Маркс выходного дня. Часть 10: Что сделали с Марксом англосаксы
Начало читайте здесь:
Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.
Британский марксизм: стимпанк и антиглобалисты
Настоящей лабораторией британского марксизма начиная с 1960-х стал основанный Перри Андерсоном журнал New Left Review и издательство Verso. Тогда же в Британии сложилась собственная школа марксистской историографии, самый известный представитель которой — Эрик Хобсбаум, автор книги «Век капитала».
Хобсбаум констатировал, что мировой пролетариат во второй половине ХХ века утратил свою прежнюю политическую силу, уступив роль главного революционного агента составному субъекту, на которого рассчитывают «новые левые» и который теперь будет использовать базовую нестабильность, заложенную в системе. Он критиковал «радикальный рыночный фундаментализм», вернувшийся в англоязычный мир вместе с неолибералами в 1980-х, и с интересом следил за уникальной попыткой импортировать этот фундаментализм свободного рынка целиком и сразу в постсоветской России 1990-х.
Один из вдохновителей и британских голосов «антиглобалистского движения» нулевых годов Алекс Каллиникос уже в новом веке опубликовал свой «Антикапиталистический манифест», где глобализация рассматривается сквозь линзу традиционной марксистской политэкономии.
Успешным популяризатором выводов и идей «Капитала» стал известный британский теоретик литературы Терри Иглтон («Почему Маркс был прав?»).
А популярный писатель Чайна Мьевиль превратил отдельные положения и оценки «Капитала» в увлекательные темы своих коммерчески успешных стимпанк-романов («Железный совет», «Рельсы»).
[blockquote]«Объективация» женщины как устройства для секса и «объективация» наемного работника как инструмента для получения прибыли постоянно рифмуются в левой феминистской критике[/blockquote]
Дважды угнетенные женщины
Как связаны система патриархата и первичное накопление? Стоит ли требовать от государства оплаты домашнего труда, без которого невозможно воспроизводство трудовых способностей семьи? Можно ли назвать «дважды угнетенными» тех женщин, которые одновременно ходят на работу и берут на себя «традиционные» и «семейные» женские функции биологического воспроизводства? По этим и другим гендерным вопросам дискутируют на страницах New Left Review и других марксистских журналов интеллектуалы 1970-х.
Частичные итоги этих дискуссий подведены в известной книге Лиз Вогель «Марксизм и угнетение женщин» (1983). Вогель настаивает на том, что именно необходимость вынашивать детей задала столь разные роли на рынке труда и продиктовала женскую зависимость в классовой экономике «капиталистического патриархата». Впрочем, еще раньше, в 1960-х проблема мужского контроля над женским трудом разбиралась в исследованиях Джулиет Митчелл («Женщины, самая долгая революция», 1966).
«Объективация» женщины как устройства для секса и «объективация» наемного работника как инструмента для получения прибыли постоянно рифмуются в левой феминистской критике у Сильвии Федеричи, Барбары Эренрайх и Нэнси Фрейзер.
Живой эмблемой марксистского феминизма в США становится Анжела Дэвис, сторонница движения «Черных пантер» и ученица харизматичного марксистского философа Герберта Маркузе.
[blockquote]Миросистема «склеена» общим хозяйственным ритмом, международной торговлей, мировым разделением труда, нерасторжимыми экономическими отношениями и следующим из перечисленного кодексом поведения[/blockquote]
Американский марксизм: Харви и Бухло
Несмотря на мощный подъем рабочего движения («Индустриальные рабочие мира») и пролетарскую харизму таких лидеров, как Юджин Дебс, серьезная марксистская аналитика оставалась в США «привозным продуктом» вплоть до 1960-х. Во время мировой войны туда переехало из Европы немало будущих идеологов «новых левых», спасавшихся от фашизма.
«Привозной» статус теории изменился с появлением миросистемной школы Иммануила Валлерстайна, которая стала наиболее влиятельным, вплоть до наших дней, развитием марксистской теории империализма в современной социологии.
Валлерстайн настаивает на специализации зон мировой экономической карты и неэквивалентном обмене между странами, что приводит к росту геоэкономической пропасти между ними. На карте появляются «страны потребления» и «страны производства». За сто лет разрыв между центром и периферией по ВВП вырос в десять раз.
Миросистемная школа изучает не судьбу отдельных государств, империй, наций или конфессий, но историю миросистем (World-system) — внутренне экономически связанных «полей», включающих в себя многие народы и государства. Миросистема «склеена» общим хозяйственным ритмом, международной торговлей, мировым разделением труда, нерасторжимыми экономическими отношениями и следующим из всего перечисленного кодексом поведения. Доминирующая сейчас на планете миросистема сложилась в XVI веке. Особую роль в ее становлении сыграли страны северо-запада Европы и трансатлантический характер экономики.
«Периферия» такой системы — это сфера дешевого и примитивного производства, необходимого центру (аграрные и сырьевые области). Россия регулярно пытается уклониться от этой роли, совершая трагические рывки в догоняющем развитии.
Подход Валлерстайна позволил ему предсказать, еще в 1970-х, возвращение СССР к капитализму, причем к капитализму именно «полупериферийного», латиноамериканского образца.
Страны крайней периферии — источник массовой миграции. Массовая миграция — это когда люди пытаются повторить путь движения денег и других ресурсов внутри миросистемы. Страны центра высасывают, как насос, ресурсы из периферии, за счет этого классовая конкуренция внутри них смягчается и приобретает более гуманные, предсказуемые, щадящие формы. В странах же периферии, откуда ресурсы бегут в метрополию, конкуренция обостряется, приобретая самые брутальные формы «боев без правил». Государственная власть там становится инструментом прямого классового насилия, открыто служа только одной социальной группе.
[blockquote]Одной из форм амортизации антибуржуазного радикализма стало настойчивое вытеснение марксистов в пространство культуры и искусства[/blockquote]
После «революционной ситуации» 1960–70-х и первого политического поражения «новых левых» одной из форм амортизации антибуржуазного радикализма стало настойчивое вытеснение марксистов в пространство культуры и искусства, где они могут без особой опасности для системы рассуждать о культурной индустрии и фокусах идеологии, которые так удачно разоблачаются в современных галереях. Многие сочли это «нестыдной капитуляцией» левых в отсутствии нового протестного подъема, но сами «галерейные радикалы» утверждали, что борются за идеологическую гегемонию критической теории марксизма в области культурной политики.
В относительно недавнем европейском прошлом нашлись две ролевые модели для марксистских культурологов — Вальтер Беньямин и Теодор Адорно. Самым известным марксистским критиком культуры в США стал Фредрик Джеймисон, посвятивший в 2011 году отдельную книгу анализу первого тома «Капитала».
По Джеймисону, каждый способ производства вызывает к жизни собственные формы культурной доминации и оригинальные шифры идеологического кодирования. Их расшифровкой и анализом в массовом и элитарном кино, комиксах, литературе он и прославился, выявляя «политическое бессознательное», разоблачая маркетизацию культуры, создавая материалистическую теорию языка и увязывая приход эпохи постмодернизма с окончательным торжеством финансовых спекуляций в экономике.
Для Бенджамина Бухло, ведущего американского арт-критика и соиздателя журнала October, искусство — это прежде всего неразрешимое напряжение между двумя противоположными полюсами: художественным производством и культурной индустрией. Первое — это стратегия уклонения, саботажа, пространство утопической мечты, разоблачение идеологии и критика господствующей системы отношений. Второе — это успех, организованный по строгим правилам, господствующая рыночная идеология, примитивный и буржуазный миф о гениальном авторе-одиночке.
Бухло связывает такие понятия, как «авторство», «собственность», «подлинность», «торговый знак», «присвоение», и распознает движущий конфликт современного искусства через дилемму между эстетическим овеществлением и эстетической потребительной стоимостью.
Весь оркестр культурной индустрии и медиаспектакля играет по идеологической партитуре правящего класса. Но поле современного искусства можно воспринимать не как область наиболее наглядных спекуляций с ценами, игровой тренажер биржи, но как наглядную модель новой экономики, надстроенной, как еще один этаж, над привычным индустриализмом.
[blockquote]Согласно теории Харви, если норма дохода с используемого капитала высока, то это связано с тем, что часть капитала изъята из обращения и фактически бастует[/blockquote]
Расхожее утверждение, согласно которому все нынешние марксистские теоретики ушли в культурологию, арт-критику и анализ гендерных ролей, опровергается заметной фигурой экономического географа Дэвида Харви, автора интеллектуального бестселлера «Пределы капитала».
Харви прочитывает городское пространство как результат вечной борьбы частного и общественного интереса и, продолжая дело Анри Лефевра, работает над концепцией «урбанистической революции».
В своем курсе из тринадцати лекций, выложенных в сети, он излагает личное понимание «Капитала». Самым ценным в книге Маркса ему представляется анализ регулярных кризисов и адаптивных способностей капитализма, его удивительной пластичности.
Согласно теории Харви, если норма дохода с используемого капитала высока, то это связано с тем, что часть капитала изъята из обращения и фактически бастует. Ограничение предложения капитала для новых инвестиций обеспечивает высокую норму прибыли с капитала, находящегося в обороте. Таким образом, капитал поддерживает собственное воспроизводство, независимо от того, что это значит для общества.