Баг интеллигенции

В моем советском детстве в нашем дворе жил бугай Вася. Родители, видимо, предвидели его будущую бугаистость и дали созвучное ей имя. «Бугай Ипполит» не зазвучало бы, согласитесь.

Однажды бугай Вася гонял по району каких-то залетных хулиганов. Один из них ударил Васю сзади доской. Это было все равно что дать пощечину медведю. Вася развернулся, сказал: «Фу, как неинтеллигентно», — и сломал доску об хулигана. Или хулигана об доску.

В советское время понятие «интеллигентности» было знакомо даже бугаю Васе.

Сейчас это краснокнижное понятие. И краснокнижный типаж.

Интеллигенция стремительно вымывается современностью, как культурный слой почвы. В профессии, которые традиционно считались «интеллигентными», приходят новые люди. В Древнем Риме выражение «новый человек» было ругательством, кстати.

Как-то раз я ждал у школы племянника. На школьном дворе интеллигентный мужчина в очках отчитывал одного из учеников:

— Ты зачем ихние тетрадки выбросил?

— Это чей-то папа? — спросил я племянника.

— Нет, это наш учитель.

— Труда?

— Не-а. Русского и литературы.

В закате интеллигенции нет исторической драмы. Все закономерно.

[blockquote]Интеллигенция как некая социальная мутация была продуктом советского общества. В постсоветскую эпоху в такой сегрегации больше нет необходимости[/blockquote]

Мне кажется, интеллигенция — это сугубо советское явление. Марксистско-ленинская теория классов в СССР на практике де-факто создала этого Франкенштейна — интеллигенцию. В эту «прослойку», как в некое культурное гетто, были негласно сосланы все несерийные, бракованные идеалисты, которые отличались от типового идеологически квадратного советского человека. Свои идеалы эти неудобные винтики неправильной формы приносили с собой из профессии, из вероисповедания, из своих разрушенных дворянских гнезд. У них у всех была одна ахиллесова пята — образованность. Они не могли оставаться в скобках и часто выходили за них. К несчастью, они слишком много читали. И знали о том, что любая идеология — это кладбище идеалов.

Интеллигенция как некая социальная мутация была продуктом советского общества. В постсоветскую эпоху в такой сегрегации больше нет необходимости. Маятник качнулся в противоположную сторону: в наши дни на ярмарке мировоззрений каждый может подобрать себе любую невидаль по вкусу.

Что мы, как общество, теряем вместе с интеллигенцией?

Трудно сказать.

У меня дома как-то сломался компьютер. Я вызвал мастера. Приехал молодой парень. Он обратил внимание на мою клавиатуру: на ней отсутствовало несколько клавиш с буквами. Я порой очень сильно барабаню по кнопкам, когда не успеваю за мыслью, и вот результат.

«Ого, а это баг или фича?» — спросил меня тогда юный программист.

Вот так же с этим вопросом про интеллигенцию. Интеллигенция — это баг, программный сбой, глюк или все-таки фича, что-то полезное, важная особенность?

Это не тривиальная задача — объяснить, что именно мы теряем, если вообще теряем, потому что интеллигенция — это искусство тонких настроек. Она не умеет рубить топором и красить черно-белым.

Мы безусловно теряем само это слово — «интеллигенция». Ну, и пес с ним, оно все равно очень сложно пишется.

Что еще?

Мы, скорее всего, теряем людей, у которых будет щемить сердце от «когда волнуется желтеющая нива». И что? Если где-то защемило, посмотри передачу доктора Малышевой, и все расщемит.

Это несерьезно. Что-то еще?

Мы наверняка теряем некий процент воспитанных людей в обществе. Это однозначно. Правда, процент не очень большой, если уж мы о процентах.

[blockquote]Воспитание — это штучная и дорогостоящая вещь. Воспитанных людей нельзя печатать типографским способом, как обои[/blockquote]

Я только что перескочил с интеллигентности на воспитанность — надеюсь, вы не потерялись. У интеллигенции, живущей идеалами, за этикой всегда следует этикет. Об этом очень точно написал Михаил Леонович Гаспаров:

«Критик Андрей Левкин напечатал в журнале “Родник” статью под заглавием, которое должно было быть вызывающим: “Почему я не интеллигент”. В. П. Григорьев, лингвист, сказал по этому поводу: “А вот написать «Почему я не интеллигентен» у него не хватило смелости"».

Воспитание — это штучная и дорогостоящая вещь. Воспитанных людей нельзя печатать типографским способом, как обои. Это каллиграфия. Только хамство можно производить на конвейере. А воспитанность — это всегда картина на стене.

У интеллигентного воспитанного человека развито чувство границы. Он точно знает, где нужно остановиться. Он уважает чужие заборы, как бы криво они ни были поставлены.

[blockquote]Какой прок от каллиграфии, если вокруг все больше Хрущевых на бульдозере?[/blockquote]

Владимир Набоков вспоминает, как однажды столкнулся с трудностями, когда попытался перевести для своих американских студентов на английский язык русское слово «пошлость». Мне кажется, в современной России это слово точно так же нуждается в переводе на русский язык. Мы с большой вероятностью скоро совсем потеряем тех, кто будет понимать, что это такое.

Какой прок от каллиграфии, если вокруг все больше Хрущевых на бульдозере? И не по профессии, а по призванию, что в корне меняет дело. По своей простой одноразовой вере в хлеб или в зрелища.

Что, это все? Больше ничего не теряем?

Глобально да, это все.

Могу сказать еще о своей личной, персональной потере.

Есть вероятность, что я потеряю себя в сыне. Сейчас ему три.

Поскольку я разделяю главный, по происхождению евангельский, принцип воспитания — непротивления злу насилием, я окажусь бессилен перед «новыми людьми», которые будут массово окружать моего ребенка и предлагать ему прокатиться на бульдозере. И однажды я скажу ему, что нечто — пошлость, и он не поймет меня. А когда-нибудь, во вполне обозримом будущем, мой сын подойдет к моему книжному шкафу, покажет на книгу и спросит: «Папа, а это что? Баг или фича?»