя фамилия Пестик, — сказал он. — Петухов болен.

Теперь Лена вспыхнула.

— Ну как так можно? — воскликнула она. — Я полтора часа считала вас Петуховым! Знаете что? Все, что я вам сказала, должно быть признано недействительным. Вы не представились и этим внушили мне ложные предпосылки.

Пестик обхватил руками голову и глухо спросил, глядя в стол:

— Ваш нравственный императив меняется в зависимости от фамилии следователя, Елена Игоревна?

— С вами невозможно говорить серьезно, — сердито сказала она и вышла в коридор.