«Ночь длиной в три месяца». Отрывок из книги Кэрри Фишер The Princess Diarist

Я начала сниматься в «Звездных войнах» в надежде закрутить роман. В надежде встретить людей изысканных, но немного испорченных, про кого можно подумать: вот, он учился в швейцарском пансионе с Анжеликой Хьюстон и знает четыре иностранных языка.

К тому моменту я встречалась только с одним парнем — Саймоном Темплеманом, британцем, с которым мы вместе ходили в театральную школу в Лондоне. Мы переспали с ним только спустя год. В этом — не считая легкого петтинга с тремя парнями и поцелуев с тремя геями — и состоял мой сексуальный опыт.

Сложно представить себе лучшие условия для воспитания ребенка, чтобы он не вырос распутным человеком, чем те, в которых росла я. Мои родители, Эдди и Дебби, были похожи на героев фильма «Любимцы Америки»: великолепная пара с двумя малышами (мой брат, Тодд, родился через 16 месяцев после меня). Они были воплощением американской мечты — до того момента, когда Эдди ушел от Дебби к потрясающей и недавно овдовевшей Элизабет Тейлор, подруге моей матери.

Уход отца стал моим первым большим жизненным уроком. Так что, когда я задумала завести роман во время съемок, я не собиралась встречаться с женатыми мужчинами, и когда я познакомилась с Харрисоном Фордом, была уверена: между нами не будет никакого романа. К тому же он был сильно старше меня — почти на 15 лет! Вдобавок ко всему, было в нем что-то пугающее. Даже когда он был расслаблен, он выглядел очень угрюмо. Так, будто ему все равно, смотришь ты на него или нет; а ты — жадно наблюдаешь, как ему все равно. Помню, я подумала: «Этот парень станет звездой. Не просто знаменитостью, а кинозвездой». Он был вроде Хамфри Богарта. Вокруг него пульсировала энергия, я была не из его лиги. По сравнению с ним я вообще не была ни в какой лиге. Мы были рождены для разных миров. Расстраивало ли это меня? Ну, не настолько, чтобы это было заметно.

Мне скоро исполнялось 20 лет, всего несколько недель прошло с моего драматичного расставания с парнем из колледжа, и это была моя первая главная роль. Я чувствовала себя страшно уязвимой. Я была остроумной, но понятия не имела, как пользоваться своим умом: мне не хватало интеллигентности, я же была простой студенткой, которая бросила учебу, чтобы петь в хоре бродвейского шоу своей матери.

Рядом с Харрисоном мне было не по себе. Я немела, становилась неуклюжей. Когда надо было работать вместе, мы общались, но все остальное время я старалась его избегать, в том числе чтобы не раздражать его. Мне было намного легче общаться с другими актерами и съемочной группой: они были веселее и подпадали под мое очарование. Сейчас, спустя столько времени, я понимаю: к тому моменту Харрисон тоже уже положил на меня глаз. Может, и не планировал завести роман, но точно был бы не против.

Однажды в пятницу, когда съемки уже были в разгаре, в помещении Elstree Studios была вечеринка в честь 32-летия Джорджа Лукаса. Собрали почти всю съемочную группу: техники, электрики, водители и многие другие, кто ежедневно работал с нами, пусть и не до конца понимая, что за фильм тут снимают.

Не застав Джорджа, я расхаживала вокруг, стараясь выглядеть невозмутимо, и иногда улыбалась, чтобы хоть как-то понравиться окружающим и чтобы они не задавались вопросом, почему именно я исполняю роль принцессы. «Привет! Как дела? Рада тебя видеть». Я видела этих людей каждый день, но не знала, как их зовут. А они знали мое имя: оно было в списке актеров, участвовавших в съемках.

«Колу со льдом, пожалуйста. Ах да, мы же в Англии, здесь нет льда. О’кей, тогда теплую колу».

И вот в дверях появился Харрисон, выглядевший так, как будто он сам удивлялся, что пришел. Я подумала, что между нами все-таки может что-то случиться. Этой ночью он может впервые улыбнуться мне. Я поднесла стакан с теплой колой к губам и помахала ему рукой. Харрисон помахал в ответ и начал пробираться сквозь растущую, как грибы после дождя, толпу вокруг бара.

«Эй, посмотрите, кто пришел», — кто-то поздоровался со мной. «Спасибо, у меня уже есть напиток. Я не пью спиртное, у меня на него аллергия. Я становлюсь глупой, неуравновешенной и невменяемой».

Двое ребят из съемочной группы решили устроить соревнование, пытаясь меня напоить. «Смотрите-ка, кто тут у нас! Это наша маленькая принцесса, без пучков на голове!» Девушка, которая наотрез отказывается выпить, стала гвоздем вечеринки: давайте напоим Лею! Если бы я не подыграла, это было бы самой большой ошибкой в моей жизни.

Мы спели Happy Birthday, потом Харрисон отошел поговорить с Джорджем. Меня опять окружили потные помятые мужчины в джинсовых костюмах. Они продолжали уговаривать меня выпить, и наконец желание угодить людям взяло надо мной верх. Я попросила амаретто — единственный вид спиртного, который я пила. Он как сироп от кашля, зато вкус давно знакомый.

В стакане, который мне передал один из коллег, вместо амаретто было вино. Я нахмурилась. «Ну прости, — сказал он, — у них не было твоего модного напитка. Но и вино справится с задачей не хуже». Я сморщилась после первого глотка этой дряни. Еще глоток, и еще. Я начала смеяться, как те взрослые на вечеринках моей мамы, за которыми я наблюдала, когда была маленькой.

В какой-то момент съемочная группа решила, что я должна пройти через ритуал похищения. Это обряд посвящения молодых актеров: съемочная группа как бы заявляет, что ты принадлежишь только им, по крайней мере сейчас. Конечно, это  все было не всерьез, хотя похитители выглядели большими и серьезными.

В какой-то момент у меня разболелась голова.

«Тебе нужен свежий воздух», — сказал кто-то.

«Эй, — незнакомый голос, акцент не британский, а американский, — куда вы ее уводите?»

«Да никуда, девушка хочет подышать воздухом».

«Пардон, конечно, но девушка не выглядит так, будто понимает, чего она хочет».

Харрисон! Что он говорит? Я не знаю, чего хочу? Когда это он стал экспертом?

«Харрисон! — приветствовала я его. — Ты где был?»

Неожиданно он устроил целое шоу из попыток спасти меня от незнакомого мужчины. Мужчина тянул меня к себе, Харрисон к себе, а я просто пыталась сосредоточиться.

Игра в перетягивание шла полных ходом. Мне было неясно, как это вышло, но я точно знала, кого хотела видеть победителем: мой напарник по главной роли, с шрамом на подбородке, заученным текстом в голове и оружием за поясом — не в данный момент, конечно, а на съемочной площадке, но тем не менее. После потасовки мистер Форд засунул меня на заднее сиденье своей студийной машины, сел рядом и приказал водителю «Езжай! ЕЗЖАЙ!» Машина тронулась, окруженная участниками съемочной группы.

На полпути из Элстри в Лондон я услышала, что сзади сигналит машина. Я схватила Харрисона за плечо, запаниковав: «Что это?»

«Черт, — промямлил Харрисон, поглядывая в заднее стекло через мою голову. — Это Марк и Питер».

«Господи», — я попыталась подняться. Но он меня остановил: «Поправь волосы».

О да, мои знаменитые волосы — в фильме и за его пределами. Я, лежа, пыталась поправить прическу, потом медленно приподнялась. «Просто веди себя нормально», — сказал Харрисон.

Синяя машина поравнялась с нами. За рулем был Питер Кон, рядом сидела красивейшая Ку Старк, а сзади — Марк Хэмилл. Он махал рукой и улыбался. Я помахала в ответ. Тот факт, что я и Харрисон ехали вместе на заднем сиденье машины до Лондона, вовсе не означал, что дальше произойдет что-то серьезное. У нас был неожиданный поцелуй. Но в остальном...

Спустя некоторое время мы встретились за обедом с Марком, Питером и Ку (чья работа в «Звездных войнах» закончилась на этапе монтажа) в Лондоне. Я в основном думала о том, насколько Ку красивее меня, как уверенно она выглядит. Харрисон к тому времени уже много для меня значил. Совсем скоро он станет центром моего мира.

Я не так много помню о том ужине, кроме того, что я чувствовала себя застенчивой, нелепой и несобранной — будто хорошо напилась. Сидя за столом, я подумала, что нужно смотреть на Харрисона, только когда (если!) он заговорит. Но я бы поседела до того, как это произошло бы. Или нет? Оказалось, что нет. В тот день он был очень разговорчив. Мы говорили о том странном утре, когда нам всем очень рано позвонили и вызвали на площадку, что было необычно, но даже к полудню работа так и не началась. «Меня не напрягает ждать, — сказал Марк. — Всегда есть способы себя чем-то развлечь».

«Да? — медленно переспросил Форд. — Какие способы? Писать письма или играть на цитре?» Я внимательно слушала: многое зависело от того, как я включусь в разговор. «Я бы отдала немалые, заработанные тяжелым трудом деньги, чтобы увидеть, как ты играешь на цитре», — скромно вмешалась я, стараясь произвести исключительно хорошее впечатление.

Харрисон посмотрел на меня через стол. Его зрачки сузились, он спросил: «Сколько?» Многозначительно глядя на меня, он ждал ответа. Не улыбаясь, но и не не улыбаясь. Я перебирала под столом пальцы. О чем мы вообще говорили? Почему он так посмотрел на меня? «Что сколько? — грустно спросила я. — Я уже запуталась». Теперь я будто оправдывалась. Все засмеялись. Кроме Харрисона: он выглядел так, будто мог бы рассмеяться, если бы я повела себя по-другому. А потом я вспомнила: «Игра на цитре! Я заплачу тебе за игру на цитре!» — «Прямо сейчас?» — спросил Харрисон. «Да!»

Мы все рассмеялись. Может, теперь дела пойдут лучше. Я собиралась ехать домой с Харрисоном, что, вообще-то, не могло быть хорошей идеей, но, с другой стороны, и плохой — тоже. Каким бы странным и мрачным он ни был, он не был плохим человеком.

Мы стояли под слабым светом уличного фонаря недалеко от ресторана. Харрисон выбросил сигарету и посмотрел на меня: «Я могу подвезти тебя до дома — это по дороге». Он взял меня под руку и посадил на заднее сиденье такси, подвинулся совсем близко, пока наши лица не оказались друг напротив друга. Два лица, четыре глаза, один поцелуй; мы ехали туда, где могли отрепетировать тот поцелуй, который через полтора года покажут в фильме «Империя наносит ответный удар». Это были первые дни и ночи Силы.

Трудно вспомнить подробности тех выходных. Но даже если бы я могла, что вы хотите услышать — мягкое порно для фанатов жесткого sci-fi? Все, что я помню: когда он прошел за мной и включил свет в прихожей, я планировала показать ему свою маленькую квартирку. Но теперь наши объятия происходили вне трясущегося такси и без посторонних глаз.

Какая-то часть меня чувствовала себя так, будто я выиграла этого мужчину в лотерею и теперь одновременно подсчитывала и тратила выигрыш. Я посмотрела на Харрисона. Он был… Боже, он был просто прекрасен. Нет, даже больше. Он выглядел так, будто готов возглавить атаку, покорить гору, победить в схватке, стать лидером свободного от глютена мира — и все это даже не вспотев. Как такого яркого мужчину мог удовлетворить кто-то вроде меня? Нет, не говорите! Дело в том, что он был доволен! Даже если и ненадолго. Этого было более чем достаточно.

Харрисон уснул, я тоже пыталась заснуть. Я простила его за то, что он не любил меня — и почти простила себя за то, что сама не ждала этого. Я лежала рядом с ним в темноте, представляла, что ему могло сниться, и надеялась, что утром проснусь раньше него. Может, теперь наше общение будет проще?

У меня не очень хорошо получалось объяснить Харрисону, чего я хотела от него. Я могла быть убедительной со всеми, кроме него. Во время съемок я писала дневники. Делала я это по двум причинам: я пишу их с 12 лет и я не могла нормально поговорить с Харрисоном. Не могла говорить с ним ни о чем, а тем более о «нас». То, что произошло между нами, было секретом, которым ни с кем нельзя было поделиться.

До сих пор есть вещи, о которых я никому не говорила. Здорово, да? Но секс — это личное. Я решительно отказываюсь рассказывать о том, что произошло между мной и мистером Фордом в роковую пятничную ночь мая 1976 года, а также о последующих пятницах и грехах, которые мы совершили.

Я не представляла, как после этих выходных прожить следующие пять съемочных дней. Это были очень медленные пять дней, во время которых мы должны были убедительно изображать, что между нами ничего не произошло.

Всю неделю я тщетно искала каких-то признаков того, что а) между нами действительно что-то было (или мне все почудилось?) и/или б) если это все-таки и правда было, повторится ли оно в каком-либо виде — от скомканных выходных до нашей с ним свадьбы (когда пройдет достаточно времени после его вынужденного безболезненного развода)? Но, уверена, если бы мы с ним составили списки приоритетных вещей, я бы занимала у Харрисона место 15-е, в то время как в моем списке он был номером один.

Но выходные вторые вместе провели мы. Опять же, мы были вместе нашим особым способом. Мы встретились в пабе North Star в Сент-Джонс-Вуд, где-то между Элстри и центральным Лондоном. У меня слегка — на самом деле очень сильно — сбивалось дыхание, когда я пыталась спланировать, о чем стоит и не стоит говорить этим вечером. Надо быть спокойной и лаконичной, задавать умные вопросы и внимательно слушать, как он на них отвечает. А он будет удивляться, где же я была всю его жизнь.

На самом деле тем вечером мы с Харрисоном оба выпили, и в какой-то момент я спросила его: «Хочешь я тебя спародирую?» Харрисон не ходил, а расхаживал — с важным видом, медленно, как Джон Вэйн. Чтобы это изобразить, я отошла подальше, а потом вернулась той же походкой, медленно и вразвалочку, как он. Я стала Фордом — неподвластным чарам, наблюдающим за миром, как хозяин.

Слишком увлекшись попытками изобразить безразличие и раздражение всем окружающим, я не смотрела на Харрисона и не видела его реакции на мою пародию. Продолжая попытки воссоздать его внутренний монолог, краем глаза я все-таки заметила, что он не просто смеялся, он смеялся тем беззвучным смехом, которым смеются только в самые искренние минуты. Спустя почти 40 лет я все еще думаю, что это один из лучших моментов моей жизни.

Если моя пародия на напарника как тупого самодовольного придурка была достаточно хороша, Харрисон мог внезапно (но тактично) уйти от жены, чтобы жениться на мне (свадьба была бы без лишних сантиментов, но со вкусом), и мы всех бы поразили — включая самих себя — тем, что до конца жизни были бы вместе. И все потому, что я посмела сделать на него пародию однажды ночью в пабе! Похоже, тогда он начал понимать, что я — единственный человек, рядом с которым ему если и не комфортно находиться, то хотя бы рядом с которым комфортно чувствовать, что наш мир — сплошное разочарование. Это был первый раз, когда я почувствовала, что нравлюсь Харрисону. Не потому, что он хотел со мной переспать, и не потому, что рядом не было больше никого подходящего. Я просто нравилась ему. Я рассмешила его. Мы сидели друг напротив друга, улыбаясь и ожидая, что другой прервет паузу.

«Я могу показать еще пародии, — в конце концов сказала я. — На Джуди Гарланд, например, но тебе не понравится — это достаточно громко и включает в себя танцы и большое количество косметики».

Он кивнул. «А еще нешумные есть? Как моя?»

Я немного задумалась, подбирая смешной ответ. Что сказать? Ох, пожалуйста, пусть я ему понравлюсь! Тогда все будет хорошо! Ну, почти. Но ничего остроумного, что снова разожгло бы в нем огонь улыбки, мне не приходило в голову. Теперь он, наверное, меня ненавидит и думает, что я глупая и скучная.

«Могу сделать пародию на своего бойфренда из колледжа, он очень тихий».

Харрисон вопросительно поднял брови: «Да?»

«Да, наверное, все бойфренды тихие». Бойфренды! Харрисон не был моим бойфрендом и никогда не будет, надо было срочно исправлять ситуацию.

«Ну, я не знаю про всех бойфрендов», — смутился он.

«Саймон — мой первый парень. И я не... я не жду...»

Лицо Харрисона резко побелело: «Что значит твой первый парень?»

Я хлопала глазами. Что я наделала? Я судорожно придумывала, что ответить.

«А все те парни, про которых ты рассказывала, — спросил он. — Фотограф Роб, и Фред, и Бак...»

Нахмурившись, я переспросила: «Фред? Я с ним не спала, мы были просто знакомы. Эй, ты тоже его знаешь! Значит ли это, что вы спали? Я не сплю с каждым, кого я знаю. Боже, если ты думал, что я спала с каждым мужчиной, про которого рассказывала, ты, наверное, считаешь меня какой-нибудь проституткой! Шлюхой! И тебя это, кажется, устраивает!»

«Что устраивает?»

«Трахать шлюх! Ты — распутный… меня!»
Он прервал: «Достаточно!»

«Ладно, — сказала я, надувшись. — Но ты тоже заткнись».

(Примерно таким был наш диалог. Это более мягкая версия, с меньшим количеством обзывательств и на меньшей громкости.)

Харрисон смотрел в пол. Почему он так расстроился? Я думала, мужчинам нравятся неопытные. Или так было только в викторианскую эпоху? Только спустя десятилетия я поняла, что его могло беспокоить: он стал частью чего-то, что требует большой ответственности — будто получил подарок, о котором не просил и которого не ждал.

Какими словами рассказать об этом кратком периоде? К сожалению, у меня нет слов: я мало что помню, потому что курила марихуану. Три месяца употребления травы любимого сорта Харрисона лишили меня практически всех воспоминаний и развили сильнейшую паранойю. Среди воспоминаний, которые все еще доступны в уцелевших клетках моего мозга, — постоянное беспокойство, с момента пробуждения и до самой ночи, — попытки перестать навязчиво думать о том, чтобы спросить его «Ты любишь меня?» или «Почему ты со мной?» Вопреки слухам об употреблении наркотиков во время съемок в «Звездных войнах», я не употребляла ничего, кроме травы по выходным во время работы над первым фильмом. И с тех пор не употребляла марихуану никогда.

Харрисон первый закончил съемки. Последние сцены со мной снимали двумя неделями позже, поэтому я решила сделать небольшой перерыв и поехать в Лос-Анджелес. Мы договорились лететь вместе. Я не знаю, был ли он рад этому, потому что его лицо не выражало эмоций, а я никаких наблюдений в своих дневниках не записала. Но мы попрощались, сумев вновь поговорить друг с другом. Я помню, что он был добр. Достаточно добр, чтобы позволить мне без сожалений поставить точку в наших трехмесячных отношениях. А это было важно после времени, которое мы провели вместе.

Помню, я сказала ему: «Чувствую себя дурочкой».

«Нет», — ответил он. — Ты думаешь о себе хуже, чем ты есть на самом деле. Ты смышленая дурочка». И добавил: «У тебя глаза оленя и яйца самурая».

Это единственная вещь, сказанная им мне когда-либо, которая отсылала к той близости, что была между нами. И этого было достаточно. Не потому, что большего быть и не могло, но потому, что я могу представить, насколько ему было тяжело выйти из своей роли для этого разговора. Мы больше никогда не напоминали друг другу о том, что между нами было.

Перевод: Анна Карпова