Театральный режиссер Мотои Миура: У русских артистов грех не поучиться

Расскажите, пожалуйста, почему для московского дебюта вы выбрали именно пьесу Кобо Абэ «Друзья»?

Мне показалось, что, несмотря на то что это японская пьеса, она понятна всем, вне зависимости от национальности зрителей. Границ для нее не существуют. Даже сами японцы не воспринимают «Друзей» как традиционную японскую пьесу. Кобо Абэ — один из лидеров японского авангарда. Вдумайтесь только в сюжет! Есть ситуация: в квартире главного героя поселяется некая семья из восьми человек. Прикрываясь добрыми намерениями, эти люди начинают распоряжаться квартирой, зарплатой, личными отношениями, а после и физической свободой. Согласитесь, не только для японцев, для всего мира это театр абсурда, эдакий Кафка. Пьеса, в которой вообще нет ничего рационального. 

А о чем эта пьеса лично для вас? 

О несовершенстве современного общества и бессилии человека в ситуации, когда к нему приходят и под видом «друзей» и отбирают все, что дорого и важно. Общество вообще лишает человека идентичности, оно убивает в нем веру в себя. Об этом мне было интересно порассуждать. 

Когда и как вы влюбились в русскую культуру, в русский театр? 

Все благодаря Чехову (улыбается). Я изучал его творчество в старших классах школы и университете Toho Gakuen, где обучают сценаристов. Через него полюбил Россию. Моя первая поездка в Москву состоялась больше 30 лет назад — в рамках международного обмена мы посещали мастер-классы в МХТ имени А. П. Чехова. Для меня это было счастье. И самое запоминающееся событие в жизни. Меня тогда удивило и впечатлило абсолютно все, что я увидел. Это было время перестройки. Россия тогда запала мне в душу. 

В университете, где вы тогда учились, изучали систему Станиславского? Когда вы познакомились с актерскими тренингами в Москве, изменилось ли ваше понимание системы?

Естественно, в японских университетах мы изучаем систему Станиславского, много читаем классическую русскую литературу. Смотрим российские постановки в записях. Но когда попадаешь в Россию, в место, где система придумывалась и создавалась, это другое. Я довольно быстро понял, что есть вещи, которые органически присущи только русским артистам. Например, японские артисты не обладают мастерством психологизма на таком уровне, на каком им обладают русские актеры. Последние с психологизма начинают и психологизмом заканчивают. Это основа профессии. У японцев дело дальше теории не идет. И это не плохо и не хорошо, это просто данность.

Вы ставите спектакль в России и с русскими артистами. Значит ли это, что в спектакле «Друзья» не будет ничего от японского театра? 

Прямых отсылок и параллелей с традиционным японским театром не будет точно. Но режиссерское японское мирочувствование никуда не денется (улыбается). Плюс музыка. Мы сочиняем ее специально для этого спектакля. Главная цель была в том, чтобы у зрителя возникло чувство, что это нездешние звуки, не из этой вселенной. Композитор Кейсуке Кувата буквально трепещет каждый раз, когда приносит мне новый отрывок. В его музыке много гитары, барабанов и звуков вибрафона. Мы вместе с актерами ищем тот самый нужный нам ритм и мелодию для этой истории. Такие плотные взаимоотношения с музыкой в драматическом театре — это, кстати, очень по-японски. 

Кого вы взяли в команду? 

В актерском кастинге принимали участие 150 человек. Я выбрал 13 замечательных артистов, среди которых Сергей Епишев, Олег Савцов, Александра Ревенко, Кирилл Быркин и Эва Мильграм. Мы много беседуем на репетициях, вместе ищем решения. Всем им есть что мне предложить и показать. Они говорят, что им нравятся мои репетиции (смеется). Артисты БДТ тоже так говорили. Но я не то что кичусь, говоря это. В этом есть смысл. Понимаете, я не навязываю никому свое мнение. Не люблю, когда у меня как у режиссера спрашивают: «Что вы от меня хотите?» Моя работа над спектаклем выглядит так: сначала я рассказываю всем свою концепцию. Вкладываю в этот рассказ все свои силы и душу. А дальше — на репетициях — мы ищем с актерами общие решения. 

Наш спектакль рождается в партнерстве режиссера и актеров, это не режиссерский диктат. Кроме японца-композитора, со мной работают русские художник-сценограф и художник по костюмам Ольга Шаишмелашвили, а также художник по свету Александр Сиваев. 

Вы сказали про диктат. А как же распространенное мнение, что режиссер должен быть диктатором?

Я понимаю, что в идеале должен. К тому же диктатором быть гораздо проще. Но я не могу. Я в принципе настроен на то, чтобы искать настоящий театр вместе. Люблю учиться. У русских артистов вообще грех не поучиться. Я очень вдумчиво смотрю на то, что и как они делают. И много чего нахожу для себя полезного. Чего именно? Не скажу. Должны же быть у режиссера секреты (улыбается). Вообще я сейчас вам говорю все это и осознаю, что звучит слишком идеально. На самом деле, сейчас самый напряженный период. Мы ищем, и мне приходится определяться, что «брать» в спектакль, а что «выбрасывать». Принимать решения. А я, повторюсь, не очень люблю принимать решения. 

Какое будет сценографическое решение абсурдистского спектакля?

Это будет пространство, в котором личное «поглощается» общим. Точно как в пьесе. В жизни нас окружает такое количество информации! Соцсети, интернет… Когда мы туда выкладываем информацию, по большей части без всякого злого умысла, мы не думаем о том, как эта информация может повлиять на кого-то другого. А ведь она может сломать жизнь или даже убить! Выходит, мы можем навредить, сами того не осознавая. Вот так вот общее «благо» становится чьим-то частным «злом».

Пьеса Кобо Абэ, кроме прочего, ищет ответ на вопрос: нужно или не нужно человеку одиночество. Вы лично ответили себе на него? 

Я думаю, что человек на самом деле не может быть один. В моем спектакле герой — одинокий человек. Все будут смотреть и думать: какой он несчастный. Ведь он один живет в своей каморке. Но кто сказал, что он в своем одиночестве несчастен? Когда возникает эта лже-семья, когда люди приходят и разрушают его одиночество, становится ли он счастливее? Надеюсь, наш спектакль станет поводом для зрителей задуматься на эту тему.

Беседовала Наталья Витвицкая