Директор клиники «Три сестры» Анна Симакова: У нас работать круто. Как в Google

Центр «Три сестры» благодарит нас изящной табличкой на кованых воротах: «Спасибо, что доехали».

— Спасибо, что доехали, — повторяет Анна Симакова, встречая нас в светлом холле, где пахнет апельсинами. Никакого высокомерия. — Дорога у нас в ужасном состоянии, мы не раз обращались к властям с просьбой ее починить. Для нас это неподъемные инвестиции, без помощи государства не обойтись.

— И помогут?

— Вряд ли, — Анна тонко улыбается и уводит нас вглубь здания. Мы тихонько проходим мимо процедурных кабинетов и общих пространств — терапия сейчас в самом разгаре.

«Три сестры» — частный реабилитационный центр на 120 мест, что родился как затратный стартап в 2009 году. Сегодня это успешный социальный бизнес и продвинутый медицинский стационар, который может позволить себе новенький второй корпус на шестьдесят человек. «Заполнить все пока не торопимся: сами сдерживаем рост пациентов, чтобы сохранить качество реабилитации», — рассказывает Анна, а мы оглядываемся и пытаемся сообразить, почему все вокруг так не похоже на больницу. Много света, большие окна, продуманный дизайн и фирменный паттерн на двери в каждую палату — кажется, Анна гордится всеми деталями «Трех сестер». Даже внезапно торчащей из стены половиной машины.

— А это для чего? Элемент декора? — на черном боку авто красуется крупная надпись «Такси».

— Это тренажер, — Анна дергает за ручку двери, показывая нам вполне настоящий автомобильный салон. — Реабилитационный центр должен быть последним местом перед выпиской человека в прежний мир. Пациенты приезжают к нам из больницы в карете скорой помощи, а обратно поедут домой на машине. И это целое дело — научиться пересаживаться из инвалидного кресла в машину.

Когда-то этот автомобиль побывал в аварии, и от него остался только задний пассажирский блок. По словам Анны, чтобы поднять его и занести сюда, пришлось вытащить окно и разобрать часть внешней стены корпуса.

— Это того стоило, так что не жалуемся, — улыбается Анна. — Мне важно, чтобы пациенты, выписываясь от нас, чувствовали себя максимально самостоятельными. Думаю, скоро мы купим полноценную машину и оборудуем ее ручным управлением, чтобы они заново учились водить.

Адаптироваться к обычной жизни после пережитых травм — главная цель каждого пациента «Трех сестер». Хотя иногда случается так, что добиться ее трудно. Анна покидает нас на минуту, чтобы поздороваться с пожилым человеком на коляске. У него нет ноги, он поглядывает на нас исподлобья, а я отвожу взгляд, чтобы не смущать и не смущаться. Но успеваю заметить: он очень рад Анне и тянется к ней за объятиями.

Как вы, будучи здоровой, преодолели этот неловкий барьер общения с травмированными людьми?

Если честно, неловкость иногда возникает до сих пор. Не нужно бояться этих эмоций, они естественны. Невозможно не реагировать, не испугаться, когда ты видишь человека, скажем, у которого нет половины черепа. Или пациента, у которого в результате травмы есть когнитивные нарушения. Некоторые из них агрессивны, кричат, ругаются матом. У кого-то со временем это проходит: в один день будто включается свет, и человек возвращается в прежний ментальный статус.

Как вообще вы пришли к теме реабилитации? С чего все началось?

Изначально мы хотели заняться заботой о старших и открыть коммерческий дом престарелых. Но потом оказалось, что люди в России не готовы отдавать туда своих близких надолго. Только если те тяжело больны, и то на время, чтобы решить свои проблемы. Поэтому красивая американская картинка, где бабушки и дедушки весело собираются, пьют вино и ездят на экскурсии, у нас вышла бы не такой жизнерадостной.  

Тогда мы решили подумать, что нужно этим пожилым людям, чтобы из минорной истории превратить их жизнь во что-то иное. Мы посмотрели, кто находится в домах престарелых, и поняли: всем им нужна медицинская поддержка, так как в основном там лежат люди после инсульта, онкологии, перелома шейки бедра. Мы подумали, что будем решать именно эту проблему, предложим медицинский сервис и будем делать упор не на умирание и угасание, а наоборот, на позитивный вариант развития. Тогда мы выбрали реабилитацию, чтобы помогать таким людям и возвращать их к самостоятельной жизни дома. Сейчас в нашем центре реабилитацию проходят люди разных возрастов и диагнозов: от инсульта и онкологии до травм позвоночника и ДЦП.

Но почему «Три сестры»? Ведь там, насколько я помню, все заканчивается не очень радостно.

Я уважаю работу Артемия Лебедева, поэтому за неймингом мы отправились в его студию. Он предложил три варианта: «Серебро», «Жизнь замечательных людей» и «Три сестры». Мы выбрали последний, потому что хотим вернуть в медицинское обслуживание утраченные ценности того времени: сострадание, милосердие, участие. К тому же Чехов был врачом и чеховские мотивы приятны любому русскому человеку в любом возрасте. Для меня самой это какая-то благородная история получается.

И палаты в центре названы в честь чеховских сюжетов и персонажей.

Да, назвать палаты по-чеховски — тоже предложение Артемия Лебедева. Те, кто приезжает к нам не в первый раз, говорят, например: «Моя палата — “Барон”, я только туда!» (Смеется.) До того как попасть к нам, люди достаточно долго скитаются по реанимациям и больницам. Поэтому мы решили, что, приезжая сюда на реабилитацию, они должны попасть в медицинский отель со своей философией и качественным медицинским сервисом.

Словосочетание «реабилитационный центр» часто ассоциируется с чем-то негативным. Вы сталкивались с тем, что к вам относятся с опаской?

Когда мы начали строиться, соседи-дачники услышали, что здесь теперь будет центр реабилитации. Сначала они все очень перепугались, что рядом с ними будут «наркоманы-алкоголики». Вот вам первые ассоциации с тем, что такое реабилитационный центр. Потом, когда им стало понятно, чем мы будем заниматься, начались другие претензии: «Мы тут с детьми на дачу отдыхать приехали, а вы всяких инвалидов вывозите гулять. Нам смотреть на это неприятно!» Понятно, что люди с травмами выглядят по-разному, но от подобного никто не застрахован. С такой нетерпимостью можно бороться только информацией. В следующем году я хочу устроить день открытых дверей и пригласить всех к нам в гости, чтобы рассказать, что у нас здесь происходит.

Возвращаясь к идее: насколько вообще востребована и необходима реабилитация?

Мы стараемся донести мысль, что реабилитация — это не какая-то опция, которую ты можешь взять или не взять по своему желанию, это необходимость. Вот, например, часть наших пациентов находится здесь после инсульта. За год в Москве случается около 36 тысяч инсультов, половина людей после этого умирает в первый же год. У остальных часто просто нет мотивации для возвращения к полноценной жизни. При этом важно понимать, что время для реабилитации ограниченно: по статистике, 50% утраченных функций восстанавливаются в первые три месяца. Если это время упустить, то просто-напросто исчезает терапевтическое окно, когда можно что-то предпринять.

При этом кажется, что реабилитация не каждому по силам: есть ощущение, что это дорого.

Оно обманчиво. Все потому, что у людей часто нет понимания того, что реабилитация — часть лечения. На самом деле месячный курс реабилитации стоит где-то 350 тысяч и выходит не дороже, чем сама операция.

На день пребывания в нашем центре фиксированная цена, в которую включены все услуги центра — от 12 500 до 16 800 рублей, в зависимости от тяжести состояния пациента. В каких-то местах день реабилитации может анонсироваться, например, 5 тысяч, но потом оказывается, что это только маркетинговый ход и нужно дополнительно платить за анализы, процедуры, медикаменты, консультации и прочее, и в итоге выходит больше, чем изначально рассчитывал пациент.

Это всегда оставляет неприятный осадок.

Мало того, когда у пациента появляется мысль вроде «у меня есть такая-то сумма, на которую я могу позволить себе только вот это, а на этом лучше сэкономлю», получается, что он сам выбирает себе лечение. Это неправильно, это вредит качеству реабилитации. Мне кажется, фиксированная цена лучше: это и полноценное лечение, и возможность не беспокоиться о том, что тебе ради выгоды навязывают дополнительные услуги.

Но большинство россиян привыкли лечиться бесплатно. Кто ваш пациент?

Можно поехать лечиться по ОМС, но это только называется реабилитацией. Там могут давать один урок ЛФК в день или три раза в неделю, но это не будет мультидисциплинарной программой, результаты совсем другие. К нам идут люди, которые столкнулись с проблемой и сами начали разбираться. Кому-то повезло и хирург дал совет: «Мы сделаем операцию, а вы выписывайтесь не домой, а в реабилитационный центр, потому что сейчас идет период, в который важно вложиться». На Западе вообще немыслимо, чтобы человека после госпиталя выписали домой, его просто переводят на другой этаж.

И как много вы берете от западных стандартов?

Мы не изобретали велосипед, а научились работать по международному стандарту реабилитации, когда есть программа на каждое заболевание, есть реабилитационная цель и оценка прогресса. Наш основной инструмент оценки — шкала функциональной независимости, FIM, в ней можно оцифровать динамику по разным функциям и посмотреть, в каком состоянии человек пришел к нам и каких результатов достиг за время реабилитации. И для пациентов это очень здорово, потому что можно в цифрах увидеть, как идет прогресс. Во главе угла у нас индивидуальный подход к пациенту, доказательная медицина и командная работа специалистов разного профиля.

Есть какие-нибудь поблажки от государства центру как социальному проекту?

Они есть на законодательном уровне: мы попадаем под льготу, не платим НДС и налог на прибыль. На этом поблажки заканчиваются. Последний год мы существуем вопреки всему. Проверки налоговой, ОБЭП, прокуратуры, Роспотребнадзора — это не весь перечень моих приключений в этом году. Не говоря уже о том, что выпросить дорогу просто невозможно.

Но вы ведь больница, неужели нельзя прийти и сказать: «Мы тут людей на ноги ставим, сделайте нам нормальный асфальт, а?»

Честно говоря, непонятно, куда идти. Раньше проблемы решались на уровне местной администрации, я знала имя и фамилию человека, к которому можно прийти с вопросом. Теперь все централизованно, любой запрос отправляется электронно и обезличенно. В «Левиафане» Звягинцева чиновник говорит: «Власть, Коля, нужно знать в лицо». Так вот: я раньше знала, а теперь нет.

Как вообще начались ваши отношения с властью?

Благодаря инициативе Ирины Ясиной руководители Департамента социальной защиты приехали посмотреть, чем мы тут занимаемся, и дали нам возможность участвовать в конкурсе реабилитационных программ. Это хорошо, но с реабилитацией по квотам есть большая проблема: департамент соцзащиты может дать квоту только тому человеку, который уже получил инвалидность. А между травмой и получением инвалидности проходит довольно много времени.

И выходит, что время для восстановления упущено?

Да, к сожалению. К тому же само решение получить инвалидность требует от человека какой-то моральной подготовки. Многие долго верят, что их ничего не коснется, что они восстановятся полностью. Квота срабатывает тогда, когда человек сразу после травмы идет лечиться к нам на собственные или пожертвованные деньги, а мы ему говорим: «Давайте, ребята, скорее оформляйте инвалидность, чтобы дальше лечиться с помощью департамента». В этом случае все получается очень здорово.

А бывают случаи, когда сам центр спонсирует лечение пациента?

Да, бывают, особенно тогда, когда есть свободные места. К тому же у нас широкая сеть благотворительных фондов: «Милосердие», фонд по борьбе с инсультом «ОРБИ», «Правмир» и другие, с которыми мы не только дружим, но и делаем совместные акции. Мы изначально хотели быть подальше от государства и ориентироваться только на людей. Сейчас половина наших пациентов платит за себя сама, половина — благодаря квотам, благотворительным акциям и фондам, бывает спонсорская помощь.

Расскажите, что, по-вашему, главное во взаимоотношениях пациента и врача? Это всегда непросто.

Так как по образованию я не врач, я строила всю концепцию исходя из того, чего бы мне хотелось как клиенту. Вот я прихожу в больницу, чего я ожидаю? Мне всегда не хватало какого-то нормального, человеческого общения со стороны доктора: чтобы он говорил на понятном языке, чтобы он уделил мне достаточное количество времени. Чтобы не было такого, когда ты стоишь в коридоре в ожидании, а он вышел, будто Моисей, сказал одно слово, и все должны поклониться.

И что из себя должен представлять доктор, который у вас работает?

Во-первых, он руководствуется или хочет руководствоваться принципам доказательной медицины. Во-вторых, он действительно хочет помогать пациентам — иными словами, обладает эмпатией. В-третьих, он командный игрок, потому что реабилитация — это всегда только командная работа.

Как проверить эти качества на этапе интервью?

Никак. Только испытательный срок. На интервью кандидат может замечательно вам все рассказать, говорить умные слова, улыбаться и выражать готовность к подвигам. Но на деле может оказаться, что все наоборот.

А как же личность самого доктора? Многим хочется привилегий.

Наш главный врач говорит так: «Если в клинике будет новый главврач, единственное, что должно измениться, — его фотография на сайте». Это хорошо звучит. В этой фразе прежде всего его скромность и правила, которым его научила работа в США. Но на деле, конечно, все зависит от конкретных людей.

Незаменимых не существует?

Незаменимых нет. Есть неповторимые — как в любви.

Но ведь эмоциональная заинтересованность рано или поздно ведет к выгоранию. Есть какая-то система мотивации сотрудников?

У нас молодой коллектив, средний возраст — 37 лет. Я думаю так: нужно, чтобы людям работалось круто, и пытаюсь найти такие механизмы. Например, наши физические терапевты очень спортивные. Концепция их работы построена на том, чтобы хорошо владеть своим телом: «Я должен понимать, как работает мой собственный организм, чтобы знать, как помочь пациенту». Для них мы организовали спортзал, куда они с удовольствием ходят в обеденный перерыв. Еще у нас здорово проходят праздники, мы часто приглашаем каких-то интересных людей и спикеров, устраиваем выезды. Так как я занимаюсь искусством кино, у меня много друзей-артистов, и мы часто делаем актерские тренинги для наших сотрудников, чтобы как-то перезагрузиться.

А что насчет простого «я устал, я ухожу»?

Нужно знать, кто твои звезды и за кого нужно бороться, тут все индивидуально. Например, ко мне приходит старший физический терапевт, с которым мы работаем уже давно, и говорит: «Я устал и больше не могу. Я пойду фрилансером работать». Я спрашиваю: «Чего ты хочешь прямо сейчас?» — «Я хочу поехать медитировать в Индию». Я говорю: «Хорошо, ты поедешь на медитацию в Индию, и центр тебе эту медитацию оплатит. Вернешься через месяц, и мы поговорим». Он приезжает — и оказывается, что все нормально.

Еще у нас есть особая штука — «Прорыв года». На день рождения компании мы находим того, кто совершил самый большой скачок в развитии, и дарим два билета в любую точку мира или билет на «Сапсан» бизнес-классом. В этом году мы, например, наградили Андрея Яковлева: он был официантом, потом вырос в старшего официанта, потом в администратора. Через какое-то время он сказал: «Я хочу еще больше людям помогать», пошел учиться на физического терапевта, поступил в университет. Сейчас он заканчивает обучение и уже работает стажером физической терапии, это здорово. Не знаю, через что это вам передать. В «Трех сестрах» работать круто. Как в Google.

Вы упомянули, что занимаетесь кино. Руководитель реабилитационного центра и киноискусство — как так вышло?

В этом году я сняла четыре короткометражки, в том году — дипломную работу, у меня есть два полных метра.

Кино пришло из-за центра. Мы же начинали как стартап, открывались в диких долгах. Но, вопреки всему, нужно было продавать наши услуги, как-то рассказывать людям, что и почему. Мы пригласили оператора, чтобы снять несколько рекламных роликов. Так как бюджет просто не позволял нам обратиться к рекламному агентству, приходилось самой выстраивать всю драматургию.

Однажды мы планировали конференцию, и я придумала снять ролики про наших специалистов: что-то вроде того, как кто-нибудь бежит на утренней пробежке, а закадровый голос рассказывает его историю. Те ролики вызвали невероятный отклик в медицинском сообществе, это было необычно, и утром наш акционер позвонил мне и сказал: «Слушай, а давай снимем кино».

После этого вы занялись кино профессионально?

Слава богу, я тогда к кино еще была не близка и сдуру согласилась. Через год мы сняли фильм про девушку после травмы, называется «Я хочу туфли». Она хромает, поэтому не может носить каблуки, но страшно об этом мечтает, и на фоне этого разворачивается целая история. А потом я поняла, что хочу этому учиться, и в тот же год началась моя параллельная киноистория: я поступила в Московскую школу кино на курс к Алексею Попогребскому и провела там два счастливых года.

Опыт в кино как-то помогает вам в работе над развитием центра?

Режиссер ведь кто? Рассказчик истории. Так же и здесь. «Три сестры» — тоже рассказ истории: важно создавать этот мир, внутреннюю культуру, правила игры. Сценарий — это бизнес-план, а кастинг, по большому счету, как собеседование с будущим сотрудником. Подходит ли нам этот человек? Вольется он в ансамбль или нет? Мотивирован ли он? У меня эти параллели точно работают.

А что мотивирует лично вас?

Наши достижения. Например, невероятно здорово получить смс от дочери пациента: «Сегодня была у папы и не узнала его. Всего неделя, а такой прогресс». Или вот недавно очень вдохновившая меня история. В реабилитации важна каждая минута, мы ценим время. Поэтому наш внутренний символ — часы. В этом году ко дню рождения компании мы заказали в подарок сотрудникам наручные часы с нашим фирменным паттерном. На следующий день вдруг случился неожиданный флешмоб: кто-то первый выложил в общий чат фото руки в часах. И тут посыпалось: кто-то в этих же часах в спортклубе, в магазине, с детской коляской, в кинотеатре, на дежурстве… Никто не бросил часы на полку. Все их надели, понимаете? Неважно, где мы и чем занимаемся. «Три сестры» — часть нашей жизни.

Автор: Марина Рунович