Артем Рондарев: Полиция лояльности

Любое драматическое событие в нашей нынешней социально-политической жизни неизбежно делит общество пополам. Этот факт не нов, давно для всех очевиден и, при всей его трагичности, стал частью нашей повседневной реальности. Общество идеологически распилено пополам, кто в этом виноват — история долгая и, в общем, в нынешней ситуации нерелевантная.

Обычно это деление репрезентируется вовне чередой взаимных проклятий и разнообразных форм дегуманизации оппонента — от «они не люди» до «быдла».

Среди всего спектра самых разнообразных реакций на катастрофу с Ту-154 была одна, не самая заметная, которая поэтому, насколько можно судить, прошла неотрефлексированной. А между тем она важна.

В день катастрофы, под вечер, один мой старый заочный знакомый написал у себя в фейсбуке, что самые страшные, самые хитрые, самые расчетливые враги — это не те, кто глумится. А те, кто молчит. Те, кто ничего не сказал по текущему поводу. Что вот они-то, когда придет момент, ударят безжалостно и так далее.

Спустя пару дней, когда, после высказываний Рынски и Бабченко, сформировалось несколько обращений в прокуратуру и петиций с требованием лишить их гражданства, другой, менее мне знакомый человек написал в фейсбуке, что все те, кто сейчас отмалчивается и не выступает в полный голос против этой разнузданной травли, — вот они-то и есть главные пособники безобразия (там дальше было еще что-то дежурное на тему 86 процентов жителей страны, потому что дискурс такой, без упоминания плохого народа эта сторона не обходится).

Что тут, собственно, важно?

Важно тут то, что социальные сети становятся инструментом подтверждения коллективной лояльности. Если ты существуешь в них как субъект, так или иначе высказывающийся по текущим событиям, а не просто как человек, постящий стихи и котиков, то за тобой по умолчанию подразумевается наличие ряда обязанностей, первой из которых является обязанность непременно в любой драматический момент четко, без двусмысленностей, обозначить свою позицию. Если ты эту позицию по каким-либо причинам не хочешь обозначить, это воспринимается как еще одна и, более того, самая недопустимая позиция.

Здесь есть элемент трагикомический, который состоит в том, что, например, человека в тот момент, когда он, согласно новому штатному расписанию, обязан был обозначить свою позицию, могло банально не быть у компьютера: он мог быть в отпуске, у него могли быть семейные или рабочие причины, по которым он никак не в состоянии был срочно и своевременно написать требуемое, он мог быть не в настроении, более того, его мог отключить от сети провайдер из-за аварии.

Все эти извинения не принимаются: в новом распорядке жизни твое молчание будет записано в реестр лояльностей, и потом тебе это отсутствие деяния, которое было воспринято как жест, припомнят, так как в интернете ничего не теряется, и фраза «А что такой-то писал два года назад, когда было то-то и то-то, а ну-ка, пойдем посмотрим» стала частью нашей повседневности.

Здесь уже речь идет о вещи гораздо более неприятной, нежели деление общества на своих и чужих: последнее — вещь обычная, она была всегда.

Здесь речь идет о том, что противостояние достигло такого накала, когда начинается мобилизация, в рамках которой человек уже не имеет права на приватность мысли и чувства: ему вменяется набор ритуализованных действий, которые он обязан исполнить публично, чтобы не попасть под подозрение. Соцсети, когда-то придуманные как форма общения и низового, повседневного самовыражения, полностью утрачивают эту рекреационную функцию: отныне они представляют собой форму политической жизни, в которую обязаны быть вовлечены все поголовно. Это логика сугубо авторитарная, и то, что к ней прибегают обе стороны конфликта, говорит о том, что авторитарная модель поведения сделалась для нашего социального пространства единственно приемлемой.

И особенно интересно тут то, что субъектом этого авторитаризма выступает не государство, на которое у нас принято сваливать все претензии, а рядовые участники мобилизовавшегося социума. То есть рядить о том, кто ныне сформировал запрос на авторитарные способы регулирования повседневной жизни: Путин, Мизулина, Милонов или Навальный, — не приходится, потому что это точно не они, этот запрос формирует сам социум, окончательно одуревший от предельной политизации всех модусов своего существования.

Запрос этот тотален, потому что, как можно видеть по первому из приведенных мной примеров, он готов регулировать не только непосредственно высказывания, но и стоящие за ними аффекты и связанные с аффектами ритуалы. Можно себе представить людей, которых никак, ни в какую сторону, не задела и не взволновала катастрофа самолета: люди разные. Но именно это им и запрещено: авторитарная логика саморепрезентации человека в соцсетях требует, чтобы вы сформировали аффективный ответ на ситуацию и немедленно его эксплицировали в своем уютном социальном аккаунте. Иначе вы себя ведете непонятно. Не по-нашему, не как нормальный человек.

Таким образом, возникает нормативный образ «приличного человека»: это человек, которого, во-первых, обязано задевать все то, что задевает других, и который, во-вторых, обязан предоставить свою реакцию на суд общества. Иначе возникнут подозрения.

Логика этой нормативности довольно старая: практически любое авторитарное сообщество не любит тех, кто отмалчивается. Непривычность ситуации только в том, что у надзирающей за надлежащими реакциями инстанции появился новый инструмент — соцсети: а так как соцсети ныне в западном обществе тоже тотальны, то и общественный контроль становится окончательно тотальным. Раньше ты мог, сбежав на кухню и закрывшись ото всех, рассказывать политические анекдоты. Сейчас, когда политические анекдоты рассказываются в соцсетях, твоя кухня — здесь, и эта кухня — твое поле боя, с которого уйти некуда: попытка ухода карается тем, что в социологии называется «рассеянной санкцией». Люди запоминают, что ты по какому-то поводу промолчал, и у них, как говорится, «складывается мнение», которое тебе рано или поздно предъявят.

Все это звучит пугающе, но на деле — вещь в достаточной степени безобидная, потому что те же соцсети, которые предоставляют мобилизованному социуму инструменты тотального контроля, являются и предохранительным механизмом, предотвращающим сползание общества в режим подлинного авторитаризма: просто оттого, что они делают социальное пространство гетерогенным. Там, где есть соцсети, подлинный авторитаризм невозможен; и недаром все авторитарные режимы сейчас первым делом стараются так или иначе соцсети запретить.

Неприятны тут только две вещи: первое — это, разумеется, сам по себе описанный выше авторитарный способ выстраивания политической картины мира, который у нас свойственен, к сожалению, очень многим, как с одной, так и с другой стороны баррикад; но это тоже не самое новое наблюдение, новизна тут только в наглядности процесса. Второе же, что обидно, — это то, что такой прекрасный инструмент низового общения, налаживания горизонтальных связей и выстраивания самых разнообразных форм саморепрезентации, как соцсети, опять отмобилизовали и поставили под ружье, прямо по модели того анекдота, в котором у рабочих советского завода, что бы они и по каким чертежам ни собирали, всегда получался автомат Калашникова.

Именно по второй причине я обоих людей, с упоминания которых начался этот текст, по некотором размышлении забанил. Попутно начав продумывать какой-то сюжет про общество, в котором запрещено банить своих собеседников в соцсетях.

Вот это будет уже настоящий тоталитаризм.