12 мая 2017 г., 09:12

Цемент

Изображение: Rodrigo Alban Hubach

Медея комментар

Глеб Чумалов. Даша Чумалова.

Чумалов:

Достал, смотри, бумаги, что нужны,
Чтобы завод цементный снова ожил.
Всего сильнее против совнархоза
Сам совнархоз, бумага бьет бумагу.
И горы, Даша, снова затанцуют.

Танец. Даша механически позволяет вести.

Я их перепугал, специалистов.
Кудахтают в бюро, несут бумаги.
Все революцию бумагой задушили.
Болтают там в Москве о разрешеньях,
Кредиты, капитал.

Даша:

Нюрка мертва.

Чумалов:

О чем ты говоришь. Мы завтра начинаем
Не будет больше порт наш голодать.
Мертва, сказала. Нюрка…

Даша:

Схоронили.
Ты напугал там всех специалистов,
Я женщин подбивала в деревнях.

Чумалов кричит.

Сказать мне что ли, отчего же померла.

Пауза.

Чумалов:

Ну от чего.

Даша:

А отчего другие умирают
В стране советской в двадцать первом годе?

Входит Мотя Савчук, беременная.

Мотя:

Про мой живот, соседка, что ты скажешь?
Такое чувство, будто снова родилась.
Я чувствую, как движется. – Прости меня.
Я обо всем забыла, только о себе.
Да что ж я за собака. Нюрка-то
Мертва и похоронена. А я-то разыгралась
Перед тобою с животом. – У него уж ножки.
Прости мне, Даша, что так рада я.

Даша:

Да почему тебе не быть счастливой.

Мотя (смущенно):

Да.

Чумалов:

Мотя, уходи.

Мотя Савчук уходит.

Даша:

Не рассказала, Глеб, что было без тебя.

Чумалов:

Не хочешь если – говорить не надо.
Мы наступаем фронтом, строим новый мир,
Тут сам себе едва ли верен будешь.
Знать не хочу, чем ты тут занималась.
Теперь ты стала больше, чем жена.
Но если хочешь – расскажи. Не хочешь – ладно.
С тобою оба мы со смертью танцевали.

Даша:

Хочу, чтоб ты узнал об этом от меня.
Смерть – далеко не все, Глеб. Ни один мужчина
К смерти не станет ревновать. Ты тоже нет.
Я бы пробилась чрез любые скалы,
Если бы тем могла ребенка оживить.
Не стану плакать. Держи крепче, Глеб. Скажи,
Что наши дети, живут лишь раз. И мы.
Глеб, имеем право. На их костях.
Тот новый мир. Но коммунист так говорить
Не должен, да. Глеб, почему молчишь.
Не хочешь слова брать ты у жены. Товарищ.
Так почему не скажешь: От блокады
Погибла твоя дочь, как многие другие.
Нас капитал опять к груди своей прижал,
Оторвались мы только от которой.
Поставил на колени голодом и тифом,
Когда мы только с них и поднялись.
Какой позор, а я ведь коммунистка,
А все ж хотела бы, чтоб были попы правы
И смерть не навсегда.

Чумалов:

Мы, коммунисты,
Должны сначала мертвых всех освободить.

Пауза.

Даша:

Когда уехал ты, по службе в горы,
Как мертвого оплакивала я
С ребенком на руках тебя, всю ночь.
Потом и белые явились.
«Где муж твой нам известно он был здесь
А ну-ка говори не то язык развяжем».
Тут офицерик, все лицо в прыщах,
Еще совсем ребенок, слюни потекли,
Как он меня увидел. «Мы тебя пристрелим
За мужа твоего». Тебя найти нельзя им
Вот все что знала я. И что ты, может,
Умер. Тогда всю ночь в подвале
Ждала я смерти в окруженьи незнакомцев
С надеждой каждый, что вперед пойдет другой.
Опять вопросы. «Псина пасть открой».
Потом вдруг отпустили.

Чумалов:

Почему.

Даша:

Не знаю.

Чумалов:

Тебя они… избили.

Даша:

Хочешь знать, как сильно.
Так я тебе скажу, Глеб, все что хочешь.

Чумалов:

Еще бы. Раз тебя они арестовали
Жива и хорошо. И как могу тебя я упрекать
За все твои страдания за меня. Да если бы они
Тебя пытали десять раз. Рассказывай.

Даша:

Они и не пытали. Не тогда
Когда я в первый раз в подвале очутилась.

Чумалов:

Не в первый раз. Ну дальше говори.

Даша:

Зачем.

Чумалов:

Ты мне уж больше чем жена, меня не испугает
Что пережить тебе пришлось. Но и покоя
Не обрету пока все не узнаю.

Даша:

Да только коль узнаешь, и тогда
Покоен ты не будешь. Во втором году
Письмо твое пришло, вернее, клок бумаги
Его чужак какой-то, идя мимо, обронил.
«Я жив-здоров как ты живешь
Как Нюрка кто принесет письмо тебе расскажет
Что делать да и как письмо сожги». Пришел он ночью.
Хотела о тебе я расспросить.
Сказал он: Не в нем дело. Муж твой будет
Жить или умрет, как и все мы впрочем.
Что делаешь для нас ты, то и для него.
Ты нам нужна. Вдов собери и вместе
Организуйте передачи, транспорт
В горах нужна одежда и портки.
Ребенка ты отдай другой. И без тебя
Дочь выживет, ты нам с такой обузою без нужды.
А коли схватят, прикуси язык.
И прежде чем начнет болтать, выплевывай.
Меня ты не видала и не знаешь. —
Не знала поначалу я ни красных
И ни белых. Ты — революция.
Чтобы ты пришел домой я взялась за работу
Одна сначала, позже вдовы подключились.
Но по ночам, когда ползла и шкуру
О проволоку драла я на руках, коленях
На твое место новая любовь пришла.

Чумалов (смеется):

Я не ревную, если ты об этом, тебя,
Жена-товарищ, к советской нашей власти.
Хорошую же сеть сплели, и даром, что вы бабы.
Мы до сих пор не можем выбраться.

Даша:

Можно лучше.
Нас ни тогда от белых, ни сейчас
От вас, товарищ, сеть не защитила.
Я о мужчинах, впрочем, тоже мало знала
Когда второй раз в том подвале оказалась
Сеть наша соткана была не слишком плотно.

Чумалов:

Быть может, ты теперь уж знаешь слишком много.
И о мужчинах мне расскажешь. Просвети.

Даша:

Быть может, ты и о себе узнать побольше хочешь
Когда закончу исповедь свою.
С ним познакомиться желаешь, Глеб, то юнкер
То буржуй, то белый вдруг в тебе.

Чумалов:

Что вдруг еще за юнкер. Да ты ль в своем уме.
Да я тебя.

Поднимает руку. Даша смеется.

Даша:

А это ведь не все, Глеб.
Когда Бадьин повез меня в деревню, я слышала,
Как девушки поют. Ты знаешь эту песню
«Ты не бей меня да до полуночи
Заплачут малые деточки
По полуночи да смертным боем бей
Спать тогда будут детоньки»
И что-то у меня внутри к тому, Глеб, юнкеру все тянет
Как по кнуту скулит все пес и все же опасается.
Мне это вырывать из сердца приходилось каждый раз
Как спать я шла с мужчиной.

Чумалов:

Так.
Так значит тот мужчина, что в деревне
С тобою спал, это все ж Бадьин.

Даша:

Что толку выяснять. Возможно, я должна любовь,
Или что ей зовется, тоже вырвать
И страсть свою, что прежде с ней бывала заодно
А иногда и нет, и словно гвоздь, что в кожу
Врос, что вдруг прервать решиться
Тот танец из насилья, униженья
Что всех нас тянет к буржуинам
Покуда есть на свете буржуины.

Чумалов:

Недолго им осталось хозяевами быть.
Судьбу свою в руках мы держим крепко…

Даша:

Рука есть кость и кожа, но не больше.
Сказать тебе, что думаю, так, Глеб,
Возможно, жизнь у нас и станет легче
С ребенком мертвым.

(плачет)

Чумалов:

Что ты говоришь.
Сама не понимаешь, что городишь.

Даша:

Не могу
Ее я оживить. И ты не можешь.

Чумалов:

Смерть есть смерть.
Но жизнь к концу еще не подошла
И если ты ребенка хочешь.

Даша:

Замолчи или я закричу…
Я не хочу быть женщиной. Я вырвать бы хотела
Все органы ее. А на второй раз в подвале.
Воняло кровью, как и раньше, больше даже.
Приклад и сапоги «Ты имена нам скажешь
Кого вы там кормили и в горах покажешь
Собака ваше красное гнездо».
Меня забросили в другой подвал.
Там два казака человека убивали
Кнутами «Кавалера узнаешь
Тебе он нравится так говори что знаешь — перестанем.
Своим молчаньем, брат, тебя она приговорила».
Я сделала как он мне повелел
И крепко свой язык зубами тогда сжала.
Пока не умер он.
Зачем они, Глеб, Нюрку не забрали.
Смолчала б я, да даже если б Нюрку.
Как долго еще ждать, покуда человек
Не станет человеком. Что ищете, когда вы рвете
Друг другу грудь, как куклу рвет ребенок
Не хочет верить, что у ней нет крови.

Чумалов:

Да кто ж начал террор. Неужто мы?
Или лучше б нас перестреляли. Что ты хочешь.

Даша:

Я знаю, Глеб. Не стоило яриться
Все это бабья болтовня. Мужчине знать не должно
Покуда убивать легче чем жить
Как много в человеке есть работы, вот что.

Чумалов:

Ты, Даша, столько вытерпела. Был бы
Я рядом. Хотел бы я сейчас
Держать их горла у себя в руках, собачьи.
Но не хочу об этом думать. Замолчи
Они тебя

Даша:

Да. Втроем. Все трое офицеры.
Потом солдаты. Я уж не считала.
Ты хочешь больше знать.

Чумалов:

Ты. С офицерами.

Даша:

Я. Они мертвы. А я смотрела
Как наши их и пристрелили.
Со многими постель тогда делила
Между боев. Война не разбирает
Последним час любой мог стать
Когда они пришли, я их прогнала
Твоих товарищей, твоих собратьев
Я им нужна была. И шла как на работу.
«В последний час меня ты обними»
Они из рук моих в смерть легче уходили.
С годами карточка твоя вся пожелтела.
Я видела лицо твое сначала в каждом
Склоненном надо мной, тогда чужими
Уж не были те лица лицо твое
Менялось раз от раза, все и сразу
Потом твое лицо в тех лицах растворилось.

Чумалов:

Как на работу, значит.

Даша:

Если хочешь знать
И хуже приходилось.

Чумалов:

Не хочу я. Даша
Зачем.

Даша:

Зачем я делала все то, что ты не делал.

Чумалов:

Да.

Даша:

Зачем в кровать пошла я с Бадьиным.
Я так хотела. И мне лучше не бывало.
Всю ночь я словно пьяная лежала.
Второй раз с ним не лягу. Не люблю.
Он просто зверь. Зверей не любят.
Но его тела тело не забудет.

Чумалов:

Молчи.

Даша:

Так мы же коммунисты. Или нет.
Мы с правдой уживемся. Или мы
Наш новый мир с закрытыми глазами строим.
Что у тебя поотняли другие что у меня.
И почему тебе так радоваться сложно
Тем временам что я была с другими рада.
Что за любовь такая, жаждет обладанья.
Так почему же нам друг другу не бить в зубы
Вгрызайся в плоть мою, а я в твою
Вгрызаться буду, мы друг друга часть.
И если б белые меня тогда убили
Тебе бы спать сейчас спокойней было.

(смеется)

«Позор». Кто опозорен. Не могу
Я смыть позор с мужчин. Никак не кровью —
Да если б я была мужчиной. Часто снится
Как вас рядком поставили всех к стенке
Моих возлюбленных и тех что ненавижу
Все голые, а я стрелять должна, но не могу, а вы смеетесь
Иль я стреляю но ни выстрела не слышу
Смотрю как пули дыры пробивают
У вас в плоти и из входных отверстий
Как из динамиков ваш общий льется хохот
А иногда словно пузырь как лопнет
И сальность мне тогда в лицо летит
Потом себя я также вижу голой, и вы тоже
И перед моею наготой пускаетесь вы в пляс
На музыку острот и смеха и издевок
Одной рукою стыд свой прикрывая
Другая тыкает, что я, мол, без стыда.
Во сне моем вы выглядите странно.
На время, Глеб, побыть хочу одна.
Тебя люблю, но я не знаю больше
Что есть любовь. Раз все теперь перевернулось.
Нам предстоит ей научиться, любви нашей.

Чумалов:

Еще чего. Ты тут во всю гуляла.
Допустим. С Бадьиным. Да шею я сверну
Паскуде этой. По нему винтовка плачет.

Даша:

Глеб, не глупи. Ведь нас не так уж много.

Чумалов:

Не много, да. Но для меня довольно.
Ты думаешь, любовников твоих не замечаю
Как они в очередь стоят к тебе на встречу
У моей двери. Многое ты на меня взвалила
Возможно больше чем мой горб способен унести.
«В последний час меня ты обними»
Работа так работа. «Товарищи и братья».
И от тебя на смерть уж легче уходили.
Но вместе с ними мне теперь и жизнь делить
Тут конкуренция не к месту. Нужно научиться
Я не господин. Ну да, у нас ведь новая любовь.
Раз все перевернулось, почему б и нет.
Учиться, большевик. Лежали они здесь
И здесь. И здесь. Ты даже не считала, верно.
Ну вот и я считать не стану. Дождь все смоет.
Ты свое тело изменить не сможешь, не смогу
И я. Уж лучше пользованное чем никакого.
Любить тебя я на кровати этой снова буду.
Похлеще офицеров. Жаль не было меня
Когда вы их к стене поставили. Порой
Стыдиться должно, что мужчина.

(смеется)

Ты говоришь, смешные в твоем сне мы?
Ты думаешь, я над собой смеяться не способен.
Нет, мне и правда не до смеха. Ты. С чужими.
Картину эту, Даша, мне не позабыть.
Все эти офицеры. Коммунисты. И Бадьин.

Даша:

Это правда. Я не могу помочь тебе, Глеб.

Чумалов:

Правда. Кому ты поможешь этой своей правдой.

Даша:

Себе, Глеб. Мне нужно было рассказать тебе.

Чумалов:

Может быть, и мне это было нужно и ты права
С твоею правдой. Ты сама сражалась
Не мне тебе законы диктовать.
Да от меня уже осталось не столь много.
Коль ты все рассказала, как вернулся
То вот моя рука, она почти забыла
Чему с моею головою вместе научилась
Что у мужчины с женщиной права едины.
И если вдруг дрожит, причина тут другая.
Я просто так тебя из сердца вырвать не способен
Я слишком долго жил с твоею смертью
Когда ты с ним вдвоем в горах лежала.
Теперь тебя такой какая есть беру я
Наполовину женщина, наполовину сталь.
Одна мне так мила, как и другая.
Весь ужас в прошлом, началась вновь жизнь.
Но с Бадьиным-то, Даша, что, я не пойму.
Домой вернулся я, ты холодна как лед.
Хотя его своим вниманьем согревала.

Даша:

Мы скоро, Глеб, покончим с буржуазией
Их всех эвакуируют. Когда окно откроешь
Услышишь ты как город стонет по былому.
Иди и ты плачь вместе с ними, узурпатор.

Пауза. Даша собирает свои вещи в узел.

Чумалов (смеется):

Да. Стучи по голове, пока не научусь.
Но кто меня научит, как уйдешь ты.

(обнимает ее)

Даша, оставайся.

Даша:

Я не хочу себя такой, как стала, принимать, Глеб.
Да и тебя не стану. Я решилась, ухожу.

Чумалов:

Куда пойдешь ты. И когда вернешься.
Даша, зачем. Ну объясни. Не понимаю.

Даша:

Я не могу сказать того, чего не знаю.

Обсудить на сайте