Как люди научились сотрудничать. Отрывок из книги «Неоконченная симфония Дарвина»

Вы летите из Нью-Йорка в Лондон. Этому посодействовали тысячи, а может и миллионы, людей, включая пилота и бортпроводников, авиадиспетчеров, работников аэропорта, грузчиков, турагентов и банковских сотрудников. Никто не украл ваш багаж, никто не съел положенный вам в полете обед, никто не занял ваше кресло. Сотня или даже несколько сотен находящихся на борту людей, даром что в большинстве своем видят друг друга в первый раз, ведут себя на всем протяжении рейса цивилизованно и вежливо. Такого сотрудничества, которое демонстрирует все это множество не связанных между собой индивидов, выполняющих совершенно разные функции настолько слаженно и скоординированно, в дикой природе мы не увидим.

В предыдущей главе мы рассматривали становление сложного человеческого общества, однако, пожалуй, наиболее поразительным свойством первых земледельческих объединений было возникновение предприятий, требовавших самого настоящего крупномасштабного сотрудничества. Вырубать террасы в горном склоне, собирать богатый урожай, строить амбары и эффективно поддерживать существование города-государства удастся лишь при высочайшем уровне взаимодействия между представителями сообщества. Охотники-собиратели тоже координируют свои усилия при таких совместных мероприятиях, как охотничья вылазка или сбор плодов; сотрудничество выражается у них и в дележе еды, совместном труде и заботе о детях, а кроме того, они объединяются в случае вражды или разногласий с другими сообществами. Чем же обусловлено сотрудничество такого уровня?

Разумеется, некоторые стороны сотрудничества, наблюдаемого в человеческом обществе, можно объяснить родственным отбором, действующим, когда помощь оказывают близким по крови, однако списать на него крупномасштабное объединение усилий совершенно чужих друг другу или связанных весьма дальним родством людей не получится. Наши предки-гоминины, предположительно, сбивались в небольшие, зачастую кровнородственные общины. Современные же сообщества охотников-собирателей, даже насчитывающие не более нескольких сотен человек, предполагают активное взаимодействие не только с родными. Такое сотрудничество регулируется системой норм и институтов. В земледельческих обществах оно тоже требует согласования и договоренностей и охватывает тысячи зачастую чужих друг другу людей.

Безусловно, временами в ход шло принуждение, когда слабых заставляли трудиться на обладателей власти и силы. К 4000 г. до н. э. шумеры строили города с населением свыше 10 000 человек, используя рабский труд пленников, захваченных в горах, а в Ветхом Завете говорится, что «египтяне с жестокостью принуждали сынов Израилевых к работам». Однако это лишь часть картины. Чтобы обзавестись рабами, обществу необходимы масштабные акты группового сотрудничества, например, надо создать функционирующую армию, способную на слаженные организованные действия. Более того, как было установлено в ходе исторических исследований, не все крупные архитектурные проекты древности сопряжены с принудительным трудом. Так, пирамиды, как сейчас считается, строились наемными рабочими. Они были выходцами из бедных семей с севера и юга Египта, и труд их уважали настолько, что умершие во время строительства удостаивались чести быть погребенными в усыпальницах рядом со священными пирамидами своих фараонов. Древние общества, как и все современные, включая нынешних охотников-собирателей, зиждились на прочном каркасе сотрудничества, в котором большинство представителей конкретного социума участвовало совершенно добровольно. Как это было возможно? Традиционная теория генной эволюции не может объяснить все составляющие сотрудничества у человека. Ответ на заданный вопрос многоаспектен и основан на ряде неожиданных и редко принимаемых во внимание связей между сотрудничеством и социальным научением.

Между тем эволюция повсеместного обучения стала одним из важных шагов к тому, чтобы наладить крупномасштабное сотрудничество. Мало кто рассматривает обучение как проявление сотрудничества, однако, по сути, это именно так. Сотрудничество определяется как действия на благо другой особи (получателя), которой этот положительный результат обеспечивает предпочтение при естественном отборе. В случае обучения такое благо состоит в полезном знании. Из теоретического исследования, описанного в седьмой главе, вытекало, что всеохватывающая разновидность обучения эволюционировала у человека совместно с кумулятивной культурой. Как показывал этот анализ, у человека обучение распространено так широко, потому что кумулятивное культурное знание со временем накапливается и в популяции растет число наставников, которые владеют дающей большие преимущества, но трудной для усвоения иным способом информацией (как, например, изготовить функциональное каменное орудие или как собирать мед) и могут поделиться ею с учениками. Часто сотрудничество у человека провозглашают не имеющим аналогов в животном мире, однако в каком именно отношении оно уникально и насколько эти заявления обоснованны, пока не установлено. Один из вариантов ответа на этот запутанный вопрос дает наш анализ эволюции обучения. Безусловно, «у человека появились такие сложные и уникальные механизмы принуждения к сотрудничеству, как контракты, законы, правосудие, торговля и нормы общественного поведения», и все эти механизмы требуют обучения, иначе они не будут работать. Кроме того, значительная доля сотрудничества у человека требует языковых способностей, но, как мы убедились в восьмой главе, у нас есть все основания предположить, что происхождение языка связано с обучением и кумулятивной культурой. Вполне возможно, что язык развивался как средство повысить эффективность и точность обучения, и, даже если его возникновение обусловлено чем-то другим, это все равно наверняка не мешало использовать его в обучающем контексте. Таким образом, человеческое сотрудничество отличается необычайно широким охватом, достигнутым, судя по всему, благодаря кумулятивной культуре, а также, возможно, уникальной опоре на важные механизмы, которые у других видов либо редки, либо отсутствуют в принципе, а именно на обучение и язык.

Помимо этого вывода наше исследование эволюции обучения позволило сделать еще два заключения, более предсказуемых с точки зрения интуитивной логики: вероятность обучения возрастает с увеличением степени родства между наставником и учеником и снижается с ростом затрат на обучение. Эти зависимости подтверждаются эмпирическими данными о человеческих популяциях. Соответственно, вполне можно представить себе, что это повсеместное, всеохватывающее обучение, которое мы наблюдаем у человека, появлялось сперва в кругу близких родственников — например, родители учили детей навыкам собирательства или братья и сестры помогали друг другу осваивать изготовление орудий. Однако обучать более дальних родственников без языка, хотя бы в зачаточном состоянии, чаще всего было бы экономически неоправданно, поскольку выгода в виде общей приспособленности получалась бы очень скромной. Язык, одновременно уменьшая затраты и увеличивая точность обучения, давал возможность распространить его и на более дальних родственников, в том числе на небольшие родственные группы, такие как охотничье-собирательские общины гоминин. Такой уровень обучения, судя по всему, вполне позволял представителям этих небольших групп инструктировать друг друга насчет конкретных ролей в скоординированных совместных предприятиях — охоте на антилоп или обороне от хищников, — тем самым увеличивая масштабы взаимодействия, основанного на родстве.

Как мы знаем из приведенных выше документальных источников, у многих мастеров социального научения среди животных (таких как приматы или китообразные) наблюдаются поведенческие традиции, фактически представляющие собой негласные правила, которые соблюдает конкретное сообщество, например исполнение местной песни или охота. У наших предков-гоминин тоже наверняка имелись присущие конкретной группе обычаи, поддерживаемые как социальные условности. Если какие-то поведенческие традиции можно перенять за счет научения посредством наблюдения, то более трудные для усвоения обычаи должны были распространяться путем обучения родственниками друг друга. У большинства животных обучение сводится к тому, чтобы предоставить ученику больше возможностей что-то освоить, как у сурикатов, которые приносят детенышам обезвреженных скорпионов. Однако в редких случаях и у животных наблюдаются признаки «тренинга», при котором наставник своей реакцией поощряет или пресекает поведение ученика. В качестве примера можно привести материнское поведение курицы, которая, видя, что цыплята пытаются клевать что-то неподходящее, принимается усиленно долбить клювом землю и грести лапой, чтобы они бросили свою неудобоваримую добычу и сбежались к ней. Современное человеческое обучение, несомненно, тоже не обходится без того, чтобы исправлять ошибки. А значит, на какой-то развилке истории наши предки начали систематически поправлять тех, кого обучали, а в результате отошли от привычки руководствоваться одними только социальными условностями и двинулись по пути регламентирования жизни общества правилами и нормами. Вместо того чтобы показывать, как можно себя вести, они стали провозглашать, как нужно себя вести. В конце концов в каждом обществе сложился определенный набор правил, который диктовал членам этого общества, как именно следует поступать (как разводить костер, как ловить черепаху, как обрабатывать землю), и все эти правила насаждались вербально. В этих нормах конкретизируются и правила социального взаимодействия, включая то, как надлежит реагировать на какое-либо нарушение порядка. С приходом норм социальная жизнь гоминин стала представлять собой не просто совместное обитание с некоторым количеством людей, а идентификацию с группой, соблюдение ее правил и привилегированность принадлежащих к ней. Нормы облегчили координацию действий в группе и тем самым существенно расширили простор для предприятий, предполагающих сотрудничество. Чтобы разрешать конфликты или предотвращать будущие социальные проблемы, необходимо было рано или поздно институционализировать норму и сделать ее гласным «законом», которому должны подчиняться все члены общества, а также договориться о санкциях для нарушителей.

С этого момента наши предки жили в обществе, структурированном совместно создаваемыми и насаждаемыми негласными договоренностями и установлениями, определяющими, как себя вести. Многие из них переросли затем в регламентируемые правилами социальные институты. Поскольку нормы далеко не самоочевидны, юным членам сообщества обычно нужно растолковывать не только суть этих предписаний, но и необходимость им подчиняться. Это мы наблюдаем воочию в современных человеческих популяциях, где совершенно невозможно понять без разъяснений, как функционирует система банковских чеков или денежных переводов, когда, как и зачем нужно платить налоги, каковы правила дорожного движения. В каждом человеческом обществе есть подобные нормы и законы, которые дети обычно хорошо усваивают главным образом благодаря активным наставлениям со стороны взрослых или в организованном специально для этой цели учебном пространстве. Сотрудничество у человека простирается далеко за пределы личной помощи своей родне или оказания услуги за услугу. Масштабы сотрудничества у человека в значительной мере не имеют аналогов, поскольку только у нас оно строится на нормах, усваиваемых и передаваемых социальным путем. Эти нормы не только указывают человеку, как себя вести, но и устанавливают принципы поощрения хорошего поведения и наказания поведения неприемлемого, как стало широко известно благодаря экспериментальной работе известного экономиста Эрнста Фера.