Удушье любви: дискуссия с режиссером фильма «Теснота»

Елена Смолина: Я видела, что ты смотрел фильм вместе с нами. Ты планировал остаться на весь показ?

Кантемир Балагов: Я всегда остаюсь, чтобы проверить звук и картинку, а минут через десять ухожу. Почему-то сегодня я остался до конца. Что-то открылось для меня по-новому.

Смолина: Это кино воспринимают очень по-разному. Мне кажется, у каждого есть свой личный кейс, связанный с «Теснотой». Про этот фильм написано много интересных текстов, но каждый будто про разное кино. Какие из трактовок кажутся тебе дикими, а какие, наоборот, близки? Вообще, о чем фильм для тебя?

Балагов: Основной слой фильма — семейные отношения, а проблема культур, традиций и территории уже второстепенна. На маленьком клочке земли Северного Кавказа живут чуть ли не пять народов, и конфликты неизбежны. Сейчас их намного меньше, а в 90-х они были постоянно — из-за распада страны, бандитизма и так далее. Самая близкая мне трактовка была у Маши Кувшиновой: она сказала, что с уходом из регионов правительство России сняло с себя социальную ответственность. И в такой ситуации семья становится спасательным кругом.

Смолина: Ты начал говорить про национальную сторону. Во всех интервью ты утверждаешь, что для тебя важна связь темпераментов героев и их бэкграунда. Ты можешь чуть-чуть это прояснить?

Балагов: Если попросить русского, еврея и кабардинца пройтись, то каждый сделает это по-своему. Поэтому для нас было принципиально важно, чтобы кабардинцев играли кабардинцы, а евреев евреи. Первые спокойны и рассудительны, а вторые очень динамичные и чересчур быстрые лично для меня. С Дашей (играла главную героиню Илану. — Прим. ред.) были проблемы, потому что на площадке приходилось ее немного осаживать.

Смолина: Даша жалуется, что ты тиран и запретил группе общаться с ней между дублями.

Балагов: Это был ее дебют, и она часто распыляла внимание на ненужные вещи. Например, общалась со съемочной группой, когда должна была настраиваться на роль. Нужно как-то серьезнее к этому относиться. На пятый день Даша абстрагировалась, и результат на экране.

Вопрос из зала: Вы сказали, что сегодня увидели какие-то новые смыслы, которых раньше не замечали. Что это за смыслы?

Балагов: Не совсем смыслы — я увидел новые стыки в темпоритмике и монтаже.

Смолина: Сам монтировал?

Балагов: Да. Именно поэтому фильм затянут (смех и аплодисменты в зале). Если монтирует автор, иногда это губительно сказывается на кино.

Смолина: Ты делаешь раскадровки?

Балагов: Нет. Я не умею рисовать. Но мы отсняли от начала до конца весь фильм, и это помогло мне подобрать темпоритм и избавиться от нескольких сцен.

Смолина: От каких?

Балагов: Там была абсолютно бредовая сцена в отделе милиции, которая напоминала чуть ли не «Улицу разбитых фонарей».

Зритель: Хочется обсудить цветовое решение фильма — мне он показался очень синим и немного зеленым. Расскажи об этом.

Балагов: Мы разрабатывали цвет для каждого героя и пространства. Цвет главной героини Иланы — синий: тем самым нам хотелось объединить ее с парнем и разделить с семьей, у которой преобладают теплые оттенки. Зеленый — цвет Давида с Леей. Это цвет молодости. На их помолвке у Давида зеленый воротничок, а свитер полностью теплый. То есть он еще не совсем отделился от семьи и только к финалу его цветовая гамма идентична гамме невесты. Красный означает тревогу, которая всегда рядом.

Смолина: Как вы с художниками воссоздавали время? По памяти или смотрели фотографии?

Балагов: Мы изучали интернет. Нам присылали архивные фотографии синагоги в Нальчике. Что-то взято из детской памяти.

Смолина: Вообще, нужна определенная наглость, чтобы выбрать время действия — 1998 год, который большое количество людей хорошо помнит. Тебе было тогда довольно мало лет. Не было страшно брать на себя такую ответственность?

Балагов: Было. И сейчас мне еще страшнее, потому что мой следующий фильм вообще про 1946 год. Снимая «Тесноту», я все-таки имел моральное право ориентироваться на свой опыт, каким бы он ни был. Хотя мне было 7-8 лет, и расти на Кавказе — немного другое, нежели в центральной России.

Зритель: Мне фильм очень понравился, но у меня противоречивые чувства. Я сам из Нальчика и очень хорошо знаю город. У меня другие воспоминания о нем. Еврейская община жила довольно зажиточно, и дома у них были огого.

Балагов: Не у всех.

Зритель: Да, согласен, но чувствовали они себя очень хорошо. В вашем фильме как-то все мрачно и грустно. Меня очень серьезно зацепили несколько моментов, но, как мне кажется, их нужно пережить, чтобы почувствовать. Вы собираетесь снимать второй фильм. Там будут какие-то светлые пятна, или все опять будет так жестко и грустно?

Балагов: Хочется верить, что будут светлые пятна.

Зритель: Человек должен всегда надеяться, что произойдет хорошее.

Балагов: Конечно, надежда нужна. Но я позволю себе быть несогласным в плане города, потому что я хорошо помню то время. Я жил в Александровке. Это, конечно, совсем другой район, но я хотел подчеркнуть музыкой, что все же испытываю ностальгию по этому месту и времени. Музыка не осуждает.

Смолина: Мне нравится нестандартная реакция персонажей. Очень круто, что ты ждешь от Илы самопожертвования, когда похищают ее брата, а у нее включается ревность. Как ты пишешь эти вещи?

Балагов: Человек не абсолют. Он не черное и белое, он — оттенки. Как только я понимаю, что сюжет становится банальным, я разворачиваю его на 180 градусов, чтобы подчеркнуть дуализм героев.

Зритель: Хочу у вас спросить про взаимоотношения героини и ее брата. Честно говоря, у меня сложилось впечатление, что у них настолько интимные отношения, что они находятся на грани инцеста.

Балагов: Ни о каком инцесте не может быть речи, просто они настолько доверяют друг другу, что могут грубо шутить. Илана целует брата в финале не как мужчину, а как близкого человека. Она прощается с ним. У них действительно интимные отношения, но я не закладывал туда связи между мужчиной и женщиной.

Смолина: Мы не можем обойти стороной мастерскую. Твоего фильма, как и фильмов твоих сокурсников, не было бы, если…

Балагов: Если бы не Александр Сокуров. Он два дня назад закончил четвертый или пятый полный метр своих учеников. Это единственный человек, который пытается поднять историю культуры Северного Кавказа. Он отдал мастерской почти семь лет жизни и мало времени уделяет собственным фильмам.

Смолина: Мастерская Сокурова — уникальный кейс. То что происходит в последнее время во ВГИКе, это очень грустно, потому что почерк авторов очень усредненный.

Балагов: Их чересчур учат академизму. Мне кажется, в искусстве не должно быть правил. Ты должен их знать, но обязан нарушить. Александр Николаевич в этом плане очень профессиональный педагог: он в первую очередь пытается сохранить нашу индивидуальность.

Смолина: А есть какие-то вещи, которые он вышибал из вас?

Балагов: Да. До мастерской я снимал сериал в духе Тарантино, и Сокуров сказал: «Если хочешь у меня учиться, то ты не должен снимать насилие и мат в кино».

Зритель: И что мы видим!

Балагов: Он считает, что визуальные смыслы очень сильно влияют на человека — кино может травмировать. Но если посмотреть его собственные фильмы, то там тоже есть насилие. Только Александр Николаевич его осуждает.

Смолина: У Сокурова есть какой-нибудь лайфхак для учеников?

Балагов: Он советует дебютантам никогда не снимать с рельс, кранов и т. д. Потому что это паркетная съемка, и хочется сделать кучу всего красивого, а это отвлекает от содержания.

Зритель: Я сейчас пишу сценарий по работе, поэтому вопрос будет о сюжете. Почему вы выбрали именно эту историю, и насколько она трансформировалась в процессе?

Балагов: Я услышал о случаях похищения от отца и начал искать детали таких событий. Самостоятельно написал страниц 30 текста до кульминационной сцены секса, но понял, что мне не хватает опыта для полного метра. Тогда я нашел Антона Яруша в Петербурге, и мы около пяти месяцев вместе работали над сценарием. Изначально это была история о двух братьях, где старший должен был спасти младшего. Я решил сделать героем женщину, и все ее поступки начали приобретать двойственность. Во время съемок приходилось иногда переписывать диалоги, потому что из уст живого человека написанные фразы звучат фальшиво. Так что если слово можно заменить действием, то лучше это сделать.

Смолина: Тебя называют режиссером-феминистом, а ты говоришь, что это не так. Расскажи, почему главная героиня — женщина?

Балагов: Я уверен, что женщины — герои нашего времени. Мужчина предсказуем, и у него есть рамки, за которые он по природе не в состоянии выйти. Женщина в этом плане намного свободнее.

Смолина: Даже в Нальчике?

Балагов: Я знаю многих девушек оттуда, которые не зашоренные.

Смолина: Все по-разному воспринимают финал картины. Когда я впервые увидела фильм, у меня было полное ощущение хеппи-энда. После второго просмотра мне показалось, что вся эта теснота и скрепы, куртка брата, которую мама надевает на Илану — словно удавка. Какой вариант трактовки финала близок тебе?

Балагов: Не буду отвечать. Пусть у каждого будет своя интерпретация, потому что финальный вопрос дочери «Тебе некого больше любить?» для каждого имеет свою интонацию.