«Время максимального научного драйва». Океанолог Александр Осадчиев — о работе в Арктике

О профессии, стереотипах и зарплате ученых

Океанологией я начал заниматься случайно и научную работу в целом представлял себе совершенно по-другому. Многие думают, что наука — про гиков, которые только и делают, что корпят над бумагами в лабораториях. Но в этой сфере работают люди с очень разными характерами и интересами. 

Бытует стереотип, что ученые мало зарабатывают. На самом деле все зависит от сферы: социально-гуманитарные науки не приносят деньги, а прикладные — наоборот. Океанология — одна из них. С ней связаны, например, добыча полезных ископаемых и судоходство. В этой сфере много проектов и денег, но часто не хватает людей.

Когда говорю, что я океанолог, люди представляют себе погружение с аквалангом в морские глубины и изучение там китов и дельфинов. Но я занимаюсь физикой моря, то есть наблюдаю за течением воды и с помощью специального оборудования измеряю температуру и соленость каждого ее слоя: вода в океане неоднородная, каждый слой течет в своем направлении и со своей динамикой, у каждого своя плотность. В работе мне очень помогает математический бэкграунд: физические процессы, которые я изучаю, описываются уравнениями, плюс мне легче анализировать статистические данные и программировать.

О любви к научным экспедициям и возможных сложностях

Я люблю экспедиции. Работа в море — время максимального научного драйва. До и после исследователи занимаются рутиной: выдвигают гипотезу, планируют, какие измерения нужно сделать, обрабатывают данные и пишут научные статьи. В рейсе же мы проверяем свои идеи, понимаем, правы были или нет.

Накануне экспедиции участники проходят полноценную медкомиссию. Нужно быть крепким, здоровым и выносливым: шторм выдержит не каждый, к тому же приходится таскать тяжелое оборудование.

Мы плаваем на самом большом в России научно-исследовательском судне «Академик Мстислав Келдыш»: в длину оно 122 метра, а в высоту — 20, как восьмиэтажный дом. Там есть лаборатории, конференц-зал, две сауны, спортзал, прачечная, библиотека и много чего еще. Обычно в экспедицию собираются около 120 человек, из них 70–80 ученых, остальные — члены экипажа. Во время экспедиции приходится много общаться с людьми, поэтому очень важна доброжелательная атмосфера на судне. Я никогда не был в море дольше полутора месяцев. Говорят, что длинные экспедиции переносятся тяжелее: некоторые устают от людей и замыкаются в себе, у кого-то могут сдать нервы, но, к счастью, такое случается нечасто.

О везении и научных открытиях

В Арктике редко бывает хорошая погода — холодно, идет дождь или снег, но, даже если распогодилось, моряки из суеверия не говорят об этом вслух. В море человек становится заложником непогоды. Если начнет штормить, удается выполнить 10% от запланированного, а следующая экспедиция может быть только через год или два. Иногда научные открытия случаются просто потому, что повезло с погодой. Начни ученый работать, например, десятью днями позже или раньше — открытия вовсе могло бы не случиться. Чем чаще ходить в экспедиции, тем выше шанс сделать открытие.

Мы много лет изучаем области опреснения, которые формируются в морях российской Арктики в результате впадения крупных рек. Обь и Енисей впадают в Карское море, Лена — в море Лаптевых. Толщина опресненного слоя составляет около 10–15 метров. Площадь плюма Оби и Енисея порядка 300 тысяч квадратных километров. Весной эта зона опреснения исчезает, и мы не знали куда, потому что зимой у нас не было возможности работать: для таких экспедиций нужен ледокол, а это очень дорого. Мы договорились с компанией «Норникель», которая круглый год по воде перевозит руду из Норильска и Дудинки в Мурманск, что поставим на их ледоколы датчики измерения солености. В результате этого сотрудничества нам удалось зафиксировать интенсивный вынос речного стока из Оби и Енисея на восток в море Лаптевых.

О графике работы, социальной изоляции и дорогой связи

Работа судна обходится в 1,5–2 миллиона рублей в день, поэтому приходится максимально экономить время. Неважно, день или ночь, будни или выходные — в экспедиции исследователи работают круглосуточно. Бывает, спим по три часа в день. Но тут выручает сменный график. А иногда переходы между станциями (точками, где судно останавливается для забора воды и проведения измерений) длиной в неделю — и все это время мы отдыхаем.

Мобильная связь в Арктике не работает. До недавнего времени в рейсах, в которые я ходил, не было интернета — только радист. Пропускная способность спутникового канала связи составляла мегабайт или два, и стоило это все очень дорого. Мы даже шутили, что скачивание фильма будет стоить дороже, чем наша 30-миллионная экспедиция. Со временем тарифы стали чуть ниже, и интернет худо-бедно работает, но только не в отдаленных уголках Арктики. Для меня это не проблема: я погружен в работу и отдыхаю от социальных сетей, можно сказать, прохожу информационный детокс. Вообще, рейс для меня — лучший способ снять напряжение.

Проект «‎Исследователь и художник: искусство в экспедиции» приурочен к завершению второго года «‎Большой научной экспедиции» Сибирского отделения РАН и компании «‎Норникель». До 10 марта в парке «Зарядье» открыта одноименная выставка. С 5 по 29 февраля к проекту присоединится РГХПУ имени Строганова, а с 13 февраля по 9 апреля — Государственный Дарвиновский музей.

Подготовила Анна Алексеева