«Луна 84». Фрагмент из второго сезона книжного сериала Ислама Ханипаева
Карцер. День первый.
С виду карцер такой, каким и представлял его себе Стоун: четыре глухие стены вместо чертовых решеток и одна металлическая дверь с двумя раздвижными окошками сверху и снизу. Вдоль стен закреплены светодиоды, от которых исходит вялое оранжевое сияние, ровно по центру потолка расположена панель, заполняющая карцер тусклым белым светом. Вокруг — пара десятков черных дыр. Прямо в потолке. Для чего — непонятно.
Стоун приходит в себя не сразу. Парадоксально, но даже в разбитом состоянии он полностью осознает происходящее. Он понимает, что чувствует себя так из-за удара шокером, понимает, что на некоторое время утратил способность рассуждать логично, но это скоро пройдет — настолько скоро, насколько это вообще возможно при такой частоте ударов током.
Стоун знает, что просто нужно подождать. Пока он не вернет способность действовать адекватно.
Следующий час он завороженно смотрит на светодиоды, которые то гаснут, то вспыхивают вновь. Замечает собственные босые ноги — они мерзнут, будто впитали весь холод пола.
Когда голова приходит в порядок, он осматривается. Усмехается своему невезению, но в этот раз все по-другому. В этот раз он оказался здесь по собственному желанию.
Триста третий рискнул: поставил все на самый безрассудный поступок в своей жизни — нападение на охранника, — и ставка сработала. Вместо казни Браун выбрал публичную порку.
Хадир пару раз рассказывал о карцере и делал это по привычке шепотом, будто боясь навлечь на себя беду. Сюда периодически бросают самых злостных нарушителей на недельку, но месяц — это разовые случаи. Как выразился Браун, два предыдущих неудачника погибли, но они оба были ранены в массовой драке. До них лишь Павел — и на четыре месяца. Откушенное ухо зазевавшегося охранника Браун оценил в треть года и еще через год столько же дал за попытку покушения на самого себя. И первый заключенный тоже умудрился выжить. Но все, что было до Стоуна, — мифы «Мункейджа». Возможно, чьи-то фантазии. Важно лишь то, что происходит прямо сейчас, — а сейчас в карцере именно он, и именно он должен выжить.
Теперь ему хочется думать, что он достиг дна. Возможно, он в худшем положении из возможных, а значит, хуже уже не будет. Разве что окончательная и бесповоротная смерть, что гоняется за ним с первого дня в колонии.
Стоун осматривает карцер еще раз. Кроме унитаза — ничего. Ни раковины, ни койки. Камера с унитазом. Прекрасно. Два метра в ширину, три в длину. Высотой около трех метров.
И абсолютная тишина. Ни треска электричества, ни гула вентиляционных труб, ни шума системы канализации.
Он закрывает глаза, будто впуская в себя эту тишину, это спокойствие — впервые за все время на Луне, и делает глубокий вдох, готовясь принять новый вызов. Браун обещал наставить на путь истинный и, видимо, это начало пути, итог которого вряд ли устроит начальство.
Спустя полчаса Стоун чувствует головную боль и необъяснимую тяжесть век. Дело не в прохладе — бывало и холоднее, и даже не в воздухе — ничем особенным не пахнет. Это похоже на ломку.
«Гребаное расщепление…» — бормочет он себе под нос.
Но оно сопровождается обильным потоотделением, которого сейчас нет.
Стоун садится у стены и быстро понимает, что это плохая идея. Две узкие стены, как в камере Павла, охлаждены искусственно, пол тоже. Остаются две широкие стены. Обе прохладные. Это лучше, чем холод в чистом виде.
«Решай проблемы поэтапно. В этом ты лучший. Соберись, Стоун», — говорит он сам себе.
Садится, натягивает штанины на ступни. Терпимо. Большую часть времени он проведет, сидя на холодном полу, а значит, нужно найти способ изолировать от него тело, иначе верная смерть. Решение приходит быстро — крышка от унитаза поддается после нескольких ударов ногой.
В детстве отец часто повторял, что уши и ноги должны быть в тепле.
«Ноги в норме. Уши…»
Поднимает воротник максимально высоко. Затем высвобождает руки из рукавов. Майку заправляет в трусы, а куртку — в штаны, чтобы не оголялась спина. Руки засовывает в штанины и обхватывает пальцы ног. Дыхание строго внутрь куртки. Скитаясь несколько месяцев по карантинной зоне Чикаго, он приобрел базовые навыки выживания и знает правило: «Холодный человек — как правило, мертвый человек. Сохраняй тепло, иначе умрешь».
Вскоре нижнее окошко в двери распахивается, и внутрь влетает миска с супом и пластиковый стакан, закрытый крышкой.
— Как доешь, миску и стакан поставишь у двери!
Стоун берет в руки посуду с холодным супом. Подносит ко рту и размеренными глотками выпивает содержимое. В стакане оказывается просто вода.
Через час холод начинает побеждать. Стоун растирает тело. Не получается. Машет руками, прыгает, разминается, но аккуратно. Потеть нельзя, он это понимает. Головная боль усиливается. Прошло всего несколько часов, а тело уже сдает.
Волнами накатывает желание сдаться. Он сопротивляется, напоминая себе, что должен выжить. Что обязан — но на вопрос «зачем?» не находится ответа. У него ничего не осталось. Он в тюрьме на Луне. Надо быть тупицей, чтобы хоть на секунду допустить, что он когда-либо вернется домой. Остаток дней он проведет в «Мункейдже». Ради чего ему жить? Чтобы изо дня в день бороться за существование, проходя через побои, оглядываться по сторонам в ожидании кого-то с намерением ткнуть в него чем-нибудь острым?
Он обещал отцу, что они еще встретятся, но этому не суждено сбыться. Никогда. Никог…
«Жить… Жить… Жить…»
Стоун ходит из угла в угол. Один раз. Десять раз. Пятьдесят.
Три шага в ширину. Четыре в длину. Почти пять наискосок.
«Никогда не вернусь. Никогда. Жить. Не вернусь. Никогда. Жить. Жить. Выжить. Вернусь. Выжить, чтобы вернуться… Когда? Месяц. Выжить, чтобы вернуться через месяц. План. Теперь есть план. Помни. Есть план. А карцер…»
Карцер создан, чтобы лезть в голову. Он не знает, сколько времени здесь провел.
«Долго. Очень долго. День?»
Прошел ли хотя бы час? Время никак не сосчитать, но можно предположить, что ему дали ужин. Этот суп подавали только на ужин. Часа три точно прошло, и уже все плохо.
У него есть план — но и у них есть план.
«Какой у вас план? — спрашивает он у двери, но та не отвечает. — Я знаю, вы что-то задумали. Мой план. Ваш план. Что в супе? Отрава. Я обычно не такой. Как вы это делаете? Что в супе? Как вы залезли мне в голову? Вода отравлена? Что-то отравлено… Воздух? Хитро… Или свет…»
Приходит осознание, что, в отличие от других попадавших в карцер, в отличие от них всех, у него есть преимущество. Он был работником NWC, он боролся с NWC, а «Мункейдж» — лишь один из их проектов, и в этой клетке они используют свои наработки. Такие, как светодиоды HWS 3.0! Конечно! Те самые hardwork stimulators, которые они тестировали целый год в одном из своих подразделений. Эти стимуляторы должны бороться с сонливостью, со снижением концентрации. Эксперимент закончился после суицида одного из сотрудников. Другие жаловались на головные боли, но им обещали все отрегулировать. А через пару месяцев «бурильщики» вскрыли совместный проект NWC и Вооруженных сил США — допросная комната, оказавшись в которой, преступник рано или поздно заговорит, и причиной тому будут не физические пытки, а хитрая работа со светом.
Светодиоды прячут сигнал за этим мягким цветовым переливом, и выявить его нетрудно. Нужна лишь абсолютная темнота.
Стоун накидывает на голову куртку, прижимается к стене, оказываясь в максимально возможной в этих условиях темноте, и получает ответ. Каждые пять секунд происходит едва уловимая глазом световая вспышка, несущая яд для разума.
«Эти штуки тут не для освещения. Это возможность проникнуть в мозг», — разоблачает он вслух карцер.
Никто из заключенных не мог об этом знать. Каждая минута пребывания тут сдавливала их сознание. Только глупец избавится в карцере от освещения. Самсуров — не глупец. Он нашел способ противостоять этой постоянной вирусной атаке.
«Так не пойдет. Я хакер. Не вы. Это я вирус. А вы система».
Стоун осматривается.
«Шесть. Плюс один белый наверху».
Он залезает на унитаз и рассматривает стекло, за которым прячется светодиод. Крепко прикрутили — до лампочки не достать. Стучит ребром ладони — плотное. Спрыгивает.
«Чем же… Миска!»
Стоун хватает миску, залезает обратно и после нескольких попыток ломает стекло, затем лопается и лампочка. До остальных светодиодов он достает подпрыгивая и вбивает их в стенку. Тяжело дыша после незапланированной зарядки, радуется успеху. Остается свет на потолке. Дотуда не достать, да и надо ли? Возможно, это единственный настоящий светильник. Вновь проверяет помещение на наличие хитроумных вспышек — ничего.
«Чтоб тебя!» — вдруг вскрикивает Стоун, хватается за ногу и осматривает окровавленную пятку. Собирает осколки стекла, подносит их к унитазу, но останавливается.
«Думай головой, — наставляет он сам себя. — Все может пригодиться».
Миску и пластиковый стакан Стоун возвращает под дверь, а осколки складывает в углу.
На глаза попадается еще одна точка размером с монетку — ровно над дверью, черная, с защитным покрытием. Никакого света она не излучает, на глазок тоже не похоже. Разве что двери карцера с той стороны охраняют парни высотой два с половиной метра.
Больше здесь изучать нечего.
Стоун садится на унитаз. Закончив делать дела, встает. Смотрит на кнопку смыва на стульчаке. Подносит ладонь — срабатывает сенсор, и моча мгновенно куда-то всасывается. Вряд ли NWC тратит свои ресурсы на то, чтобы отправлять ракеты с продуктами человеческой жизнедеятельности на Землю. Да и в космос тоже. Значит, все тюремное дерьмо хранится где-то на Луне, а вода, видимо, перерабатывается по второму кругу. Его смешит мысль, что еще месяц назад он и представить себе не мог, что однажды получит возможность поссать на поверхность спутника. NWC — мечты сбываются.
Некоторое время в задумчивости смотрит на унитаз. В голове крутятся разные идеи.
«Ну ладно, кто знает… — Выдохнув, Стоун наклоняется к унитазу. Осматривает его со всех сторон. Просовывает руку между бачком и стеной. — Твою мать!»
Он отдергивает руку и трет подушечки пальцев. Не показалось — тепло! Просовывает руку еще раз и нащупывает горячую металлическую трубу длиной сантиметров тридцать. Она вылезает откуда-то снизу, к ней подключена труба от унитаза, а продолжение теряется в стене. Вероятно, в планировке этого места учитывался умывальник или что-то типа того, с горячей водой, но Браун решил, что это излишняя роскошь для узников карцера. Подонок.
На первый взгляд, толку от нее совсем мало — в лучшем случае там хватит места только для одной руки, но кто знает, как это можно будет использовать. Тепло нельзя игнорировать.
Некоторое время он сидит, прислонившись к стене и облокотившись на бортик унитаза, словно на плечо друга. Клюнув носом, вскакивает. Накатывает сон, а значит, внутренние часы не подвели. Это был ужин. Его кормят по тому же расписанию, что и остальных. Где-то там в первом секторе прямо сейчас охотится Ящер.
«Где-то там… — Стоун разглядывает потолок. — Но где?»
Где именно он находится относительно секторов, разобраться невозможно. Если бы он был в сознании, пока его сюда притащили, даже с гребаным мешком на голове, он бы смог сейчас примерно определить свое местоположение. С другой стороны — для чего? Что изменится?
«Какая на хрен разница…» — бубнит он себе под нос. Он ведь не будет на азбуке Морзе просить друзей о спасении. С другой стороны, выстукивать тюремный бунт — звучит по меньшей мере оригинально.
«Выстукивать… — Он стучит по каждой из стен — глухо. Стены как стены. С другой стороны, на что он надеялся? Потайной ход? — Идиот…»
Пора спать, пока еще не замерз. Он прижимается к унитазу, надеясь хотя бы отчасти забрать тепло трубы, и закрывает глаза. Главное, не сдохнуть так. Прославленный хакер, гроза NWC погиб в обнимку со стульчаком.
Едва успев погрузиться в сон, Стоун просыпается и оглядывается по сторонам. Кто-то говорил. Опять Хадир? Нет... Что-то знакомое. Что-то такое, что вызывает ужас и боль. То, что он чувствовал каждую ночь, когда рядом с камерой останавливался Ящер.