Мария Сашинская: Дети третьей культуры как современные кочевники

В медицинской книжке моего сына написано, что первый раз он перевернулся со спины на живот в четыре с половиной месяца. Это было в Германии. Первые два зуба у него вылезли в семь месяцев, в России. Сидеть он научился в Бельгии, а ходить и говорить — в Дубаи. Парню не было и года, а он со всеми своими пожитками уже слетал от Брюсселя до Пекина и обратно.

Конечно, ребенку приходится так много ездить из-за работы родителей, выбора у него нет. И, хотя это может выглядеть интересно со стороны, у меня всегда были сомнения, так ли это хорошо на самом деле. И я сейчас не о бактериях и вирусах. Я о его чувстве принадлежности и о чувстве дома. После многих лет странствий, после смены стольких стран и культур, кем он себя будет чувствовать? Какой язык будет считать родным? И какие привычки принесет в свою семью?

Социологи уже успели хорошо изучить этот феномен: такой тип детства даже имеет свое название — «дети третьей культуры» (Third Culture Kids). Как правило, термин используется по отношению к детям дипломатов, военных, а в последнее время и к детям экспатов — людей, работающих по контракту в другой стране. Такие дети как бы смешивают родительскую культуру с культурой новой страны обитания, получая тем самым «третью культуру», носителями которой и становятся.

Исследователи утверждают, что такие дети, как правило, более успешны в изучении языков, у них широкий кругозор, они более толерантны к любым проявлениям человеческой жизни, чем их сверстники, выросшие в гомогенной культуре. Однако те же исследователи указывают на то, что у таких детей нередко бывает повышенная тревожность, они могут находиться в болезненном поиске своих корней и переживать так называемый кризис идентичности.

Понятно, что дети третьей культуры — это всегда результат действий родителей. Пусть родители не всегда могут выбрать страну, где жить, но они вполне могут принять решение, продолжать кочевой образ жизни или где-то осесть.

Каково это — быть ребенком третьей культуры — мне рассказал 27-летний Дарио Кирола, телевизионный продюсер из Монако. Дарио родился в Югославии — стране, которой больше не существует на карте. В три года уехал с родителями в США, потом провел полгода в Барселоне. В школу Дарио пошел в Монако, но когда его мама получила работу в США, стал жить на два континента и на два дома. Сейчас Дарио свободно говорит на пяти языках и недавно получил степень MBA  в Сингапуре.

Когда я однажды спросила, на каком языке он говорит чаще всего и вообще кем себя считает, Дарио заулыбался. Видно было, что такой вопрос ему задают не в первый раз, и у него давно уже есть ответ-заготовка. Он сказал, что частично югослав, частично американец, частично монегаск, а вообще ответ зависит от ситуации и от того, хочет ли Дарио рассказывать всю историю или просто желает отделаться от собеседника односложным ответом. Дома он говорит на хорватском, но родным языком считает английский.

Дарио утверждает, что никогда не ощущал кризиса идентичности, потому что всегда был крепко привязан к местам, в которых жил, и к людям, которых называл своими друзьями. Только первый раз было сложно переехать, потому что он не знал, чего ждать. С каждым новым путешествием, кочевой образ жизни все больше увлекал его. Единственная проблема сейчас — это поддерживать контакты с друзьями. Соцсети не всегда могут выручить, иногда до друзей в разных концах света нужно доехать, а это может быть очень дорого: только в этом месяце молодого человека пригласили на четыре свадьбы — в Бразилии, Франции, Таиланде и Дубаи. Звучит, конечно, круто, но как это организовать?

Вторым человеком, с которым мне удалось поговорить о подобном опыте, стала Эвелин Кулс — ей 22 года, она из Бельгии и путешествует с родителями с рождения. В садик она ходила в Германии и США, в школу пошла в Гонконге, а колледж окончила в Лондоне. Недавно ее отец получил работу в Нью-Йорке, и Эвелин переехала туда вместе с двумя братьями.

До школы Эвелин даже не слышала о феномене детей третьей культуры. Она училась в международной школе с такими же детьми экспатов, поэтому все казалось вполне естественным. В старших классах Эвелин оказалась в Будапеште, где почувствовала себя совершенно чужой и узнала, что такое одиночество. А еще узнала, как тяжело бывает прощаться с друзьями, такими же кочевыми детьми, которые поехали дальше со своими родителями. С тех пор, говорит Эвелин, заводить дружбу ей не так просто. Как и Дарио, она считает свой образ жизни скорее привилегией, в основном из-за нового опыта, но в то же время называет детей третьей культуры «забытым сообществом». Большинство ее знакомых в Бельгии видят только романтичный образ человека мира, беззаботного путешественника, молодого космополита, но даже не подозревают, какой тяжелой может быть эта роль. По словам Эвелин, есть много незаметных на первый взгляд мелочей — еда, улицы, воспоминания, которые и дают то самое чувство дома и внутренней защищенности. От них легко отказаться, но именно этих деталей начинает не хватать на новом месте. А что если ты совсем ребенок, и переезжать приходится часто? На новое место Эвелин привезла гитару, фотографии друзей и несколько книг — все, что напоминает ей о предыдущем месте.

Я спрашивала у Дарио и Эвелин, хотели бы они, чтобы и их дети прошли через такой опыт? Оба ответили «да», потому что это единственный способ существования, который им знаком. И потому что для них в таком образе жизни все-таки больше плюсов, чем минусов.

Когда я думаю о современном феномене детей третьей культуры и о том, стоит ли нашей семье продолжать в том же духе, должна признаться, что до конца не знаю. Но я верю, что кочевое детство может быть таким же трудным и таким же интересным, как и любое другое детство. Здесь больше зависит от семьи, чем от страны проживания. Да и так уж ли важно, где ребенок научился ходить на горшок и ценить дружбу, если он все-таки этому научился.