Параг Ханна: В чем зло современной цивилизации и что ее спасет

Давайте отправимся в кругосветное путешествие, для которого нам не нужно садиться в самолет. Если мы выедем из Эдинбурга (Шотландия) пораньше, то уже к полудню окажемся на Юстонском вокзале в Лондоне. Прогуляемся возле Британской библиотеки и быстро пообедаем в мастерски отремонтированном здании вокзала Сент-Панкрас викторианской эпохи. Оттуда же на поезде «Евростар» мы отправимся в Париж, проехав под Дуврским проливом. Из Парижа возьмем высокоскоростной поезд TGV до Мюнхена, а затем — немецкий экспресс ICE до Будапешта. Вдоль реки Дунай ночной поезд доставит нас в Бухарест, столицу Румынии, а другой ночной рейс провезет по черноморскому побережью в Стамбул. Там, где скрипучий паром когда-то был самым быстрым способом пересечь Босфор из Европы в Азию, теперь мы с легкостью промчимся по одному из навесных мостов или же, оставшись верными железной дороге, проедем по недавно открывшемуся тоннелю «Мармарай» в Иран. А еще мы можем проехаться по обновленной Хиджазской железной дороге по юго-востоку Турции, остановиться в Дамаске и Аммане, а затем направиться в Медину или же, через Израиль и Синай, в Каир. Оттуда мы проделаем путь сквозь Африку до самого Кейптауна по восстановленной «красной линии», которую британские колонизаторы начали строить в конце девятнадцатого века. Из Тегерана мы возьмем курс на восток по новой китайской железной  дороге  сквозь  пересеченную  азиатскую  степь,  через Туркменистан и Узбекистан до Алматы — казахстанского центра коммерции. Несколько раз в неделю отсюда можно отправляться в самую большую провинцию Китая Синьцзян, доехав до ее столицы, Урумчи, а затем через Сиань — до Пекина.

Еще в Париже мы могли бы выбрать поезд дальнего следования до Москвы, а там отправиться в путешествие по легендарной Транссибирской железной дороге до Владивостока, продолжить свой путь до Пхеньяна и Сеула или же выбрать Пекин, отправившись туда через Маньчжурию или Монголию. В любом случае, выбрав этот маршрут, мы промчимся в южном направлении по самой протяженной скоростной железнодорожной сети в мире, достигнем горной провинции Юньнань и ее столицы Куньмина. Отсюда мы можем направиться напрямую в Лаос и его столицу Вентьян перед тем, как пересечь границу Таиланда и посетить Бангкок, либо же выбрать прибрежный маршрут вдоль Южно-Китайского моря через Ханой и Хошимин, а затем из Пномпеня в Камбодже выехать в Бангкок. Теперь в силу географии у нас остается не так много вариантов: мы отправляемся на полуостров Малакка в Куала-Лумпур и Сингапур — самую южную точку материковой Азии.

[blockquote]Изречение о том, что «география — это судьба», уже устарело[/blockquote]

До сих пор вода не была нам помехой, поэтому давайте продолжим свой путь в вагоне поезда, проехав по тоннелю под стратегически важным Малаккским проливом на крупнейший остров Индонезии — Суматру. Затем по мосту через Зондский пролив мы попадем в Джакарту, расположенную на острове Ява. Его население составляет 150 миллионов жителей, что делает этот остров самым густонаселенным в мире. Проехав чуть дальше, мы окажемся на пляжах Бали, откуда возьмем билет на круизное судно до Австралии. Выбирая самые скоростные маршруты и не упустив ни одной стыковки, мы потратим около семи дней, чтобы пересечь континент Евразия: от Шотландии до Сингапура или чуть дальше.

Но пройдена всего лишь половина пути. Вместо островов Антиподов из Пекина нам следует отправиться на север во Владивосток и Восточную Сибирь. Если вы являетесь поклонником суши, мы можем проехать по мосту на Сахалин и по 45-километровому тоннелю попасть на самый северный остров Японии — Хоккайдо. А затем беспрепятственно проехать в южном направлении по главным японским островам на высокоскоростных поездах «Синкансэн». От Кюсю мы вернемся по 120-километровому подводному тоннелю в Пусан, пронесемся на север через Корейский полуостров к Сибири и проедем следующие 13 000 километров вдоль вулканического полуострова Камчатка, а затем — по 200-километровому тоннелю под Беринговым проливом. Так мы попадем на Аляску в Фэрбенкс. Оттуда мы возьмем курс на юг до Джуно и Ванкувера, Сиэтла и Портленда, Сан-Франциско и Лос-Анджелеса. Калифорния, Техас, Иллинойс и Нью-Йорк — все это мы проедем на высокоскоростном поезде «Асела Экспресс» (хотя его скорость достигает примерно двух сотен километров в час, что вдвое меньше по сравнению с японским экспрессом). Через Континентальные штаты мы за два дня доберемся от Тихоокеанского побережья до Атлантического. И тогда нам останется только сесть на быстрое, но плавное судно на воздушной подушке и доплыть до Лондона, а оттуда выбрать один из более чем двадцати ежедневных поездов до Эдинбурга. Путешествие вокруг света — как и было обещано.

Этот маршрут можно беспрепятственно проделать и на самолетах, что также весьма увлекательно, за исключением полетов над океанами. А можно выбрать старую добрую железную дорогу. Многие маршруты уже существуют, и вскоре все они станут доступны. Чем больше стыковок между разными видами транспорта мы найдем, тем больше вариантов для путешествия у нас будет.

[blockquote]Инфраструктура подобна нервной системе, соединяющей все части планетарного тела, а столицы и индексы подобны кровяным клеткам[/blockquote]

Одно из наиболее известных изречений о том, что «география — это судьба», уже устарело. Опровергаются столетние доводы о том, как климатические и культурные особенности становятся причиной упадка некоторых сообществ, или как маленькие страны оказываются навсегда запертыми в ловушке и находятся под гнетом больших государств. Благодаря всемирной транспортной системе, коммуникациям и энергетическим инфраструктурам — автомагистралям, железным дорогам, аэропортам, трубопроводам, электросетям, кабелям сети Интернет и пр. — будущее создало новое изречение: «Соединяющие людей коммуникации — это судьба».

Если смотреть на мир через призму этих коммуникаций, то мы сможем увидеть новые пути самоорганизации человека как вида. Глобальные инфраструктуры преобразуют нашу систему мира от разделений к связям и от наций к узловым точкам. Инфраструктура подобна  нервной  системе,  соединяющей  все  части  планетарного тела, а столицы и индексы подобны кровяным клеткам. Множество коммуникаций создает мир вне государственных границ, мировое сообщество, которое больше, чем сумма его частей. Как бы мир ни развивался из вертикально интегрированных империй в горизонтально взаимозависимые государства, теперь он преобразуется в глобальную сетевую цивилизацию, чья карта коммуникаций заменит традиционные атласы национальных границ. Каждая континентальная зона уже становится единым мегарегионом (Северная Америка, Южная Америка, Европа, Африка, Аравия, Южная Азия, Восточная Азия) со все более свободной торговлей, а также мощной системой коммуникаций между процветающими городами-государствами.

[blockquote]Взаимосвязанность — это не что иное, как наш путь к всеобщему спасению[/blockquote]

В то же время карты коммуникаций лучше отражают геополитическую динамику между сверхдержавами, городами-государствами, не имеющими гражданства компаниями, а также всякого рода виртуальными сообществами в их борьбе за ресурсы, рынки и популярность. Мы вступаем в эпоху, когда города будут значить больше, чем государства, а цепочки поставок станут более важным источником власти, чем военная мощь, главной задачей которой будет защита цепочек поставок, а не границ. Конкурентоспособные коммуникации — гонка вооружений двадцать первого века.

Взаимосвязанность — это не что иное, как наш путь к всеобщему спасению. Конкуренция за коммуникации по своей природе менее жестока, чем международные пограничные конфликты. Она помогает избежать циклически повторяющихся столкновений великих держав. Более того, коммуникации сделали прежде невообразимый прогресс возможным: ресурсы и технологии гораздо легче перемещаются туда, где в них нуждаются, а люди могут быстрее менять место жительства, чтобы избежать природных катастроф или открыть для себя новые перспективы материального процветания. Более совершенные коммуникации помогают обществу диверсифицировать источники импорта и направления экспорта. Поэтому при помощи коммуникаций мы можем максимально полезно использовать свою географию. Великая история человечества — это нечто большее, чем трагическое чередование войн и мирного времени, экономических взлетов и падений. Дуга истории длинна, однако она склоняется к взаимосвязанности.

Взаимосвязанность — новый метаобраз нашего времени. Так же, как свобода или капитализм, это всемирно-историческая идея, которая длительное время вынашивается, распространяется и трансформируется, вызывая эпохальные перемены. Несмотря на крайнюю непредсказуемость ситуации в мире, мы можем быть вполне уверены в таких тенденциях современности, как стремительная урбанизация и повсеместное распространение технологий. Каждый день миллионы людей впервые начинают пользоваться мобильным телефоном, заходят в Интернет, переезжают в города или садятся на самолет. Мы заходим настолько далеко, насколько позволяют наши возможности и технологии. Коммуникации — нечто большее, чем просто инструмент. Это импульс.

[blockquote]Раньше Турцию называли страной столкновения континентов, а теперь она стала точкой их соединения[/blockquote]

Неважно, какой способ коммуникации мы выбираем, мы используем для этого инфраструктуру. Слово «инфраструктура» появилось менее столетия назад и означает не что иное, как нашу физическую возможность глобального взаимодействия. Технические инновации сделали возможным появление таких инфраструктур, о которых предыдущие поколения могли только мечтать. Более чем сто лет назад такие важнейшие географические вмешательства, как Суэцкий и Панамский каналы изменили мировую навигацию и торговлю. С девятнадцатого века османские султаны желали построить тоннель, который бы соединил европейскую и азиатскую части Стамбула. Сейчас у Турции есть как тоннель «Мармарай», открытый в 2013 году, так и грузовые железные дороги и нефтегазовый трубопровод, которые укрепляют статус страны как ключевого коридора между Европой и Китаем. Раньше Турцию называли страной столкновения континентов, а теперь она стала точкой их соединения. В начале двадцатого века японский император Тайсё также искал способ соединить Хонсю  и  северный  остров  Хоккайдо,  но  только  в  1980-х ему удалось завершить строительство тоннеля Сэйкан протяженностью пятьдесят четыре километра (включая двадцать три километра под морским дном), предназначенного для следования высокоскоростных поездов «Синкансэн». Как только будет закончено строительство тоннелей до Сахалина и Северной Кореи, Япония фактически перестанет быть островом.

Мы находимся лишь в самой ранней фазе модернизации планеты, направленной на упрощение движения потоков людей, товаров, данных и капитала. Следующая волна трансконтинентальных и внутриконтинентальных мегаинфраструктур еще более амбициозна: межокеаническая автомагистраль через Амазонку от Сан-Паулу до тихоокеанского порта Сан-Хуан-де-Маркона в Перу; мосты, соединяющие Аравию и Африку; тоннель из Сибири до Аляски; полярные подводные кабели под дном Арктики от Лондона до Токио; электросети по передаче солнечной энергии из Сахары в Европу под Средиземным морем. Британский эксклав Гибралтара станет входом в тоннель под Средиземным морем, ведущий в Танжер, Марокко, откуда протянется новая высокоскоростная железная дорога вдоль побережья до Касабланки. Даже там, где континенты физически не соединены друг с другом, порты и аэропорты продолжают расширяться, чтобы вместить все возрастающий объем трансконтинентальных перевозок.

[blockquote]Мы тратим так много сил на расчет ценности национальных экономик, что пора столько же внимания уделить ценности связей между ними[/blockquote]

В одной из таких мегаинфраструктур находятся «мосты в никуда». Те, что уже существуют, успели обогатить мировую экономику на триллионы долларов. Во время промышленной революции именно сочетание повышенной производительности и активной торговли помогло увеличить темпы роста Британии и Америки на 1-2 процента за более чем столетие. По утверждению нобелевского лауреата Майкла Спенса, внутренний экономический рост стран никогда бы не смог достигнуть текущего уровня без международных потоков ресурсов, капитала и технологий. Ввиду того, что лишь одна четверть  объема  мировой  торговли  приходится на граничащие между собой страны, коммуникации становятся обязательным условием роста как внутри государств, так и за их пределами. Коммуникации сами по себе, наравне с демографическими данными, рынками капитала, производительностью труда и технологиями, являются важнейшей движущей силой мировой экономики. Представьте себе, что мир — это часы, чей аккумулятор постоянно заряжается при помощи кинетической энергии: чем больше вы ходите, тем выше становится заряд. Мы тратим так много сил на расчет ценности национальных экономик, что пора столько же внимания уделить ценности связей между ними.

Нет более перспективных инвестиций, чем коммуникации. Средства, которые государство тратит на физическую инфраструктуру, известную как валовой прирост основного капитала — дороги и мосты, а также социальную инфраструктуру — медицинское обслуживание и образование, считаются инвестициями (а не потреблением), потому что они позволяют сэкономить деньги в долгосрочной перспективе и работают на благо общества. Масштабные затраты на инфраструктуру были сравнительно низкими на протяжении практически всего девятнадцатого века. Они составляли около 5-7 % от ВВП Англии, достигнув 10 % на пике перед началом Первой мировой войны. Соединенные Штаты увеличили расходы на инфраструктуру до почти 20 % ВВП с конца девятнадцатого века до окончания войны, что позволило стране удвоить темпы роста, продемонстрированные Британией, а также стать крупнейшей мировой экономикой. Несмотря на то, что главные американские и канадские компании, занимавшиеся каналами и железными дорогами, обанкротились в начале двадцатого века, они подарили стране развитую транспортную сеть, которая способствовала развитию коммерции в континентальном масштабе.

Влиятельный британский экономист Джон Мейнард Кейнс настаивал, что подобные государственные инвестиции — это эффективный инструмент создания рабочих мест и лучший стимул для роста совокупного спроса. Этот подход был использован президентом Рузвельтом во время Великой депрессии. Начиная со Второй мировой войны, вложения в основной капитал росли подобно волне, от менее чем 20 % ВВП до 30 %. Экономическое чудо Германии 1950-х гг., 9 процентов роста в Японии в 1960-е, «азиатские тигры» 1970-х и 1980-х гг. (Южная Корея,  Тайвань,  Сингапур  и  Гонконг), а  также  Китай, продемонстрировавший в 1990-х прирост ВВП на 40 % и добившийся устойчивого роста примерно в 10 % на протяжении последних тридцати лет. В Китае приняли теорию Кейнса, как ни в одной другой стране.

[blockquote]Городские общества с обширными транспортными сетями гораздо быстрее оправились от кризиса 2007-2008 гг. благодаря тому, что люди могли передвигаться в поисках работы[/blockquote]

Последние несколько десятилетий несомненно доказывают, что благодаря коммуникациям ценность экономик вырастает от миллиардных показателей до триллионных. Более того, инфраструктура является основой социальной мобильности и экономической жизнестойкости: городские общества с обширными транспортными сетями (например, юг Китая) гораздо быстрее оправились от финансового кризиса 2007-2008 гг. благодаря тому, что люди могли передвигаться в поисках работы. Испания была одной из тех стран, которые больше всего пострадали от рецессии в еврозоне, но за счет ее высококачественной инфраструктуры страна сейчас обладает самой быстрорастущей экономикой. По мере того, как мировой долг бьет рекорды, а процентные ставки остаются на историческом минимуме, мировые финансы должны быть направлены на поддержку эффективных коммуникаций, а не эфемерных дериватов.

Даже такая большая страна, как Америка, живущая в соответствии с ею же самой провозглашенной судьбой, потратила много средств на поддержку коммуникаций. Как показывает время, с каждого $1, вложенного в инфраструктуру США, вернулось $2, однако в течение десятилетий инвестиции постепенно сошли на нет.

Сегодня закрытые дороги и тоннели США приводят к расточительным простоям, а рассыпающиеся мосты становятся причиной аварий, тогда как обветшалым портам и очистительным заводам не хватает производительности для соответствия мировому спросу. После финансового кризиса десятки известных экономистов, включая Роберта Шиллера из Йеля, поддерживают идею инвестирования в инфраструктуру как способа создания рабочих мест и усиления экономической уверенности. Американское общество гражданских инженеров потребовало $1,6 трлн на капитальный ремонт транспортной системы США. Только сейчас — перед тем, как было бы слишком поздно — подобный ремонт национального масштаба стал практически главной повесткой дня в Америке. Эта инициатива подкреплена предложением создать национальный инфраструктурный банк.

[blockquote]Численность мирового населения приближается к отметке в восемь миллиардов, но мы вынуждены пользоваться инфраструктурным запасом, рассчитанным на три миллиарда человек[/blockquote]

Подобное происходит и во всем остальном мире: разрыв между предложением и спросом на инфраструктуру еще никогда не был столь значительным. По мере того, как численность мирового населения приближается к отметке в восемь миллиардов, мы вынуждены пользоваться инфраструктурным запасом, рассчитанным на три миллиарда человек. Только инфраструктура и пользующиеся ею отрасли могут совместно создать 300 миллионов рабочих мест, которые потребуются в ближайшие два десятилетия ввиду роста и урбанизации населения. Всемирный Банк настаивает, что инфраструктура является «недостающим звеном» в достижении Целей развития тысячелетия, связанных с бедностью, здравоохранением, образованием и другими. Инфраструктура была формально включена в новейший список Целей устойчивого развития, ратифицированный в 2015 г.

Переход от экспортоориентированного роста к увеличению услуг, сопряженных с приращением стоимости и потребления, начинается с инвестиций в инфраструктуру. Мы, наконец, становимся свидетелями того, какое внимание уделяется инфраструктуре. Города и автомагистрали, трубопроводы и порты, мосты и тоннели, мачты антенн связи и интернет-кабели, электросети и канализационные системы, а также другие материальные активы ежегодно требуют $3 триллионов мировых вложений, тогда как на военную отрасль ежегодно тратится $1,75 трлн, и этот разрыв увеличивается. Прогнозируется, что к 2025 году расходы на инфраструктуру вырастут до $9 трлн в год (Азия будет лидировать).

Началась мировая революция коммуникаций. Мы уже создали гораздо больше соединяющих людей линий, чем тех, которые их разъединяют. На сегодняшний день наша инфраструктурная матрица включает в себя примерно 64 миллиона километров автомагистралей, 2 миллиона километров трубопроводов, 1,2 миллиона километров железных дорог и 750 000 километров подводных интернет-кабелей, соединяющих многие из наших ключевых населенных пунктов и экономических центров. Для сравнения, протяженность мировых границ составляет всего лишь 250 000 километров. По некоторым оценкам, за следующие сорок лет человечество построит больше инфраструктур, чем за последние четыре тысячелетия. Таким образом, межгосударственный пазл уступает сетке инфраструктурной сети. Мир становится похожим на Интернет.

Видеть значит верить

Космонавты, побывавшие на низкой орбите (примерно 215 км), сделали потрясающие фотоснимки нашей прекрасной планеты. На них запечатлены не только природные объекты (океаны, снежные шапки гор и ледники), но и то, что было создано руками человека. Великую Китайскую стену и Великую пирамиду в Гизе довольно трудно рассмотреть без высокоэффективных линз, однако более современные достижения инженерного искусства, такие как мегаполисы, супердлинные мосты и прямые дороги через пустыню, увидеть гораздо проще. Медные шахты Кеннекотт в штате Юта и алмазные шахты «Мир» в Сибири тянутся на несколько километров, и их ступенчатые террасы тоже заметны из космоса. Оранжереи Альмерии на юге Испании занимают двести квадратных километров. Там выращивается половина свежих фруктов и овощей, потребляемых Европой за год, и их легко разглядеть — особенно пластиковые крыши, от которых отражаются солнечные лучи.

А что же насчет границ? Какие из них достаточно заметны, чтобы различить взглядом? Многие границы стран образованы природными ландшафтами, что напоминает про основную роль природы в истории формирования человеческих поселений и культурных различий. Граница между Северной и Южной Кореей лучше всего видна после заката, когда яркие огни юга контрастируют с тьмой, царящей на севере. Самая видимая граница между большими странами — это, несомненно, место, где встречаются Индия и Пакистан. Диагональная линия от Аравийского моря до Кашмира протянулась на 2900 километров и хорошо видна из космоса ночью: 150 тысяч прожекторов ярко горят оранжевым цветом.

[blockquote]Большинство канадцев живет рядом с границей США и получает выгоду от близости к рынкам Америки[/blockquote]

Карты, висящие в учебных классах и офисах, заставляют нас верить, что все рубежи так же заметны, как эта линия между Индией и Пакистаном. Однако две длинных границы между странами Северной Америки демонстрируют скрытую реальность растущего уровня глобализации. Рубеж между США и Мексикой длиной в 300 километров идет по пустыням, пляжам, вдоль реки Рио-Гранде, но также и по городам: разделенные им Ногалес, Нако и Текате сохраняют свои имена по обе стороны границы. Даже с учетом многочисленных патрулей и заборов со стороны Америки это до сих пор одна из самых часто пересекаемых границ в мире: легально ее переходит более 350 млн человек в год (больше, чем все население США). Граница США и Канады — самая длинная в мире: почти 9000 километров от Тихого океана к Атлантическому и через Арктику. При этом в двадцати основных точках перехода ее ежедневно пересекают 300 000 человек, а также грузы на более чем 1 млрд долларов США.

Во многих местах государственные границы строго охраняются: в Израиле, 15 километров забора вдоль реки Эврос в Греции, 200 км изгороди из колючей проволоки, предотвращающей нелегальное проникновение иммигрантов в Болгарию, и другие. Однако все эти препятствия, даже наиболее недружелюбные, остаются проницаемыми. Кроме того, почти все подобные рубежи очень дорого стоят и не решают многие проблемы.

Если границы существуют для того, чтобы разделять территории и человеческие сообщества, почему вдоль них собирается все больше населения? Особенно ироничен тот факт, что на картах показаны в основном политические границы, а не экономические и демографические, которые ярко демонстрируют, что пограничные регионы скорее являются анти-пограничными. Большинство канадцев живет рядом с границей США и получает выгоду от близости к рынкам Америки. С 2010 года население на границе выросло на 20 % со стороны как Мексики, так и США.

[blockquote]Аэропорт может находиться в любой части страны, но содержит границу сам в себе, а подразделения кибербезопасности патрулируют инфраструктуру, которая тянется по обе стороны границы[/blockquote]

Что еще более иронично: граница — место, в котором наиболее заметно, как глобализация фундаментальным образом изменяет отношение людей друг к другу с враждебности на кооперацию. Между Индией и Пакистаном процветает торговля, как и в других парах враждующих стран. Это напоминает о том, что границы редко представляют собой сплошные линии, которые нарисованы на картах. Скорее, это проницаемые фильтры, которые обеспечивают обмен. В этом случае и во многих других люди чаще обходят препятствия, которые представляют собой границы, или строят мосты прямо через них, нежели подчиняются им.7 От Великой Китайской стены и Адрианова вала до Берлинской стены, «Зеленой линии» на Кипре и демилитаризованной зоны в Корее — везде действуют силы, более мощные, чем сами границы. Как пишет Александра Новоселофф, «любая стена закончит свою жизнь аттракционом для туристов».

В наше время географические границы зачастую даже не отражают рубежи страны: аэропорт может находиться в любой части страны, но содержит границу сам в себе, а подразделения кибербезопасности патрулируют инфраструктуру, которая тянется по обе стороны границы. Даже если политические границы сохраняют физическую непроходимость, они давно начали размываться: многие страны снимают визовые ограничения, валюту можно быстро поменять в банкомате, цифровой контент из любой страны можно найти онлайн, а телефонные звонки становятся бесплатными благодаря Skype и Viber. Чем активнее сообщества общаются и торгуют друг с другом, чем больше зависят от поставок продуктов питания, воды и энергии, тем труднее становится верить, что географические границы так уж важны.

На картах не отображается полный масштаб созданной людьми инфраструктуры, что создает впечатление, что границы — самое эффективное выражение принципов человеческой географии. Но в наши дни истинным является как раз обратное: границы имеют значение только там, где они что-то значат, а в остальное время куда важнее совсем другие линии. Редко когда границы важнее для судьбы нации, чем пути, которые их пересекают. Мы в буквальном смысле строим новый миропорядок.

От политической географии к функциональной

Географические особенности действительно важны, а вот границы — нет. Собственно географию, которая имеет огромное значение, не стоит путать с географией политической, которая является преходящей. К сожалению, нынешние карты представляют естественные и политические границы в виде постоянных препятствий. Однако мало что так ограничивает разум, как упорно возникающий «замкнутый круг»: «нечто должно существовать, поскольку оно уже существует». Чтение по карте — не то же самое, что чтение по руке, при котором каждая линия воспринимается как знак неизбежной судьбы. Я искренне верю в сильное влияние географических различий, но являюсь противником изображения географии как монолитной и непреодолимой силы. География, возможно, одна из фундаментальных видимых нам вещей, однако для понимания причинно-следственной цепочки событий необходимо активно размышлять над взаимодействиями демографических и политических сил, а также экологических и технологических показателей. Великий географ сэр Хэлфорд Маккиндер столетие назад убеждал государственных деятелей уважать географию и учитывать ее влияние в своих стратегиях, но не становиться ее рабами. Географический детерминизм имеет не более глубокие основания, чем слепая вера в важность религии.

Тщательное изучение всех путей, какими человечество меняет географию, начинается с осознания того, насколько мы уже преобразили мир своим присутствием. В мире больше нет неучтенных мест, каждый квадратный метр изучен и нанесен на карту. Небо заполнено самолетами, спутниками, а в последнее время и дронами, испятнано выбросами CO2 и прочими загрязнениями, расчерчено сетями радаров и телекоммуникационными сигналами. Мы не просто обитаем на Земле, мы ее колонизируем. Ученый-эколог Вацлав Смил изящно описывает, насколько впечатляют «размах и сложность материальных построек, возведенных современной цивилизацией, начиная с середины XIX века, а также объем постоянных потоков материальных ресурсов, необходимых для оперирования и управления этими постройками».

[blockquote]Границы указывают, кто от кого отделен (политическая география). Инфраструктура показывает, кто с кем соединен (функциональная география)[/blockquote]

Эти мегаструктуры преодолевают барьеры, создаваемые естественной и политической географией. Нанести их на карту — значит обозначить новый способ организации пространства: от политического метода (юридическое разделение мира) мы переходим к функциональному (реальное использование пространства). В эту новую эру политические границы, или «де-юре», уступают миру функциональных связей, «де-факто». Границы указывают, кто от кого отделен (политическая география). Инфраструктура показывает, кто с кем соединен (функциональная география). Поскольку линии, соединяющие людей, проходят прямиком через границы, которые их разделяют, такая функциональная география становится важнее политической.

Многие из запланированных и уже существующих транспортных коридоров ведут свою историю от древних дорог, обусловленных географическими, климатическими и культурными условиями.

Эту главу в истории человечества открывают железные дороги, немалая часть которых построена по маршруту «дороги хиппи», как его называли в 60-х годах: из Лондона в Индию (и далее в Бангкок), которая, в свою очередь, повторяет древний маршрут «Шелкового пути», пересекающего Евразию. Протянувшаяся по Америке от Чикаго до Лос-Анджелеса легендарная «трасса 66», она же «шоссе Уилла Роджерса» — наследие древних троп американских индейцев (и даже сегодня она проходит по территориям их резерваций в Аризоне), по которым американцы отступали из района пыльных бурь на Среднем западе после Великой депрессии. Дорога, сегодня известная как «автомагистраль 40», была проложена теми, кто уехал из «ржавого пояса» в поисках лучшей жизни на юго-западе, который быстро развивался в те годы.

[blockquote]Конкретные сущности приходят и уходят, но логика, создающая путь, остается[/blockquote]

Старинный «Шелковый путь» проходил по грязным тропам и разбитым колеям, сегодня же в нашем распоряжении покрытые асфальтом шоссе, железные рельсы, стальные трубопроводы и оптоволоконные кабели Интернет в кевларовой оболочке. Эти дороги прочнее, долговечнее, шире и быстрее. Именно эта инфраструктура закладывает основу новых глобальных систем. Они соединяют любые империи, города-государства, независимые нации, находящиеся по обе стороны дороги или на ее протяжении. Все эти сущности приходят и уходят, но логика, создающая путь, остается.

Таким образом, география и соединяющие людей коммуникации — отнюдь не противоположности. Наоборот, гораздо чаще они становятся союзниками. США и Мексика находятся на одном континенте, но именно усиливающиеся связи между ними преобразуют политически разделенные государства во взаимно структурированные пространства. Коммуникации вовсе не отрицают географические особенности, они их используют. Это меняет само представление о так называемых «географических регионах». Европу часто называют континентом просто потому, что эта зона имеет большие культурные отличия с оставшимися двумя третями Евразии, которые отделены от нее Уральским горным хребтом. Однако по мере того, как растет объем транс-евразийских коммуникаций, упоминания Европы как отдельной географической зоны должны прекратиться. Судьбы Европы и прочих частей Евразии связаны благодаря этим коммуникациям, и это вовсе не случайность. Действительно, создаваемый по предложению  Китая «экономический  пояс  Шелкового  пути»  — самая массовая координируемая инфраструктурная инициатива в истории человечества.

[blockquote]Жителям Мальмё теперь ближе ездить в аэропорт Копенгагена, чем в свой собственный, и там уже появились стоянки шведских фирм такси[/blockquote]

Рассмотрим два подробных примера того, как функциональная география превалирует над политической. Автомобильно-железнодорожный Эресуннский мост создает настолько прочные экономические связи между Копенгагеном в Дании и Мальмё в Швеции, что теперь эти два города часто называют КоМа. Жителям Мальмё теперь ближе ездить в аэропорт Копенгагена, чем в свой собственный, и там уже появились стоянки шведских фирм такси. После Первой мировой войны страны Прибалтики пытались создать союз, однако этому помешала экспансия Советского Союза. Через сто лет возник новый Балтийский союз, объединяющий страны от Норвегии до Литвы и напрямую соединенный с Западной Европой Эресуннским мостом. В дельте Жемчужной реки в Китае расположены Гонконг, Макао и Чжухай, которые имеют особые соглашения с Пекином. В 2017 году эти три города соединит новый Y-образный мост, проложенный по искусственным островам и через шестикилометровый тоннель. Путешествие по устью дельты будет занимать один час вместо четырех. Вся дельта при этом превратится в огромный урбанистический архипелаг, несмотря на различия в политическом статусе городов.

Вопрос о том, какие линии на карте значимее предыдущих, изменяет наши основополагающие представления о том, как устроен мир. Когда государства начинают мыслить в терминах функциональности, а не политики, они сосредотачиваются на оптимизации использования земли, труда и капитала, на том, как территориально разместить ресурсы и соединить их с глобальными рынками. Инфраструктура коммуникаций вдоль государственных границ обретает особые свойства и собственную жизнь: это уже не просто шоссе или линия электропередачи. Эти системы коммуникаций становятся общими, совместно управляемыми по обе стороны границы. Подобная инфраструктура, таким образом, обретает собственную сущность и легитимность, происходящую из того, что она утверждается и строится совместно, и ее физическое воплощение более реально, чем проявления закона и дипломатии. Келлер Истерлинг, профессор Йельского университета, называет такие инфраструктурные полномочия «экстра-государственными делами».

[blockquote]Такие эфемерные концепции, как идея «мягкой силы», являются лишь бледным подобием той мощи, которую дает взаимосвязанность[/blockquote]

Инфраструктура при этом выходит за рамки сферы действия исходного владельца. Мир переживает не только масштабный всплеск строительства новой инфраструктуры, но и очередную мощную волну ее приватизации: правительства стараются накапливать средства, чтобы сбалансировать бюджет и вложиться в новые инвестиции. Таким образом, по всему миру инфраструктуры передаются частным компаниям и третьим лицам, которые оперируют ими под влиянием сил рынка. Бывают также времена, когда инфраструктура, выстроенная иностранным правительством или компанией, экспроприируется и переходит в собственность местного владельца. Даже если трубопровод или железная дорога построены государственной российской компанией, она старается оставить эту инфраструктуру открытой, несмотря на споры по поводу границ. Обдумайте следующее: неактивная и не действующая инфраструктура никому не приносит дохода. Вопросы распределения выручки и затрат на обслуживание, а также проблема контрабанды — это, по большому счету, споры о том, кто получит больше прибыли благодаря этой взаимосвязанности.

Иными словами, взаимосвязанность имеет огромное влияние на геополитику, поскольку меняет роль границ в нашей жизни. Нанося на карту объекты функциональной географии (транспортные пути, энергосети, передовые оперативные базы, интернет-серверы), мы обозначаем пути, являющиеся рычагами давления. Официальные лица Америки рассуждают о том, как бы им использовать подъем китайской экономики, будто бы в мировой системе за Америкой твердо зарезервировано место лидера. Однако система стремится только к одному: к взаимосвязанности. Ей не важно, какая сила имеет наивысший уровень связанности, однако именно эта сила получит максимальное влияние. Китай стал настолько популярен и одобряем в странах Африки и Латинской Америки, поскольку именно это государство продало им (а зачастую и построило) фундамент для обеспечения лучшей взаимосвязанности. Такие эфемерные концепции, как идея «мягкой силы», являются лишь бледным подобием той мощи, которую дает взаимосвязанность.

Соединения инфраструктуры, объем которых растет по всему миру, не являются менее важными и менее реальными от того, что не совпадают с границами государств. Наоборот, они представляют собой связи, которые мы устанавливаем сейчас, в отличие от условных и произвольных линий, проведенных когда-то в прошлом.

Как сказал известный архитектор Сантьяго Калатрава,   «построенное   сегодня   проживет   века».  А  ведь  это можно  сказать  далеко  не  про  всякую  нацию.  И  все  же  многие ученые до сих пор считают политические границы самыми важными из линий, которые человек оставляет на карте мира: им кажется, что территория — это сила, что государство — единица политической организации, и внутри него может распоряжаться только одно правительство, а национальная идентичность — основной источник лояльности граждан. Все эти представления будут повергнуты в прах с ростом взаимосвязанности. Такие силы, как деволюция (делегирование полномочий регионам), урбанизация (растущие размеры и влияние городов), размывание (смешение генов популяций в результате массовой миграции), создание инфраструктурных мегаобъектов (новые трубопроводы, железные дороги и каналы, которые изменяют географию), цифровая взаимосвязанность (новые формы коммуникаций) требуют изобретения более сложных карт.

Мир как сеть поставок

Пора изменить свое представление о том, как организована жизнь человечества.

Всего один закон остается с нами со времен охотников и собирателей. Он пережил все конкурирующие с ним теории, а также многие империи и нации, и лучше всего подходит на роль руководящего принципа в будущем: закон спроса и предложения.

Это больше, чем просто рыночный принцип, который определяет цену товара. Спрос и предложение — две динамические силы, которые пытаются прийти в равновесие в каждом аспекте человеческой жизни. По мере того, как мир вступает в эпоху повсеместной инфраструктурной и цифровой взаимосвязанности, спрос на что угодно может быть удовлетворен предложением. Любая вещь и любой человек могут оказаться почти где угодно, как физически, так и виртуально. Физик Мичио Каку утверждает, что впереди нас ожидает именно такой «совершенный капитализм».

Для этого сценария существует и другой термин: «мир как сеть поставок». Сеть поставок — это полноценная экосистема производителей, дистрибьюторов и поставщиков, посредством которой сырье (будь то природные ресурсы или идеи) преобразуется в товары и услуги, доставляемые в любое место на Земле. Бодрствуете  вы  или  спите,  практически  в любой момент вашей повседневной жизни — пока вы пьете кофе, ведете машину, говорите по телефону, отправляете электронное письмо, доедаете обед или смотрите фильм в кинотеатре — на вас работает некая сеть поставок.

Однако какой бы универсальной ни была сеть поставок, она не может быть «вещью в себе». Каждая из них является системой транзакций. Сети поставок нам не видимы, однако видимы их участники и инфраструктура, иными словами, то, что соединяет спрос и предложение. Также, если проследить сеть поставок звено за звеном, можно разглядеть, как эти микровзаимодействия приводят к масштабным, глобальным изменениям. Мы с вами — свидетели того, к каким последствиям привели «свободные рынки» Адама Смита, «сравнительные преимущества» Давида Рикардо и «разделение труда» Эмиля Дюркгейма: в сегодняшнем мире капитал, трудовые ресурсы и производство перемещаются туда, где они необходимы для эффективной связи спроса и предложения. Если рынок — это самая мощная сила в мире, то сети поставок — то, что дает этой силе жизнь.

[blockquote]«Всемирная сеть» появилась в 1989-м, в год, когда пала Берлинская стена: символичный момент для перехода от Вестфальской системы к видению мира как сети поставок[/blockquote]

Сети поставок и взаимосвязанность, а не суверенитет и границы — вот на чем основана организация человеческой жизни в XXI веке. Действительно, по мере распространения глобализации на все уголки планеты сети поставок расширялись, углублялись и становились все мощнее, до такой степени, что нам следовало бы задаться вопросом: не являются ли они более глубоким фундаментом для организации мира, чем сами государства.12 Это и есть те «всемирные сети», которые опутывают весь мир, словно превращая его в клубок пряжи. Они служат миру канализацией и проводкой, а также дорогами, по которым движутся все люди и вещи. Сети поставок являются самоупорядочиваемыми и органически связанными. Они расширяются, сжимаются, смещаются, умножаются и диверсифицируются в результате коллективных действий людей. Сеть поставки можно разрушить, но она быстро найдет альтернативные пути к выполнению своей задачи. Совсем как живое существо. Вам ничего не напомнило это описание? Должно бы напомнить: Интернет. Интернет — всего лишь новейший вид инфраструктуры, с помощью которого построены многие сети поставок.

«Всемирная сеть» появилась в 1989-м, в год, когда пала Берлинская стена: символичный момент для перехода от Вестфальской системы к видению мира как сети поставок. Тридцатилетняя война в XVII веке представляла собой переход от раздробленного и  беспорядочного средневекового мира к современной системе наций-государств, при которой монархи Европы согласились взаимно уважать территориальную суверенность. При упоминании Вестфальского мирного договора 1648 года мы вспоминаем не того, кто победил в той войне (фактически, никто), но созданную на основе этого соглашения систему суверенных государств, которая определяет международные отношения уже почти четыреста лет.

Однако эта система отнюдь не неизменна, а реальность редко соответствует основанным на ней (теоретическим) ожиданиям. Напротив, именно динамика спроса и предложения всегда является двигателем социальной организации. В течение пятнадцати тысяч лет с последнего ледникового периода человечество самоорганизовывалось в политические системы постоянно меняющихся размеров и форм, в которых вертикальная иерархия полномочий оказывала влияние на «горизонтально» расположенные территории: от империй и халифатов до герцогств и племен. История скорее творилась городами и империями, чем государствами. Более того, указывать на Вестфальский мир как момент рождения универсальной системы равных суверенных стран неверно с точки зрения истории как западных, так и прочих стран. В Европе средневековая политическая организация уступила место системе наций-государств, когда короли стали строить более мощные укрепления, чтобы усилить контроль над рассеянным населением и сельскохозяйственными ресурсами, а также защитить свои границы от вторжений. Однако рожденные в Европе империи продолжали царить на континенте и по всему миру вплоть до двадцатого века. Колониальная система придавала территориям в других регионах особый статус, однако определенно не обеспечивала им суверенитет. Только с обретением колониями независимости после Второй мировой войны мировая система суверенных государств вступила в действие, а уж утверждение про равенство и вовсе остается фантазией.

[blockquote]Система сетей поставок не уничтожает политические сущности: цель их появления — вовсе не «конец государства». Государство в этом случае трансформируется[/blockquote]

Последняя четверть века была весьма благоприятным периодом стабильности в мире, и расширение инфраструктуры, рост уровня децентрализации, развитие рынков капитала и коммуникаций значительно ускорили появление глобальной сети поставок. Глобализация дискредитировала идею суверенных наций как «сверху» (правительства разных стран переходят от разработки внутригосударственных постановлений к глобальным), так и «снизу» (деволюция, развитие капитализма и взаимосвязанности укрепляют автономию и влияние ключевых городов, а они, как и корпорации, преследуют собственные интересы, чему способствуют  все более  проницаемые государственные  границы).

По мере того, как государственные учреждения разделяются и приватизируются, их место в качестве поставщиков услуг занимают сети поставок. Система сетей поставок не уничтожает политические сущности: цель их появления — вовсе не «конец государства». Государство в этом случае трансформируется. Правила и авторитеты рынка становятся его соуправителями и изменяют размеры: города и регионы соревнуются друг с другом в границах государств и за их пределами.

Границы позволяют создать ощущение порядка в мире, однако мир держится вовсе не на них. Инфраструктура и товарно-хозяйственные связи — вот что лежит в основе нашей сегодняшней жизни, а вовсе не бессмысленное политико-административное деление. Как напоминает нам экономист Роберт Скидельски, войны и границы приводят к дефициту капитала, в то время как стабильность и открытость позволяют его преумножить.

Развитие товарно-хозяйственных связей приносит огромную выгоду мировой экономике. По словам историка Марка Левинсона, появление грузового контейнера в 1950-х годах «сделало мир меньше и способствовало развитию мировой экономики». Простая стандартизация размера контейнера упростила и ускорила работу глобальных цепей поставок. Согласно данным Всемирного экономического форума, снижение международных таможенных барьеров хотя бы в два раза приведет к росту мировой торговли на 15 %, а глобального ВВП — на 5 %. Для сравнения: отмена всех тарифов на импорт в мире приведет к увеличению ВВП лишь на 1 %. Такие компании как DHL, на безвозмездной основе предоставляют свои профессиональные знания в распоряжение таможенным органам развивающихся стран, чтобы ускорить существующие процедуры растаможивания. Переход на электронный документооборот только в индустрии грузовых авиаперевозок мог бы сэкономить 12 миллиардов долларов в год, а также устранить практически всю бюрократию, из-за которой происходят задержки грузовых рейсов. Когда задержки грузов на границах будут сведены к минимуму, производители смогут сделать ставку на реализацию товаров на мировых рынках вместо того, чтобы хранить крупные запасы на складах. В мире, где главенствуют товарно-хозяйственные связи, низкая эффективность — это враг.

[blockquote]Передвижения обычных людей в поисках лучшей жизни — главное доказательство того, что мы с вами живем в мире, которым правят товарно-хозяйственные связи[/blockquote]

Логистические цепочки связывают игроков рынка, которые находятся на огромном расстоянии друг от друга и между которыми, возможно, нет близких и доверительных отношений. Игроки рынка получают информацию, которую менеджеры называют «одной из версий правды». Поэтому существует необходимость в обмене данными в реальном времени, чтобы все участники сети были в курсе актуального положения вещей.14 Генеральный директор Walmart Дуглас Макмиллон сказал, что он управляет «информационно-технологической компанией», которая непрерывно обменивается цифровыми данными о продажах и запасах с такими поставщиками, как Procter & Gamble. Компания Unilever постоянно получает информацию о спросе на ее продукцию в различных странах и регионах. Ее производственная система работает так, чтобы наиболее оперативно доставлять товары на рынки по всему миру. Управление цепями поставок теперь считается одной из основных компетенций выпускников программ MBA в связи с высоким спросом со стороны работодателей в сфере розничной торговли, обороны, информационных технологий и других отраслях.

Если даже не брать во внимание высшее руководство компаний, то передвижения обычных людей в поисках лучшей жизни — главное доказательство того, что мы с вами живем в мире, которым правят товарно-хозяйственные связи. В 1960 году только 73 миллиона человек жили за пределами своей страны происхождения. Сегодня число экспатриантов составляет 300 миллионов и продолжает расти еще быстрее после финансового кризиса. Начиная от руководителей ведущих мировых компаний и заканчивая разнорабочими из стран третьего мира, мигранты присутствуют на всех ступенях глобальной экономической лестницы. Некоторые из них переезжают на время, а другие навсегда остаются жить за пределами своей страны происхождения. И если ранее основным направлением трудовой миграции в мире являлась миграция от менее развитых стран к более развитым («юг-север»), сегодня половина всех международных мигрантов передвигается из одних развивающихся стран в другие, ориентируясь на перспективные регионы и возможности трудоустройства. Молодежь из Африки и Индии мигрирует по странам постколониального мира, внося вклад в развитие проблемных регионов, а страны Арабского залива выигрывают от привлечения рабочей силы из Азии. В тех случаях, когда требуются строители, горничные, няни, сиделки, а также другой обслуживающий персонал, миграция сводится к восстановлению равновесия между спросом и предложением.

Границы и мосты

Американцы также стали частью этого глобального тренда. Рекордное число американцев — более шести миллионов человек — живет сейчас за границей, и опросы показывают, что доля граждан США в возрасте от восемнадцати до двадцати четырех лет, планирующих переехать за границу, выросла с 12 % до 40 %. Экономическими мигрантами становятся уже не только инвестиционные банкиры, студенты по обмену, журналисты и добровольцы Корпуса мира, но и представители всех слоев американского общества. Эта тенденция особенно усилилась после финансового кризиса.

Если сети поставок обошли кого-то стороной, то эти люди сами приедут туда, где смогут стать частью этих сетей. В XIX веке открытие золотых месторождений от Сан-Франциско до Йоханнесбурга превратило тихие деревни в оживленные города. За последнее десятилетие пятьдесят тысяч канадцев переехали в Форт Мак-Мюррей, город экономического бума в провинции Альберта, чтобы работать там в пропитанных дегтем песках. Добывающая промышленность Африки привлекает сотни тысяч горняков, добывающих вольфрам, колтан и другие минералы, необходимые для производства мобильных телефонов. И это несмотря на рабские условия труда. Став частью цепи поставок, республика Конго — крупнейшее государство африканского континента к югу от Сахары — а также небольшие страны, ее окружающие, получили шанс избежать полного краха государственной системы. Через десятки лет государственные границы по-прежнему будут существовать, хотя и номинально. Однако более важно то, что почти все население мира будет жить параллельно инфраструктурным коридорам и цепям поставок, как физическим, так и виртуальным.

Урбанизация также является доказательством того, что в современном мире главная роль отводится цепям поставок. Согласно прогнозам Нила Бреннера из Гарвардского университета и Солли Эйнджела из Нью-Йоркского университета, площадь городской застройки должна утроиться в течение нынешнего столетия. Большинство населения мира уже живет в городах, и еще около 150 000 человек переезжают в города каждый день, что в месяц эквивалентно населению Лос-Анджелеса. Эта тенденция особенно сильна в развивающихся странах, где по меньшей мере еще два миллиарда человек должны мигрировать в города к 2030 году. Оценка объемов урбанизации является еще более важной, чем измерение международной миграции, поскольку несмотря на то, что вновь прибывшие жители городов не пересекают никаких границ, они становятся частью производственных и сервисных цепочек, охватывающих миллиарды людей по всему миру.

[blockquote]Даже жители трущоб Дхарави в Мумбаи или Киберы в Найроби зарабатывают гораздо больше, чем крестьяне из сельских регионов[/blockquote]

Хотя большинство мирового населения физически не покидает свою страну, урбанизация способствует усилению связей между людьми, где бы они ни находились. Люди, проживающие в городах Европы и Азии, имеют между собой гораздо больше общего, чем с собственными согражданами из сельских районов, и этот тренд продолжает свое развитие. Если говорить о доступе к базовым услугам и объектам, то население Джакарты имеет больше общего с лондонцами, нежели со своими соотечественниками, живущими на отдаленных островах Малуку. Даже жители трущоб Дхарави в Мумбаи или Киберы в Найроби зарабатывают гораздо больше, чем крестьяне из сельских регионов.

Мир, в котором люди из разных стран имеют между собой больше общего, чем жители внутри той или иной страны — это мир, в котором правят товарно-хозяйственные связи. Как доказывает профессор Колумбийского университета Саскиа Сассен, глобализация привела к появлению целого ряда сетей — Сассен называет их «схемами» — живущих собственной жизнью. Портфельные инвесторы в Нью-Йорке и Лондоне и азиатские компании, в которые они вкладывают капитал, швейцарские и сингапурские товарные брокеры и ресурсы, которые они контролируют в Африке и Латинской Америке, разработчики из Силиконовой долины и Бангалора и их клиенты по всему миру, немецкие и американские автопроизводители и их заводы в Мексике и Индонезии — все это все примеры трансграничных сетей, связанных цепочками поставок. Производственно-сбытовые связи обуславливаются не странами, на территориях которых они налажены, а глобальными сетями. Постепенно такие места, как фабрики по производству одежды в Дакке и Аддис-Абебе, начинают жить отдельной от страны жизнью, даже несмотря на то, что являются ключевыми факторами ее роста. Они становятся не только частью своей страны, но и частью глобальной цепочки поставок.

Глобальные цепочки поставок настолько синхронизированы, что служат своеобразными сейсмографами для международных экономических связей. Словно землетрясение, вызвавшее мощные последующие толчки, финансовый кризис 2008 года сократил объемы мировой торговли в пять раз сильнее, чем он сократил мировой ВВП. Сначала обвал кредитно-финансовой системы вызвал шок спроса, означающий огромный спад продаж товаров длительного пользования. Корректировка товарно-материальных запасов привела к горизонтальным изменениям: произошел спад на рынке большинства товаров, в результате чего сократилось мировое промышленное производство от Германии до Кореи и Китая. То же самое случилось и в 2014 году, когда рухнули цены на нефть, что привело к сокращению инвестиций в нефтяные месторождения по всему миру, начиная от канадского города Форт Мак-Мюррей и заканчивая Малайзией. Даже богатый нефтью султанат Бруней сейчас задумался об экономии. Цепи поставок — словно линии электропередач: они затрагивают каждого участника сети, но при этом неприятные последствия распространяются по всей системе равномерно.

[blockquote]Города все чаще называются не в честь известных личностей или особенностей ландшафта, а так, чтобы раскрыть роль, которую они играют в мировой экономике: например, Дубай Интернет-Сити[/blockquote]

Цепи поставок — самое большое добро и в то же время величайшее зло для цивилизации. Это побег из тюрьмы географических границ, возможность создания благоприятной экономической обстановки там, где ее никогда раньше не было, способ привносить идеи, технологии и передовые методы ведения бизнеса в регионы, не обладающие такими преимуществами, как хороший климат или плодородная почва. Экономист из Принстонского университета и лауреат Нобелевской премии Ангус Дитон отмечает в своей книге «Великий побег», что миллиарды людей стали частью мирового рынка благодаря экономическим связям, даже несмотря на невыгодное географическое положение и проблемы с институтами власти. Более не следует полагать, что тропические страны будут страдать от непродуктивного сельского хозяйства и низкой производительности труда или что страны, не имеющие выхода к морю, обречены на упадок: Сингапур и Малайзия — страны вблизи экватора с процветающей экономикой, в то время как Руанда, Ботсвана, Казахстан и Монголия показывают беспрецедентный рост и развитие, не имея при этом выхода к морю. Страна не может изменить своего географического положения, однако если она является частью глобальной сети поставок, география перестает играть решающую роль.

Цепи поставок, таким образом, становятся спасением для миллиардов людей из развивающихся стран, правительства которых изо всех сил стараются сделать их частью мировой торговой сети. В этом контексте появление и развитие особых экономических зон (ОЭЗ) — районов или городов, предназначенных для привлечения инвестиций в конкретные отраслевые кластеры — это одно из важнейших новшеств в управлении десятками стран с самого момента появления современных государств. ОЭЗ являются как локальными, так и глобальными узлами. Это еще один признак перехода от мира, где правит политика, к миру, где главенствуют цепи поставок. Города все чаще называются не в честь известных личностей или особенностей ландшафта, а так, чтобы раскрыть роль, которую они играют в мировой экономике: например, Дубай Интернет-Сити, Орган по зонам обработки экспортной продукции Бангладеша, Деловой центр Кайман, Город знаний Гуанчжоу, «Мультимедийный суперкоридор» Малайзии и еще около четырех тысяч других подобных названий.

Согласно обычным картам, я провел последние пять лет, посещая десятки несуществующих мест. Чем бы ни являлись эти узлы цепей поставок, индустриальными парками или  «умнымигородами», они появляются так быстро, что большинство из них еще не занесено на карту. Раньше такие зоны были просто рабочими местами; теперь это целые сообщества, в которых люди живут. Для сотен миллионов рабочих и членов их семей работа в цепи поставок стала образом жизни, объединившим в себе служение на благо мировой экономики и желание общества быть ее частью. Самый быстрорастущий тип населенного пункта в мире — это города с населением около миллиона человек, которые обычно строятся вокруг одной крупной компании или отрасли. Это новые «моногорода» — признак мира, в котором правят цепи поставок. Такие мгновенно появляющиеся города дарят надежду на трудоустройство и такой экономический рост, которого вряд ли можно было бы добиться, воспользовавшись программой финансовой помощи.

[blockquote]В мире, где правят цепочки поставок, ни один тип природных ресурсов не останется нетронутым[/blockquote]

А теперь плохие новости: цепи поставок разрушают нашу планету. Ради них вырубаются тропические леса и в атмосферу выбрасываются вредные вещества. В мире, где правят цепочки поставок, ни один тип природных ресурсов не останется нетронутым: и природный газ Арктики, и нефть Антарктики, и литиевые месторождения в Боливии и Афганистане, и леса Амазонки и Центральной Африки, и золотые рудники в Южной Африке и Сибири. Правительства стран мира не защищают принадлежащие им ресурсы. Вместо этого они охотно приносят природу в жертву. Траулерное рыболовство истощает океаны, нанося вред как рыбам, так и минеральным ресурсам морского дна. Океаны загрязняются из-за нефтяных разливов и выброса промышленных отходов. Цепочки поставок также становятся каналами контрабанды наркотиков и незаконной перевозки оружия и людей. Сегодня в мире насчитывается больше жертв незаконной торговли людьми, чем когда-либо было в истории. Крупнейшие мировые преступные синдикаты — японская, русская, итальянская и мексиканская мафии — проводят незаконные операции примерно на 1 триллион долларов в год, поставляя миру рога носорогов, поддельную валюту, синтетические наркотики и проституток. Без рынков, инфраструктур и агентов, управляющих цепями поставок разнообразных товаров и услуг, нам было бы сложнее использовать возможности друг друга и всей нашей планеты. Судьба человеческого общества напрямую зависит от того, как мы управляем цепями поставок.

Система глобальных цепей поставок пришла на замену сверхдержавам и стала новым якорем цивилизации. Ни Америка, ни Китай не смогли бы в одиночку поддерживать этот новый порядок, и им не хватило бы власти, чтобы свергнуть его. Вместо этого они участвуют в Великой войне за цепи поставок, которая перекроит карту мира в двадцать первом веке так же, как в семнадцатом веке это сделала Тридцатилетняя война. Великая война за цепи поставок — это гонка, целью которой является не завоевание, а налаживание физических и экономических связей c важнейшими глобальными источниками поставок сырья и высоких технологий, а также с быстрорастущими рынками. Великая война за цепи поставок — это не событие, не эпизод и не этап. Это почти неизменное состояние в мире, где великие державы сознательно стремятся избежать дорогостоящих военных конфронтаций, которые, скорее всего, будут обречены на провал, поскольку нарушат работу основных цепей поставок. В Великой войне за цепи поставок инфраструктура, товарно-хозяйственные связи и рынки играют столь же важную роль, что и территории, армии и мероприятия по сдерживанию агрессии. Крупнейшие державы не всегда выигрывают; победу одерживают те, кто наиболее интегрирован в мировой рынок.

[blockquote]В современном мире не так уж важно, кто владеет (или утверждает, что владеет) территорией. Важно, кто использует ее (или управляет ею[/blockquote]

Понимает ли Америка новую географию Великой войны за цепи поставок? Как смело заметил бывший президент Американского географического общества Джерри Добсон, «Америка отказалась преподавать географию после Второй мировой войны и с тех пор не победила ни в одном военном конфликте».16 Теперь она должна не только понять традиционную геополитическую структуру мира, но и научиться рассматривать геоэкономику с коммерческой точки зрения, а на этом поле боя война ведется более тонкими и сложными методами.

Задачи, которые мы традиционно ставили перед правительством, — поддержание отношений между сверхдержавами, поиск баланса между государственным и частным секторами, обеспечение экономического роста, борьба с неравенством и судьба нашей экосистемы — лучше всего решать, следуя за глобальными цепями поставок. Руководствуясь этим подходом, со временем мы поймем, что в то время как геополитика XX века была вдохновлена изречением Макиндера «кто правит Хартлендом, тот правит миром», для XXI века девиз будет звучать так: «кто управляет цепью поставок, тот управляет миром».

В современном мире не так уж важно, кто владеет (или утверждает, что владеет) территорией. Важно, кто использует ее (или управляет ею). Китай добывает минералы далеко за пределами своих границ, там, где у него нет политической власти. Таким образом, он предпочитает карты де-факто картам де-юре: реальные очертания границ в современном мире уже давно перестали соответствовать тому, как их видит мировое международное право. Многолетняя мантра мира де-юре: «Эта земля — моя земля». Новый девиз мира де-факто, где ведущую роль играют цепи поставок: «Используй или потеряешь».

Баланс потока и трения

Философ XVII века Томас Гоббс, называемый родоначальником современных международных отношений, считал, что миром движут предельно простые законы механики. Он верил, что все явления можно представить в виде взаимодействия движущихся тел. С тех пор геополитика как научная дисциплина получила статус незыблемой основы миропорядка, неоспоримой логики, на которой базируется вся прочая деятельность человека: контроль над территориями превыше всего остального. При столкновении сил одна из них неизбежно терпит поражение.

Но физику классической геополитики постепенно вытесняет физика сложных систем. Наша эпоха аналогична прошлому веку, когда квантовая механика своими открытиями всколыхнула чистый рационализм классической физики Исаака Ньютона: структурные единицы с трудом поддаются количественной оценке и находятся в постоянном движении; невидимые объекты могут занимать пространство; гравитация имеет большее значение, чем местонахождение; не бывает неоспоримых фактов, есть вероятности; смысловое содержание находится реляционно, а не через абсолютные понятия.

Пришло время революции сложных систем в геополитике. Чтобы понять современный мир, мы должны одновременно разобраться в силах, нараставших после обретения суверенитета в XVII веке: философии просветителей XVIII века, империализме XIX века, капитализме XX века и технологиях XXI века. Молодой, урбанизированный, мобильный и насыщенный технологиями мир гораздо проще объяснить при помощи концепций неопределенности, гравитации, реляционности и системы рычагов, чем посредством многовековых постулатов об анархии, суверенитете, территориальности, национализме и верховенстве военной силы.

[blockquote]ИГИЛ, движение «Захвати Уолл-стрит» и WikiLeaks по своей природе являются квантами: они везде и нигде, постоянно распространяются, способны к внезапным фазовым сдвигам[/blockquote]

Один из важнейших выводов квантовой механики заключается в том, что природа изменений меняется. Мы переживаем некое «изменение в изменении»: не просто структурный переход от одной сверхдержавы к нескольким, а, скорее, смещение на гораздо более глубоком уровне — от порядка, обеспечиваемого одним государством, к мультисубъектной системе. Античная эпоха разрозненных империй уступила место бесчинствующему Средневековью, после которого настал современный порядок суверенных государств, а теперь произошел переход к более сложной цивилизации глобального взаимодействия. Структурные изменения случаются через каждые несколько десятков лет; системные изменения — лишь раз в несколько веков. Структурные изменения делают мир более многогранным, системные изменения делают его сложным. Международные отношения между государствами многогранны, а современная цивилизация глобального взаимодействия сложна. Финансовые цепи обратной связи дестабилизируют рынки, корпорации порой имеют больше влияния, чем страны, а ИГИЛ, движение «Захвати Уолл-стрит» и WikiLeaks по своей природе являются квантами: они везде и нигде, постоянно распространяются, способны к внезапным фазовым сдвигам. Если бы у планеты Земля был аккаунт на Facebook, ее статус мог бы звучать как «Все сложно».

Главная причина такой сложности — взаимосвязанность. Глобализация почти всегда описывается в контексте ее действия в условиях существующего порядка, но не рассказывается, как она создает новый порядок. Взаимосвязанность — это изменение, зарождающееся внутри системы и, в конечном итоге, меняющее ее саму. Ее сети — не просто проводники связей, мощность самой сети растет экспоненциально, по мере увеличения количества узлов (закон Меткалфа).

Ни одна сверхдержава не может быть достаточно сильной, чтобы существовать вне системы. Об этом говорится в докладе «Глобальные тенденции-2030» Национального совета по разведке США (NIC). Соединенные Штаты больше не рассматриваются в качестве прогнозируемого стабилизатора, а описываются как неопределенная переменная. Насколько сильной будет Америка в 2030 году? Все ли будет у нее в порядке внутри страны? Сможет ли она распространять свою власть по всему миру? Ничего из этого не стоит воспринимать как нечто само собой разумеющееся, поскольку у Америки нет полного контроля над собственной судьбой. В сложном мире даже Америка не в состоянии все контролировать.

[blockquote]Поток и трение — это инь и ян мира: они дополняют и уравновешивают друг друга[/blockquote]

Существует еще пара концептуальных динамических понятий, которые нам следует позаимствовать из физики: поток и трение.Во взаимосвязанной глобальной системе есть множество видов потоков: ресурсы, товары, капитал, технологии, люди, данные и идеи. Есть также немало видов трения: границы, конфликты, санкции, расстояние и нормы регулирования. Потоки — это то, как мы распределяем мощную энергию нашей экосистемы и цивилизации (будь то сырье, технологии, трудовые ресурсы или знания) и заставляем их работать по всей планете. Трения представляют собой возникающие на пути барьеры, препятствия и сбои, например войны, бедствия и кризисы. В конечном счете поток одерживает победу над трением. Предложение соединяется со спросом. Импульс торжествует над инерцией.

Это утверждение носит не революционный, а эволюционный характер. Как объясняет математик из Университета Дьюка Адриан Бежан в своем блестящем труде «Дизайн в природе», фундаментальным свойством всех систем является максимизация потока: это позволяет всем частям системы присоединяться ко всем остальным частям. Этот основной принцип физики объясняет все: от формы деревьев и биологической эволюции до наилучшего расположения терминалов аэропорта и дуги глобализации. История нашей зарождающейся цивилизации глобального взаимодействия — это история потока и трения в постоянно расширяющихся масштабах.

Поток и трение — это инь и ян мира: они дополняют и уравновешивают друг друга. Они находятся в вечных переговорах и постоянно регулируются в соответствии со стратегическими целями. Чтобы привлечь больше иностранных инвестиций в свою ослабленную инфраструктуру, США пришлось снять ряд ограничений, которые блокировали приток китайского капитала в значимые секторы. Китаю для глобализации юаня необходимо снять больше ограничений на движение капитала. В обоих случаях меньшее трение обусловливает большее количество потоков.

[blockquote]Прежде чем вам разрешат покинуть аэропорт Окленда, обученные собаки обнюхают багаж четыре раза, чтобы обнаружить патогены, до того как они нанесут ущерб сельскохозяйственной экономике Новой Зеландии[/blockquote]

Но большие потоки могут усилить риски: мигранты могут быть террористами, система «Хавала», осуществляющая денежные переводы бедным, может также финансировать организованную преступность, путешественники и домашний скот могут приносить пандемии, электронные письма могут распространять вирусы, а финансовые инвестиции могут создавать «пузыри». Переломный момент, в который любой из этих потоков разрушит систему, может быть столь же непредсказуемым, как точное место удара молнии.

Это суровые реалии, которые редко являются решением, способствующим «установлению границ». Когда трения заходят слишком далеко, они могут быть обречены на провал. Например, ограничительная иммиграционная политика США сорвала усилия Кремниевой долины по привлечению высококвалифицированных программистов из-за рубежа. Аналогичным образом, когда Мексика в 2013 году решила повысить корпоративные налоги на добычу полезных ископаемых, несколько международных компаний заявили, что они больше не будут вкладывать туда крупные инвестиции. Это подорвало бурный рост страны, лишая ее необходимого иностранного капитала и технологий.

Страны потерпят неудачу, если не будут открыты для потоков, но, чтобы получить потенциал роста, одновременно минимизируя отрицательные аспекты, им нужно разумное трение: контроль над капиталом по спекулятивным инвестициям, ограниченная либерализация для обеспечения конкурентоспособности национальной промышленности, радиационные сканеры в портах, иммиграционные квоты, чтобы избежать перегруженности государственных учреждений, сканеры паспортов, сверяющиеся с базами данных Интерпола, сканирование интернет-провайдеров на компьютерные вирусы и другие меры. Правительства должны воспринимать границы как светофоры, регулируя световые сигналы которых, можно управлять потоками в страну и из нее. Китай хочет получать из Мьянмы энергию и минеральное сырье, но не наркотики; ему нужны медь и литий из Афганистана, но не исламистские радикалы. Европа хочет отправлять товары на Ближний Восток и в Африку, но не хочет принимать оттуда бедных и гонимых беженцев. Прежде чем вам разрешат покинуть аэропорт Окленда, обученные собаки обнюхают багаж четыре раза, чтобы обнаружить патогены, до того как они нанесут ущерб сельскохозяйственной экономике Новой Зеландии. Строгий контроль Сингапура в сфере оборота наркотиков тоже оправдан, если учесть, сколько метамфетамина поставляется из Таиланда и Северной Кореи.

[blockquote]Пуристы, выступающие за свободную торговлю, осуждают такие меры, как протекционизм. Но страны не могут стать важными участниками мировой экономики, если не предпримут шагов по повышению своей жизнеспособности[/blockquote]

Мы совершенствуем контроль над рядом самых рискованных потоков. Вспомните, как чума в XIV веке отправилась на запад по Шелковому пути и уничтожила половину населения Европы, а грипп 1917-1918 годов убил пятьдесят миллионов человек. В 2003 году вирус атипичной пневмонии, наоборот, распространился на двадцать четыре страны, а затем исчез. В 2014 году вирус Эбола распространился от Западной Африки до Европы и Америки по наиболее частым маршрутам авиакомпаний, но был быстро блокирован. Эффективное использование разных видов трения, в частности, медицинских осмотров, карантина и интенсивного лечения источника вспышки помогло ограничить ущерб. Аналогичным образом принцип предосторожности предписывает нам реализовывать макропруденциальные гарантии в зонах высокого риска для мировой экономики: разделение коммерческого и инвестиционного банкинга, ограничение повторной секьюритизации обеспеченных долговых обязательств и свопов, требование к банкам вкладывать собственный капитал наряду с операциями со средствами клиентов и т. д. Такие меры защищают финансовую систему в целом от распространения цепной реакции, несмотря на растущую интеграцию. Это лучший вариант, чем разрешение всех видов деятельности и тщетные попытки детально их контролировать.

Наш мир по-прежнему будет наполнен трением, но в будущем оно станет способом контроля над потоками. Мы будем чаще сражаться из-за линий, которые соединяют нас, чем из-за линий, которые нас разделяют. Об этом можно говорить с уверенностью, так как почти все международные пограничные споры в мире сейчас разрешаются — мирно или агрессивно, и будущие конфликты будут касаться уже не установления большего числа границ, а, наоборот, контроля связей. Именно поэтому сегодня все страны практикуют некую форму «государственного капитализма», субсидируя стратегически важные отрасли, ограничивая инвестиции в ключевые секторы или обязывая финансовые институты инвестировать больше внутри страны. Такая промышленная политика проводится в рамках осторожного поиска баланса между местными потребностями и глобальной связью. Например, Бразилия требует, чтобы иностранные автопроизводители вкладывали средства в местные исследования в области возобновляемых источников энергии, и внедряет контроль за капиталом с целью остановить «горячие деньги». Такие страны, как Индонезия, твердо придерживаются своего курса, повышая корпоративные налоги и сборы, но остаются магнитами для инвестиций, поскольку в конечном итоге контролируют свои географические ресурсы. Индия приветствует свободную торговлю услугами в сфере программного обеспечения, поскольку она располагает экономически эффективными и талантливыми IT-кадрами, но более настороженно относится к снятию ограничений на импорт сельскохозяйственной продукции, так как это может отрицательно сказаться на местных фермерах.

У нас, скорее всего, никогда не будет глобального свободного рынка, но будет мир, в котором расширяющаяся глобальная экономика становится все более стратегически важной ареной. Действительно, экономики открываются, но не всегда по одним и тем же правилам. Тем не менее появляется консенсус, который поддерживает такие разумные и направленные на собственную выгоду трения, которые приносят пользу стране и сохраняют важные основы местной промышленности и занятости, даже если это не оптимизирует эффективность затрат.

Пуристы, выступающие за свободную торговлю, осуждают такие меры, как протекционизм. Но страны не могут стать важными участниками мировой экономики, если не предпримут шагов по повышению своей жизнеспособности. Подумайте: большая часть производства бразильской электроники была привлечена в зону свободной торговли в Манаусе, в глубине тропических лесов Амазонки. Зачем? Чтобы таким образом создать рабочие места для местных жителей, которые в противном случае пошли бы искать работу в отрасли лесозаготовок. В результате Бразилия переместила производственно-сбытовую цепочку и одновременно сократила обезлесение. Примерами умного трения, а не антиглобализации являются правительства африканских стран, защищающие неокрепшие отрасли промышленности, чтобы стимулировать создание рабочих мест, избежать их уничтожения дешевым китайским импортом и блокировать полную иностранную собственность на природные ресурсы для предотвращения их перекачки на заграничные территории. Как говорится — все должно быть в меру.