Артем Рондарев: Битва интеллигента с Чебурашкой

Добрая новогодняя традиция — гневно осуждать новогодние развлекательные передачи нашего ТВ. В этом году всплеск негодования был особенно силен: Борис Моисеев появился в образе Чебурашки. Это зрелище — надо признать, жуткое — породило большое число реплик, публицистических колонок и даже петиций с требованием что-то изменить.

Недовольны, разумеется, люди, обладающие доступом к ресурсам производства и распространения информации, то есть по большей части журналисты и пользователи соцсетей в крупных городах (кажется, это описание уже способно заменить прежнее понятие интеллигенции).

Эта группа людей выбрала интернет как основную площадку социальной активности и самовыражения и любит в иные дни похвалиться тем, что телевизором она не пользуется и его у нее вовсе нет. Таким образом, возмущение ее выглядит несколько странным: люди не пользуются каким-либо устройством, так почему же их волнует, что в нем происходит?

Говорят, тут и телевизор не нужен, нам все соцсети на дом доставляют, мы этого Киркорова сто раз видели в перепостах. Но это довольно лукавое объяснение: в перепостах можно увидеть съемки из женской бани и мужской казармы, однако никому не придет в голову требовать от девочек одеться, а от мальчиков — выглядеть поприличнее.

Претензии к поп-культуре обычно предъявляют люди, которые плохо себе представляют, для чего она, собственно, нужна. Между тем поп-культура — основное орудие доминирующих идеологий. Не обязательно таких идеологий, которые прямо поддерживаются государством, но тех, которые формируют и поддерживают представления о «нормальной» жизни. Представления эти от страны к стране довольно разнообразны, но в них есть одна общая черта: они все сугубо консервативны. Обычный человек в повседневной жизни универсально не любит одну простую вещь — резкие перемены.

Перемены, как правило, связаны с векторным, прогрессивным представлением о времени, которое течет из прошлого в будущее; будущее пугает именно тем, что оно непредсказуемо, а следовательно, каким-то образом отличается от нынешнего статус-кво. Люди не любят, когда статус-кво меняется: больше денег зарабатывать, конечно, хорошо, но лучше это делать в привычной обстановке, а не в каком-то революционном окружении. Есть, конечно, психопаты, которые постоянно желают изменений, но их меньшинство: обычный человек предпочитает удобный, предсказуемый мир, а мир предсказуемый — это, как легко догадаться, мир неизменный.

Какова же в этой схеме функция поп-культуры, особенно той, которая рассчитана на совсем уж массовый вкус? Функция ее ровно в том, чтобы подтверждать неизменность мира — ту неизменность, в которой время становится циклическим, протекает от сезона к сезону и увенчивается Новым годом, когда цикл начинается заново.

Напрасно думать, что это циклическое ощущение времени — удел каких-то совсем уж архаизированных людей. У нас в «говорящем» обществе сейчас популярна ностальгия по СССР, в котором у людей была «уверенность в завтрашнем дне». Это ностальгия по тому самому застою, в котором время было совершенно циклическим, протекая от съезда к съезду и от новогоднего огонька к новогоднему огоньку: только так уверенность в завтрашнем дне и формируется, других способов нет. Будет зима, будет лето, потом осень, потом опять зима, выступят Киркоров и Моисеев, чтобы своим присутствием подтвердить, что следующий год ничем не станет отличаться от предыдущего: опять зима, опять лето, опять Киркоров.

Сетевая интеллигенция на это возражает, что новогодние передачи — верх безвкусицы и страшная дрянь. Здесь, видимо, предполагается, что, если вместо Киркорова у нас на новый год будет скакать группа Rolling Stones, это каким-то образом в корне поменяет ситуацию.

Народ слушает Киркорова лишь оттого, что Эрнст и компания не приучили его к хорошему? Эта прогрессорская идея решительно не подтверждается никакой эмпирикой. Попробуйте посмотреть эстрадные передачи каких-нибудь европейских региональных каналов, и вы очень быстро поймете, что даже там, где у телевизора кнопок много и есть образцы прекрасного в лице Тины Тернер и группы Rammstein, люди все равно тянутся к безликой и пошловатой попсе. Далеко ходить не надо: весь конкурс «Евровидения», который наш сетевой интеллигент горячо обсуждает как какое-то крупное событие, представляет собой точно такую же новогоднюю передачу российского ТВ, только подороже и по-английски.

Телевизор — это не пропедевтика, а инструмент создания связности пространства. Точно такой же, как географическая карта и родной язык, к которым никто не предъявляет эстетических претензий. Обычный человек включает ящик, чтобы понимать, что он не замкнут в своем маленьком повседневном мире, что есть мир большой и что он, смотрящий ящик, часть этого мира. Все, больше никаких функций у телевизора нет. В совокупности с консервирующей функцией поп-культуры на свет рождается формат развлекательной телевизионной передачи: смешной, пошлой, неизменной, понятной всем. Не потому что «все» тупые и для них нужно снижать уровень, а оттого, что «все» — разные, но общие интересы у них самые базовые. На это и нацелена развлекательная телепередача. Хотите цветущей сложности? Идите в театр или в интернет.

Рассуждение сетевой интеллигенции о телевизоре совершенно неприлично по интенции. Люди, которые не смотрят телевизор, внезапно ощутили в себе целые резервуары гнева и эстетического раздражения тем, что кого-то кормят «не тем искусством». Внезапно всполошились, что народ (тут даже хочется написать «их народ») накормили разрушающей психику жвачкой; а вот если вместо жвачки был бы Rolling Stones…

У такого рассуждения есть одно простое название — патернализм. Патернализм — это представление, что социальная структура нуждается в разумной регуляции, которую осуществляют вышестоящие инстанции, но не в силу обладания властью, а лишь оттого, что им виднее: они более мудры, более проницательны, более развиты, наконец. Нетрудно заметить, что сетевая общественность претендует именно на эту роль — роль инстанции, которой виднее. Однако же мало того, что их проницательность совсем не очевидна, данный вывод — это вывод сугубо авторитарный: плевать, что «народу» все это нравится, мы-то знаем, что это плохо, давай Константин, включай Rolling Stones, будем народу делать прививку изящным.

Разумеется, бывают ситуации, в которых авторитарные методы вынужденно необходимы: но это определенно не ситуации эстетических или ценностных суждений. В противном случае сетевой интеллигент, протестующий против оглупления народа Моисеевым, перестает отличаться от православного активиста, возмущенного неправильной постановкой «Тангейзера», где порочится имя Христа. Театр — такое место, в которое ходят по билетам; не нравится — не ходи. Телевизор по факту давным-давно стал таким же местом, что подтверждается саморепрезентациями сетевой интеллигенции как среды, которая черпает информацию из интернета: вот и сидите в своем интернете, граждане.

Воспитательная и облагораживающая сила искусства — вещь вообще крайне переоцененная: есть масса всем известных примеров того, как она не срабатывала. Более того, представление о воспитательной и облагораживающей роли искусства питает почти все самые авторитарные, самые консервативные, самые архаичные формы социального давления нормативных структур на повседневное существование среднего человека. И подобной нормативной структурой в пять минут становится любой человек, еще вчера возмущавшийся законами Яровой и недемократичными процедурами своего государства.

Совершенно безразлично, граждане, чем гнобить ближнего своего: Чайковским, Киркоровым, сборником материалов партсъезда или группой Rolling Stones, — во всех этих случаях в ход идет авторитарный аргумент «так будет лучше, мне виднее».

И к этому аргументу у нас горазд прибегать каждый, как только в нем затрепетала какая-то возмущенная эстетическая струна. И все наши социальные проблемы — от этого, а не от Киркорова, Пугачевой или Моисеева в образе Чебурашки.